Никита Хониат - История
8. Царь и после этого второго поражения изыскивал средства к борьбе. Но видя, что война ведется трудно и неудачно, и замечая, что огромные и непрерывные издержки, как антонов огонь, мало-помалу истощают казну, так как уже издержано было около трехсот центенариев* золота, счел за нужное прими-{122}риться с королем. Поэтому не неохотно, а напротив, с большим удовольствием принял послов первосвященника древнего Рима, присланных с этой целью, приветствовал их как ангелов-благовестников и послал в Анкону протостратора** Алексея, старшего сына великого доместика, дав ему двоякое поручение, именно — и приготовить оружие, и набрать наемное войско в западных странах, если это понадобится, и заключить дружбу с королем, если переговоры будут успешны. Алексей был человек предприимчивый и вполне изучивший все военное дело, владел языком, нисколько не уступавшим уму, и при распорядительности, вполне соответствовавшей его начальническим способностям, был одарен величественной наружностью. Прибыв на место, он тотчас же занялся набором войска, желая молвой об этом испугать короля, и собрал большое количество конницы, как бы с целью вторгнуться в Калабрию. В то же время он не упускал из виду и переговоров о мире, стараясь прекратить вражду между царем и королем, и с этой целью вел переписку с Маием, который тогда начальствовал над сицилийским флотом. И когда, по его стараниям, к нему отправлено было посольство из Сици-{123}лии, он препровождает его к императору и просит выслушать, что будут говорить послы, так как их требования, сколько ему известно, не чрезмерны и не тягостны. Вместе с тем, в случае успешного хода и окончания переговоров, просит дать ему знать о том прежде, чем узнают многие, чтобы в противном случае не вышло для него какой-нибудь неприятности, так как он находится среди людей, которых приманил к себе лестными надеждами из союзных царю алеманскому провинций и которых прежнее, большей частью враждебное расположение к римлянам, обратил, по возможности, на короля сицилийского. Когда же действительно явился от царя к Алексею человек с вестью о заключении мира, он, тайно от окружавших его, вынимает из ящиков деньги и отправляет их с преданными ему людьми, а пустые ящики оставляет на месте и, наложив на них печати, отдает на сохранение местным вельможам с тем, чтобы ничто в них не пропало, чтобы никто не любопытствовал узнать, что в них находится, и чтобы в том только случае сломать печати, если он, отправившись к царю, не возвратится оттуда. Таким-то образом Алексей возвратился из Анконы, а император и король, склонившись к миру, заключили мирный договор, хотя, вернее сказать, они не примирились чистосердечно, а только показали вид волчьей дружбы. Но каково бы ни было их примирение, а им воспользовались пленники, получив свободу без {124} выкупа, и не только пленники знатного происхождения и царской крови, но и простые ратники, кроме тех, которые происходили из Коринфа и Фив, притом были незнатного рода и умели ткать тонкие полотна, и кроме красивых и нарядных женщин, знавших также ремесло своих мужей. Поэтому и теперь можно видеть, как в Сицилии потомки фивян и коринфян ткут драгоценные и испещренные золотом одежды, подобно древним еретрийцам, обращенным в рабство персами за то, что они первые воспротивились Дарию, когда он шел войной против Эллады.
