Алигьери Данте - Божественная комедия

1 Язык, который так меня ужалил,
Что даже изменился цвет лица,
Мне сам же и лекарством язву залил;

4 Копье Ахилла и его отца
Бывало так же, слышал я, причиной
Начальных мук и доброго конца.

7 Спиной к больному рву, мы шли равниной,
Которую он поясом облег,
И слова не промолвил ни единый.

10 Ни ночь была, ни день, и я не мог
Проникнуть взором в дали окоема,
Но вскоре я услышал зычный рог,

13 Который громче был любого грома,
И я глаза навел на этот рев,
Как будто зренье было им влекомо.

16 В плачевной сече, где святых бойцов
Великий Карл утратил в оны лета,
Не так ужасен был Орландов зов.

19 И вот возник из сумрачного света
Каких-то башен вознесенный строй;
И я «Учитель, что за город это?»

22 "Ты мечешь взгляд, – сказал вожатый мой, -
Сквозь этот сумрак слишком издалека,
А это может обмануть порой.

25 Ты убедишься, приближая око,
Как, издали судя, ты был неправ;
Так подбодрись же и шагай широко".

28 И, ласково меня за руку взяв:
"Чтобы тебе их облик не был страшен,
Узнай сейчас, еще не увидав,

31 Что это – строй гигантов, а не башен;
Они стоят в колодце, вкруг жерла,
И низ их, от пупа, оградой скрашен".

34 Как, если тает облачная мгла,
Взгляд начинает различать немного
Все то, что муть туманная крала,

37 Так, с каждым шагом, ведшим нас полого
Сквозь этот плотный воздух под уклон,
Обман мой таял, и росла тревога:

40 Как башнями по кругу обнесен
Монтереджоне на своей вершине,
Так здесь, венчая круговой заслон,

43 Маячили, подобные твердыне,
Ужасные гиганты, те, кого
Дий, в небе грохоча, страшит поныне.

46 Уже я различал у одного
Лицо и грудь, живот до бедер тучных
И руки книзу вдоль боков его.

49 Спасла Природа многих злополучных,
Подобные пресекши племена,
Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;

52 И если нераскаянна она
В слонах или китах, тут есть раскрытый
Для взора смысл, и мера здесь видна;

55 Затем что там, где властен разум, слитый
Со злобной волей и громадой сил,
Там для людей нет никакой защиты.

38 Лицом он так широк и длинен был,
Как шишка в Риме близ Петрова храма;
И весь костяк размером подходил;

61 От кромки – ноги прикрывала яма -
До лба не дотянулись бы вовек
Три фриза, стоя друг на друге прямо;

64 От места, где обычно человек
Скрепляет плащ, до бедер – тридцать клалось
Больших пядей. "Rafel mai amech

67 Izabi almi", – яростно раздалось
Из диких уст, которым искони
Нежнее петь псалмы не полагалось.

70 И вождь ему: "Ты лучше в рог звени,
Безумный дух! В него – избыток злобы
И всякой страсти из себя гони!

73 О смутный дух, ощупай шею, чтобы
Найти ремень; тогда бы ты постиг,
Что рог подвешен у твоей утробы".

76 И мне: "Он сам явил свой истый лик;
То царь Немврод, чей замысел ужасный
Виной, что в мире не один язык.

79 Довольно с нас; беседы с ним напрасны:
Как он ничьих не понял бы речей,
Так никому слова его не ясны".

82 Мы продолжали путь, свернув левей,
И, отойдя на выстрел самострела,
Нашли другого, больше и дичей.

85 Чья сила великана одолела,
Не знаю; сзади – правая рука,
А левая вдоль переда висела

88 Прикрученной, и, оплетя бока,
Цепь завивалась, по открытой части,
От шеи вниз, до пятого витка.

91 "Гордец, насильем домогаясь власти,
С верховным Дием в бой вступил, и вот, -
Сказал мой вождь, – возмездье буйной страсти.

94 То Эфиальт; он был их верховод,
Когда богов гиганты устрашали;
Теперь он рук вовек не шевельнет".

97 И я сказал учителю: "Нельзя ли,
Чтобы, каков безмерный Бриарей,
Мои глаза на опыте узнали?"

100 И он ответил: "Здесь вблизи Антей;
Он говорит, он в пропасти порока
Опустит нас, свободный от цепей.

103 А тот, тобою названный, – далеко;
Как этот – скован, и такой, как он;
Лицо лишь разве более жестоко".

106 Так мощно башня искони времен
Не содрогалась от землетрясенья,
Как Эфиальт сотрясся, разъярен.

109 Я ждал, в испуге, смертного мгновенья,
И впрямь меня убил бы страх один,
Когда бы я не видел эти звенья.

112 Мы вновь пошли, и новый исполин,
Антей, возник из темной котловины,
От чресл до шеи ростом в пять аршин.

115 "О ты, что в дебрях роковой долины, -
Где Сципион был вознесен судьбой,
Рассеяв Ганнибаловы дружины, -

118 Не счел бы львов, растерзанных тобой,
Ты, о котором говорят: таков он,
Что, если б он вел братьев в горний бой,

121 Сынам Земли венец был уготован,
Спусти нас – и не хмурь надменный взгляд -
В глубины, где Коцит морозом скован.

124 Тифей и Титий далеко стоят;
Мой спутник дар тебе вручит бесценный;
Не корчи рот, нагнись; он будет рад

127 Тебя опять прославить во вселенной;
Он жив и долгий век себе сулит,
Когда не будет призван в свет блаженный".

130 Так молвил вождь; и вот гигант спешит
Принять его в простертые ладони,
Которых крепость испытал Алкид.

