Сборник - Памятники Византийской литературы IX-XV веков
— Был ли такой случай, чтобы я не добился чего–либо с легкостью, стоило мне только пожелать? Ведь я не однажды разрушал целые города, не однажды помогал быстрому, грубому свершению отцеубийства, внушал непримиримую ненависть братьям или супругам, препятствовал многим, кто стремился сохранить девственность. У монахов, совершенно позабывших вкус мясной пищи, у тех самых монахов, которые поселились в горах и приучили себя постоянно поститься, я возбудил желание отведать мяса. Я соблазнил и склонил их вкусить земные удовольствия; а тех, кто хотел отречься от всего плотского, приятного нам, и приобщиться к иной добродетели, я заставил отказаться от подобных помыслов и снова вернуться к привычным для них заботам. Впрочем, зачем я увлекся столь длинной речью? Сегодня само дело покажет, каких успехов добиваюсь я на этом поприще! Вот, возьми–ка это зелье, — дух дал Киприану наполненный чем–то кувшин, — вылей его содержимое в доме той девушки, и если не будет все так, как сказал я, то впредь презирай меня за то, что не принесу тебе никакой пользы, признай меня совершенно бессильным!
Вот как это произошло.
12. Юстина же, проснувшись около трех часов ночи, чтобы помолиться богу, почувствовала по разгоряченной крови приближение искусителя; чем сильнее было это ощущение, тем горячее Юстина молилась. И когда жаркое дыхание противника распалилось сверх всякой меры, она, сделав над собою усилие, стала произносить такие слова: «Ночью вспоминала я имя твое, господи, и радовалась»; «Приготовили сеть ногам моим; душа моя поникла» [141]. «Я во время болезни их одевалась во вретище [142], изнуряла постом душу мою, и молитва моя возвращалась в недра мои». «Из того узнаю я, что ты благоволишь ко мне, если враг мой не восторжествует надо мною». «Меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся» [143]. «Тебе же, животворному богу, я отдаю всю душу мою и сердце».
К такому оружию против искусителя прибегла благородная девушка, затем сотворила перед ним крестное знамение, которого не выносит вражья сила, и прогнала духа, — постыдно бежал он в страшном испуге.
13. Возвратившись к Киприану, дух постыдился признать свое поражение, пускался на разные хитрости, изворачивался так и эдак; но когда Киприан спросил его прямо, в упор, тот, хотя и любил лгать, против своей воли сказал правду; и тогда стало очевидным то, что дух так сильно хотел утаить.
— Я увидел некое знамение, — сказал он, — страшно испугался и не смог противостоять его силе.
Разоблачив так этого духа, Киприан тотчас же призывает другого, который казался гораздо проворнее первого. Отправился дух к девушке и, нимало не медля, проделал те же уловки, но был отстранен и сражен тем же оружием. Стыдливо предстал он перед пославшим его Киприаном. После этого появился тот, кого называют отцом и главой духов. Стал он грозить наказанием посланным ранее духам за то, что не проявили они в этом деле ни умения, ни находчивости, — того, чего он ждал от них; а ведь помимо прочих дурных качеств дух этот превосходил всех остальных духов хвастовством и чванливостью. Киприану же он повелел не терять мужества и совсем не заботиться о том, что подлежит власти его, духа.
14. Что же произошло после этого? Самый главный дух возбудил новую войну иного рода; отличалась она необыкновенным коварством и хитростью: приняв образ женщины, дух сел рядом с девушкой и, набравшись наглой дерзости, не постыдился сказать ей, будто послан от бога.
— … чтобы жить вместе с тобою, — произнес дух, — и укрепить тебя на долгие годы в твоем образе жизни: ведь я, как и ты, горю столь же сильным желанием хранить девственность. Но все же хочу я узнать от тебя, какая меня ждет награда? Ведь дело это кажется мне не простым, а сопряженным с опасностями и требующим немалых трудов подвижнических.
Юстина отвечала:
— Поистине, это достигается потом, но если ты станешь думать о вознаграждении и о венках, то проявишь не меньшее неразумие, нежели те, кто вовсе пренебрег этой благой целью.
Нечестивец же использовал слова Юстины как предлог к тому, чтобы продолжать настаивать на своем:
— Разве была счастлива Ева, пока не вкусила плодов с дерева? — спросил он. — Каким образом произошел бы род человеческий? Откуда появились бы существующие теперь люди, если б они отрицали необходимость супружества и совместную жизнь? Не вкуси Ева сладкого плода — не познала бы она мужа, который и стал им благодаря этому. Если бы все предпочли оставаться девственницами, то каким образом родились бы дети, — это радостное утешение для всех людей? А убывающий род человеческий как продолжал бы существовать?