Впрочем, немного прошло времени, как опять царь и король поднялись и устремились на битвы, точно бурные морские отливы и сирти, воздымающие огромные волны. Император возбудил против короля соседних ему сильных владетелей, склонив их к тому обещанием денег. А король приказывает начальнику флота Майю вывести из пристаней сорок кораблей, самых скорых на ходу, и, снарядив их заново, отправиться в Константинополь и там в слух городских жителей провозгласить его владыкой и царем Сицилии и Акилии***, Капуи и Калабрии и всех стран и островов, лежащих между ними, а римского императора унизить и очернить и затем возвратиться. Исполняя это приказание, Маий обогнул Малею, {125} переплыл Эгейский залив и, пройдя Геллеспонт, подошел к столице. Здесь он переплыл сначала вдающийся в материк залив и, подступив к царским палатам во Влахернах, бросил на них стрелы с серебряными вызолоченными остриями, а потом, на возвратном пути оттуда, опустивши весла напротив большого дворца, начал превозносить похвалами своего короля, при громких и шумных восклицаниях всех бывших на кораблях матросов. Затем, дав быстрый ход кораблям и поплыв скорее воспеваемого древле корабля аргонавтов, он проскользнул между Систом и Авидом4*, как бы между другими Симплигадами5*, а между тем в городе произошло большое смятение, так как императора не было дома. Для короля сицилийского это было поводом к большому хвастовству, и он считал это за величайшую победу. А Мануил смотрел на этот случай как на шутку и, смеясь тому, что король добивается таких почестей или, вернее сказать — разбойничает, предоставил ему по-пустому хвастаться и гордиться ничтожным и бесполезным успехом. {126}
ЦАРСТВОВАНИЕ МАНУИЛА КОМНИНА
КНИГА 3
Так кончилась борьба императора Мануила в Сицилии и Калабрии. Она была блистательна и стоила весьма больших издержек, но не принесла никакой пользы римлянам и не оставила ничего, что бы могло возбудить соревнование в последующих самодержцах. Но кто станет говорить что-либо против человека, который так усердно подвизался для того, чтобы лучше устроить дела государства и покорить иноплеменников, хотя и не имел в том успеха? Вслед за сим Мануил опять объявил поход против пэонийцев, которых называют также венграми и гуннами, и приказал воинам, живущим на западе, привезти с собой в лагерь повозки для того, чтобы они могли самих себя снабжать в дороге жизненными припасами и доставлять их прочему войску, у которого не будет подобных повозок. Войска собрались, и сам царь прибыл в город Сардику, называемый ныне Триадицей. Но здесь он пробыл немного времени, так как от пэонийцев явилось посольство с просьбой о мире. Отсюда он отправился против сатрапа сербского и, без труда устрашив его, убедил отказаться от союза с гуннами и только его одного признавать царем и бояться. Затем распустил большую часть войска по домам, а сам отправился в {127} область фессалийцев и, пробывши там сколько находил нужным, возвратился в столицу.
Но лишь только солнце совершило зимний поворот, он снова выступает в Пелагонию, находя ее пунктом удобным как для расположения войска, потому что она расстилается обширными равнинами, так и для собрания известий о том, что делалось у народов, с которыми он был во вражде. Его еще занимали и беспокоили дела сицилийские, потому что они не совсем еще затихли. Да и предводитель гуннов, как оказалось из его действий, также замышлял войну. Когда Андроник Комнин, бывший впоследствии римским тираном, лишен был управления Враницовой и Велеградом, по слуху о том, что он тайно соединился с пэонийцами против римлян и условился с их вождем лишить Мануила власти и присвоить ее себе, и когда вслед затем немедленно был выслан в Пелагонию, а отсюда, уличенный в кознях против двоюродного брата и царя, препровожден в оковах в Константинополь и заключен в одной из темниц большого дворца; тогда, действительно, предводитель гуннов тотчас же выступает войной против римлян, осаждает Враницову и опустошает все тамошние места, грабя и расхищая все по своему произволу. Вследствие этого царь высылает против него военачальником хартулярия Василия Цинцилука. Цинцилук, приняв начальство над собранными войсками, построил их в когорты и фаланги и, думая, что имеет непобедимое {128} войско, вступил в бой с венграми и на несколько времени действительно одержал над ними победу. Но так как римляне без всякого порядка преследовали неприятелей, то они, обратившись назад, вознаградили себя за понесенное поражение еще более славной победой. Услышав об этом, царь сам отправляется туда в том предположении, что пэонийцы испугаются его прибытия и удалятся из тамошних областей. Пэонийцы так и сделали, заключив с царем мир, какой можно было по тогдашним обстоятельствам. А сам царь, устроив по возможности дела в Враницове и Велеграде, возвратился в столицу.
Когда же на западе вследствие договоров и соглашений враги несколько успокоились и с этой стороны не представлялось пока ни одного опасного соперника, царь назначает поход в Армению. Отправившись в Тарс, он доходит до Аданы и до других городов, сопредельных с нижней Арменией, избавляет их от страданий, которые они терпели от Торуса, и ограждает надлежащей безопасностью. Наведя ужас своим появлением на этого армянина, человека не прямого и открытого, но хитрого и лукавого, царь, однако же, не пошел далее и не стал, по примеру своего отца, сражаться из-за обладания целой Арменией. Даже те крепости, которые тот покорил силой, он не потребовал и не отнял у властителя армян, как вырывает пастух из горла волка куски печени. Обманутый хитрыми и коварными речами Торуса, увле-{129}ченный обольстительными условиями союза, он повернул в сторону и прибыл в Антиохию, прекраснейший и главнейший город во всей Сирии.