133 Вергилий, ощутив себя в их лоне,
Сказал: «Стань тут», – и, чтоб мой страх исчез,
Обвил меня рукой, надежней брони.

136 Как Гаризенда, если стать под свес,
Вершину словно клонит понемногу
Навстречу туче в высоте небес,

139 Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу,
Навис Антей, и в этот миг я знал,
Что сам не эту выбрал бы дорогу.

142 Но он легко нас опустил в провал,
Где поглощен Иуда тьмой предельной
И Люцифер. И, разогнувшись, встал,

145 Взнесясь подобно мачте корабельной.

1 Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,

4 Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;

7 Ведь вовсе не из легких предприятий -
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься «мамой-тятей».

10 Но помощь Муз да будет мне дана,
Как Амфиону, строившему Фивы,
Чтоб в слове сущность выразить сполна.

13 Жалчайший род, чей жребий несчастливый
И молвить трудно, лучше б на земле
Ты был овечьим стадом, нечестивый!

16 Мы оказались в преисподней мгле,
У ног гиганта, на равнине гладкой,
И я дивился шедшей вверх скале,

19 Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой!
Ведь ты почти что на головы нам,
Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!"

22 Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.

25 В разгар зимы не облечен снаружи
Таким покровом в Австрии Дунай,
И дальний Танаис твердеет хуже;

28 Когда бы Тамбернику невзначай
Иль Пьетрапане дать сюда свалиться,
У озера не хрустнул бы и край.

31 И как лягушка выставить ловчится,
Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
Когда ж ее страда и ночью снится,

34 Так, вмерзши до таилища стыда
И аисту под звук стуча зубами,
Синели души грешных изо льда.

37 Свое лицо они склоняли сами,
Свидетельствуя в облике таком
О стуже – ртом, о горести – глазами.

40 Взглянув окрест, я вновь поник челом
И увидал двоих, так сжатых рядом,
Что волосы их сбились в цельный ком.

43 "Вы, грудь о грудь окованные хладом, -
Сказал я, – кто вы?" Каждый шею взнес
И на меня оборотился взглядом.

46 И их глаза, набухшие от слез,
Излились влагой, и она застыла,
И веки им обледенил мороз.

49 Бревно с бревном скоба бы не скрепила
Столь прочно; и они, как два козла,
Боднулись лбами, – так их злость душила.

52 И кто-то молвил, не подняв чела,
От холода безухий: "Что такое?
Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?

55 Когда ты хочешь знать, кто эти двое:
Им завещал Альберто, их отец,
Бизенцский дол, наследье родовое.

58 Родные братья; из конца в конец
Обшарь хотя бы всю Каúну, – гаже
Не вязнет в студне ни один мертвец:

61 Ни тот, которому, на зоркой страже,
Артур пронзил копьем и грудь и тень,
Ни сам Фокачча, ни вот этот даже,

64 Что головой мне застит скудный день
И прозывался Сассоль Маскерони;
В Тоскане слышали про эту тень.

67 А я, – чтоб все явить, как на ладони, -
Был Камичон де'Пацци, и я жду
Карлино для затменья беззаконий".

70 Потом я видел сотни лиц во льду,
Подобных песьим мордам; и доныне
Страх у меня к замерзшему пруду.

73 И вот, пока мы шли к той середине,
Где сходится всех тяжестей поток,
И я дрожал в темнеющей пустыне, -

76 Была то воля, случай или рок,
Не знаю, – только, меж голов ступая,
Я одному ногой ушиб висок.

79 "Ты что дерешься? – вскрикнул дух, стеная. -
Ведь не пришел же ты меня толкнуть,
За Монтаперти лишний раз отмщая?"

82 И я: "Учитель, подожди чуть-чуть;
Пусть он меня избавит от сомнений;
Потом ускорим, сколько хочешь, путь".

85 Вожатый стал; и я промолвил тени,
Которая ругалась всем дурным:
«Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?»

88 "А сам ты кто, ступающий другим
На лица в Антеноре, – он ответил, -
Больней, чем если бы ты был живым?"

91 "Я жив, и ты бы утешенье встретил, -
Был мой ответ, – когда б из рода в род
В моих созвучьях я тебя отметил".

94 И он сказал: "Хочу наоборот,
Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:
Нашел, чем льстить средь ледяных болот!"

97 Вцепясь ему в затылок волосатый,
Я так сказал: "Себя ты назовешь
Иль без волос останешься, проклятый!"

100 И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь,
Я не скажу, не обнаружу, кто я,
Хотя б меня ты изувечил сплошь".

103 Уже, рукой в его загривке роя,
Я не одну ему повыдрал прядь,
А он глядел все книзу, громко воя.

106 Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать!
И без того уж челюстью грохочешь.
Разлаялся! Кой черт с тобой опять?"

109 "Теперь молчи, – сказал я, – если хочешь,
Предатель гнусный! В мире свой позор
Через меня навеки ты упрочишь".

112 "Ступай, – сказал он, – врать тебе простор.
Но твой рассказ пусть в точности означит
И этого, что на язык так скор.

115 Он по французским денежкам здесь плачет.
"Дуэра, – ты расскажешь, – водворен
Там, где в прохладце грешный люд маячит"

118 А если спросят, кто еще, то вон -
Здесь Беккерия, ближе братьи прочей,
Которому нашейник рассечен;

121 Там Джанни Сольданьер потупил очи,
И Ганеллон, и Тебальделло с ним,
Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи".

124 Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.

127 Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.

130 И сам Тидей не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,
Чем этот призрак череп пожирал.

33 "Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, – промолвил я, – что ей причиной.

136 И если праведна вражда твоя, -
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,

139 Пока не станет мой язык недвижен".