Фернан Пинто - Странствия
Едва враги заметили друг друга, как под звуки труб, барабанов и колоколов с устрашающими возгласами и криками яростно бросились вперед. Когда уже с обеих сторон было выпущено много стрел и бомб и использовано имевшееся у них огнестрельное оружие, они перешли в рукопашную, причем с такой стремительностью, мужеством и отвагой, что от одного вида этого боя у меня душа ушла в пятки. Ожесточенная эта схватка продолжалась немного более часа, но еще нельзя было определить, какая из двух сторон одержит верх. Ашенец, однако, видя, что воины его утомлены, изранены и начинают сдавать, отступил к холму, расположенному впереди, с южной стороны, примерно на расстоянии выстрела из небольшого полевого орудия, с намерением закрепиться на вершине за оградами, возведенными вокруг участков с овощами и рисом. Но брат короля Андрагире {73}помешал этому, перерезав дорогу с двумя тысячами войска, после чего рукопашная возобновилась с таким неистовством, и с той и с другой стороны наносились такие свирепые удары, что ни один народ не мог бы похвастать большей кровожадностью. Прежде чем Ашенцу удалось укрыться за оградами, он потерял более полутора тысяч своих войск, в число которых вошли те сто шестьдесят турок, которые прибыли к нему из Меккского пролива, и двести малабарских магометан и абиссинцев, являвшихся отборнейшей частью его войска.
А так как время близилось к полдню и зной стал нестерпим, Бат удалился в горы, где и оставался почти до наступления ночи, причем все это время его люди оказывали помощь раненым и хоронили убитых. Не решаясь на дальнейшие действия, пока ему не станут ясны намерения неприятеля, Бат расставил сторожевые посты и всю эту ночь выжидал в горах. Наутро, когда рассвело, за оградами, где накануне укрывался Ашенец, никого не оказалось. Из этого Бат заключил, что неприятель потерпел значительный урон, и решил его преследовать. Поэтому, отослав домой всех раненых, неспособных участвовать в бою, он отправился за ним прямо в город, которого и достиг за два часа до захода солнца.
Но, желая доказать врагу, что баты не понесли значительных потерь, Бат сжег два очень больших пригорода, а также четыре корабля и два галиона, на которых турки прибыли из Меккского пролива и которые были вытащены на берег. Огонь набросился на эти шесть судов с чрезвычайной силой и яростью, но неприятель не посмел выйти из города. Тогда король батов, чувствуя, что ему благоприятствует судьба, и не желая упустить удобный случай, самолично напал на крепость под названием Пенакан, которая двенадцатью крупными орудиями защищала вход в реку, и с помощью примерно семидесяти или восьмидесяти приставных лестниц взял ее приступом, потеряв не более тридцати семи человек. Всех, кто там оказался, он приказал зарубить, не желая никому давать пощады, в крепости было убито до семисот человек.
Итак, за первый же день Бат добился трех значительных побед, что очень воодушевило его войско и исполнило его такой отваги, что оно готово было в ту же ночь напасть на город, если только получит на то разрешение короля. Но так как уже совершенно стемнело и воины очень утомились, вознеся богу много благодарений за успех, удовлетворились тем, что было сделано.
Глава XVII
О том, что король батов совершил после одержанных успехов
Король батов держал город Ашен в осаде двадцать три дня, в течение которых неприятель предпринял две вылазки, и ни одна из них не представила чего-либо примечательного, о чем стоило бы рассказать, так как с обеих сторон потеряно было не более десяти или двенадцати человек убитыми.
Победы и успехи на войне придают мужества и отваги обычно победителям, но случается и обратное: отважными становятся как раз побежденные, — они теряют страх и дерзают совершать дела, сами по себе весьма трудные и опасные. Таким образом, если в одном отношении победители выигрывают, в другом они могут проиграть. В этом я наглядно убедился на примере батов, ибо, когда они увидели, что ашенцы отступают, как войско, потерпевшее жестокое поражение, в них непомерно увеличилась дерзость и высокомерная уверенность, что никто не отважится посмотреть им в лицо. Ослепленные этим необоснованным убеждением, они два раза чуть было не погубили себя, пускаясь в слишком отчаянные предприятия.