15. Выслушав эти слова, Юстина поступила не так, как наша праматерь Ева; она тотчас встала и отстранила от себя нечестивого советчика, использовав против него обычное оружие — крестное знамение. И тот, кто больше других духов кичился своей надменностью, немедленно удалился с еще большим позором. А Юстина вновь обратилась к богу с молитвами и просьбами.
После этого великий тот хвастун предстал перед Киприаном униженный, с явными признаками поражения на лице. Киприан говорит ему:
— Даже над тобой, всемогущий, одержала верх та девица? Откуда же у нее столько храбрости, что она оказывается такой сильной против сильнейших из вас?
О, поистине божественна та движущая сила, которая заставляет противника правды сделать правдивое признание! — ведь дух произнес тогда такие слова:
— Мы, духи, не в силах устоять перед крестным знамением, даже начертания его не можем видеть, и спешим, сколько есть сил, убежать подальше, пока не совершилось его начертание!
Как же велика была сила необходимости, заставившая отца лжи, вершителя и виновника всяческих зол, открыть такую тайну? Потому и приходится удивляться не столько победе, одержанной над ним девой, сколько признанию гордецом своего поражения.
Несомненно, все, что сказал Киприану дух, обращено было к разумному мужу; и с того времени тот мудрец стал еще более мудрым, ибо он тотчас же понял, что если даже распятый на кресте обладает такой силой, то крайне неразумно отстраняться от него и уповать на врагов его, которые испытывают такой страх перед ним и так бессильны сами!
16. Поразмыслив над всем этим, Киприан решил немедленно расстаться с своими книгами и предать их огню как источник всех зол, содержащий всевозможные происки злых духов, как никчемную забаву и плод их испорченности. И вот он приказывает слугам собрать все книги, а сам приходит в церковь; подойдя к епископу — звали его Анфим, — Киприан попросил принять его в число овец стада христова. Но ведь Анфим знал этого мужа и считал его настоящим зверем; решив, что это какая–нибудь хитрая уловка, он дал Киприану такой совет:
— Довольствуйся находящимися вне храма и не бери на себя заботу о тех, кто внутри. Дабы, — сказал он, — не приключилось когда–нибудь с тобою страшной беды.
Выслушал его Киприан и с глубоким смирением привел все свидетельства той непреклонной силы, с какой он верует в Христа. Ибо, сказал он, совсем недавно Юстина явила перед ним такую силу, прогнавшую многих злых духов.
— Возьми эти книги, — сказал Киприан епископу, — которые вдохновляли меня на дурные поступки, и все до единой предай огню; пусть духи узнают, что отныне у меня с ними все кончено: ведь именно эти книги приворожили меня к злым духам.
Такие слова убедили епископа в перемене, происшедшей с этим мужем, и он не замедлил сжечь в огне книги, поскольку, несомненно, они того заслуживали. Киприана же он отпустил с благословением, сделав ему много полезных внушений — неизменно быть преданным христианскому учению.
17. Киприан тотчас предался искреннему раскаянию в прежних своих поступках; с тех пор он далеко отошел от всего негодного, явил себя таким врагом бесчестных стремлений, — насколько прежде был другом всего этого. А к тому, что угодно и приятно богу, Киприан явил такое усердие, какого прежде не являл ко всему дурному. Доказательством этой замечательной перемены было произведенное вслед за сожжением книг уничтожение идолов; Киприан уничтожил их так тщательно, что никакого следа от них не осталось, а в прежнее время он так не поступал.
Что же было потом? Посыпав главу свою пеплом в знак раскаяния, Киприан тяжко стенал и, обливаясь слезами, беседовал наедине с вездесущим; такая сильная любовь к богу согревала его сердце, пламя ее было столь пылким, что из–за крайнего смирения Киприан не смел молиться богу вслух. И хотя славен был Киприан в то время, когда служил усердно злым духам и пользовался у них наивысшим почетом, но еще более славен стал он у бога, а также у христиан, когда пережил это чудесное превращение и вступил на путь, ведущий к добродетели.
Однажды целую ночь Киприан провел в стенаниях и слезах, каясь в грехах своих, а на рассвете — это был день великой субботы, — отправился в храм господний; многие жаждали войти в него, старались опередить Киприана и скорее все увидеть. И вот, входя в храм, он загадал, что если, переступая порог, услышит слова, отвечающие его помыслам, то это будет добрым предзнаменованием. Едва Киприан вошел в храм, как вдруг, совершенно неожиданно, чтец отчетливо произнес такие слова апостола: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою». А затем он произнес слова пророка: «Ты видел, Господи, не умолчи; Господи! не удаляйся от меня». Вслед за ним второй чтец прочитал из Исайи: «Это уразумеет сын мой возлюбленный, которого я избрал» [144].