Во время второй вылазки ашенцев баты отважно напали на них с двух сторон и, когда завязалась крепкая схватка, ашенцы притворились, что не выдержали, и стали отступать к укреплению, где несколько дней назад король батов забрал у них двенадцать орудий. Одни из батских военачальников самовольно последовал за ашенцами и, решив, что победа обеспечена, загнал неприятеля за вал, не имея на то ни разрешения, ни приказа. Но тут ашенцы повернулись к нему лицом и стали оказывать ожесточенное сопротивление. Как раз в то время, когда одни пытались ворваться в укрепление, а другие защищали вход в него, ашенцы запалили большую мину, которую заблаговременно подготовили. Мина взорвалась рядом с контрафорсом, сделанным из камня без раствора, и взметнула на воздух и начальника батов, и более трехсот его солдат, которые были разорваны на части. Грохот и дым от этого взрыва был так ужасен, что все это показалось подобием ада. Неприятель издал при этом оглушительный крик, и сам король ашенцев собственнолично вышел из города с более чем пятью тысячами амоков {74}и напал на батов с большой стремительностью. Пороховой дым еще был чрезвычайно густ, и никто друг друга хорошо не видел, поэтому между противниками произошла хоть очень жестокая, но беспорядочная схватка. Не берусь входить в подробности происходившего, скажу коротко, что за те четверть часа с небольшим, которые занял бой, полегло более четырех тысяч человек, причем большую часть потерял король батов. Последний немедленно отступил со всей остальной частью своей армии к холму под названием Минакалеу и занялся уходом за ранеными, которых, по слухам, было более двух тысяч человек, и это не считая убитых, которых, за невозможностью похоронить, побросали всех в реку.
На этом обе стороны успокоились на четверо суток, но на пятый день утром посредине реки против форта Пенакан неожиданно появилась армада из восьмидесяти шести судов, на которых развевалось множество шелковых флагов и вымпелов, слышались веселые возгласы и игра на струнных инструментах. Это повергло батов в великое смущение, ибо они не могли понять, кто это такие. Но за ночь их соглядатаи поймали пятерых рыбаков, подвергли их пытке, и они показали, что это вернулся флот, который два месяца назад король ашенцев посылал в Танаусарин {75}против Сорнау, короля Сиама {76}, и на котором, по их сведениям, находилось пять тысяч отборных воинов из лузонцев и борнейцев, а командовал эскадрой некий турок по имени Хаметекан, племянник каирского паши.
Получив эти сведения от рыбаков, король батов созвал совет, высказавшийся за то, чтобы при любых обстоятельствах возвращаться домой, не медля ни часа, ибо враг уже значительно превосходит его силами, а кроме того, ожидает подкрепление из Педира и Пасена, состоящее, по полученным сведениям, из десяти судов с иноземными воинами. Король согласился с этими доводами и в ту же ночь отступил, весьма опечаленный и разочарованный как неуспехом своего предприятия, так и своими потерями, превосходившими три с половиной тысячи человек, не считая такого же числа раненых и обожженных миной.
Прибыв через пять дней в Панажу, он распустил все свои войска, как батские, так и иноземные, поднялся вверх по реке на небольшой ланчаре, не пожелав взять с собой никого, кроме двух или трех человек, и удалился в некое место под названием Пашисару, в котором затворился на четырнадцать дней, предаваясь молитвам, в пагоде некоего идола, называемого Гинасеро — «бог печали», — подобно тому как в нашей церкви производят девятидневные молебствия.
Вернувшись в Панажу, он велел позвать меня и мусульманина, торговавшего товарами Перо де Фарии, и подробно расспросил его о ходе дел, а также не остался ли кто-нибудь нам должен, потому что иначе он заставит того немедленно заплатить. На это мы с мусульманином ответили, что благодаря покровительству и милости его величества все сделки были произведены правильно, что купцы полностью рассчитались с нами и ничего нам не должны, и добавили, что комендант отблагодарит его за любезность тем, что весьма скоро отмстит злодею Ашенцу и возвратит земли, который тот у него отнял.
На это король, задумавшись немного над моими словами, сказал:
— Эх, португалец, португалец, прошу тебя, не считай меня уж таким глупцом! Ты, верно, хочешь, чтобы я тебе ответил, будто я верю, что тот, кто сам не мог отомстить за себя тридцать лет, сможет прийти мне на помощь? А между тем из-за того, что ваш король и его губернаторы не наказали этого злодея, когда он отобрал у вас крепость Пасен и галеру, шедшую к Молуккским островам, и три корабля в Кеда {77}, и малаккский галион во времена Гарсии де Са, и потом четыре фусты в Салангоре {78}, вместе с двумя кораблями, шедшими из Бенгалии, джонку, и корабль Лопо Шаноки, и многие другие суда, которых я теперь не могу припомнить, а на них, как меня уверяли, он убил более тысячи ваших, и забрал богатейшую добычу, Ашенец пошел на меня и захотел меня уничтожить! Так что я весьма мало верю вашим словам. Придется мне примириться с утратой трех сыновей и большей части моего государства, отобранной злодеем. Да и вы на своей Малакке не очень-то и безопасности.
