Франко Саккетти - Европейская новелла Возрождения
Все взоры были очарованы красотой Берты и роскошью ее наряда, что вызывало зависть у сидевших на галерее дам. А старый император, лишь увидел красавицу, тотчас воспылал к ней любовью и уже ни на миг не сводил глаз с ее лица. Она же немного влюбилась в Дудона де Лиса, адмирала Франции, юношу бравого и любезного, который на этих празднествах оказал себя смелым бойцом. Но вот празднества, длившиеся две недели, завершились, и император повелел всем возвратиться в свои земли, пожаловав всем рыцарям и дамам по тысяче золотых эскудо в возмещение за понесенные большие расходы. Все разъехались по домам, а в столице еще ничего не было объявлено о том, каково решение государя.
Но, раненный золоченой стрелой Купидона, которую метнула в него красота Берты, старый император вскоре созвал ближайших своих советников и повелел им отправиться к графу Мельгарскому, дабы от его, императора, имени, просить графову дочь Берту ему в жены, королевы и императрицы Франции, ибо такова его государева воля. И дал одному из своих приближенных, а именно Дудону де Лису, адмиралу Франции, полномочия, чтобы тот от имени императора вступил в брак (тут мы напомним, что красавица Берта, будучи в Париже, влюбилась в Дудона де Лиса). Воля императора была исполнена к превеликой радости и удовольствию всего королевства, и вот послы его отправились в Верхнюю Бургундию, где находились владения графа Мельгарского, и, прибыв туда, были встречены и приняты графом с большим радушием.
Услыхав, что послы явились с просьбой и поручением от самого императора Пипина, граф и графиня так удивились и обрадовались, что граф долго не находил слов для ответа, но наконец смиренно изъявил свое согласие, сказав, что он и дочь его почитают себя рабами императора и видят великое для себя счастье в том, что император, снизойдя до его дочери, пожелал избрать ее своей супругой. Берта была вне себя от радости, что ей предстоит столь завидная и высокая честь, и обвенчалась с Дудоном де Лисом, представлявшим императора и имевшим от него полномочия. Новобрачной преподнесли богатейшие драгоценности и дары, было устроено великолепное свадебное торжество и сделаны приготовления к подобным же торжествам на всем пути молодой императрицы; цвет бургундской знати отправился сопровождать ее в Париж с пышностью и великолепием, подобающими императрице.
Итак, с большой свитой покинула она Мельгарию, и по пути во всех городах и селениях ей оказывали пышный прием и устраивали дорогостоящие празднества; престарелые родители, однако, не поехали с нею по причине болезни графа. И вот, сеньоры мои, во время этого путешествия была затеяна и осуществлена самая коварная интрига из всех, о каких вы когда-либо слышали. А дело было в том, что при молодой императрице находилась некая девица, ближайшая ее фрейлина из рода Маганса[393], одного с нею возраста, которая сложеньем и лицом так походила на свою госпожу, что дворяне из свиты не раз обманывались; единственное, что отличало ее от императрицы, было платье, не такое, разумеется, дорогое и великолепное. Девицу эту звали Фьямета, и прекрасная Берта столь сильно ее любила и ценила, что лишь ей одной поверяла заветные свои тайны. Вот однажды, удрученная печалью, открыла она Фьямете свое сердце, сказав так:
— Хочу убедиться, милая и горячо любимая Фьямета, насколько твердо ты хранишь мои, ото всех скрытые, а тебе открытые, тайны, и для того отворю тебе врата в тайники сердца моего, ибо истинная дружба состоит не только в единстве и согласии желаний, но также в сообщении сокровенных тайн. Итак, открою тебе чистосердечно главную причину печали, столь сильно и безжалостно меня томящей; хотя счастливая судьба, с одной стороны, благоволит мне и подымает меня на самую высокую вершину мира сего, суля скипетр и венец империи, но, с другой стороны, она дает мне в мужья императора Пипина, этого дряхлого старца, которого, коль верить молве, преклонные годы сделали совсем бессильным. Я же сердцем и душой влекусь к Дудону де Лису, адмиралу Франции, и мечтаю, чтобы богу было угодно — поскольку уж Дудон обвенчался со мною по поручению императора и от его имени — сделать Дудона настоящим моим мужем; и во всем этом самое тяжкое для меня, что забота о доброй славе не дозволяет мне открыть ему мою муку. Но злая кручина всегда бодрствует и научает человека всевозможным хитростям, чтобы сбросить ее бремя с плеч; вот и я изобрела, как от своей печали избавиться. Раз уж Природе заблагорассудилось создать нас обеих с одинаковой фигурой, лицом и осанкой, манерами и голосом, — так что все, кто нас видит, с трудом различают нас, — надумала я, чтобы ты, одевшись в мое платье и королевские уборы, в ту ночь, когда приедем в Париж, легла в постель императора и совершила вместо меня то, к чему меня обязывает принятый мною венец, — затем ты навсегда останешься истинной императрицей, а я буду твоей фрейлиной и назовусь твоим именем; ты же, нося столь высокий сан, сможешь обвенчать меня с Дудоном де Лисом, адмиралом Франции: обе мы будем довольны и сможем жить каждая по своему вкусу.
Едва разобралась вероломная Фьямета в планах юной императрицы, как в ее душе созрел коварный умысел против госпожи; она задумала исполнить желание Берты, чтобы потом, став императрицей, убить ее и остаться безраздельной, владычицей и государыней Франции. Чтобы успешней осуществить свое дело, она льстиво согласилась с Бертой, восхваляя ее изобретательный ум и удивительную хитрость, пообещала выдать ее замуж за Дудона де Лиса и заставить императора дать ей в приданое много поместий, не скупясь на всяческие иные посулы, подкрепляемые клятвами и заверениями. Как достойная ветвь от ствола Маганса, предательница Фьямета, не теряя времени, стала плести свои козни, чтобы ей стать императрицей, а госпожу умертвить; о замысле своем она известила нескольких родичей из сопровождавшей их свиты, чтобы выведать, поддержат ли они ее обман и коварство; задуманное ею дело пришлось им по душе, они пообещали сделать ее полноправной государыней Франции и убить подлинную владычицу, она же посулила им, когда все осуществится, великие милости и почетнейшие должности.
Итак, прибыли они в город Париж, вышел им навстречу старый император и с ним все горожане; молодую императрицу приняли с великой радостью и ликованием, и вечером того же дня красавица Берта, в подтверждение уже свершенного венчания, была снова обвенчана кардиналом Вирином. А с приближением брачной ночи она, как велит королевам обычай, удалилась в свои покои, дабы служанки ее раздели, но не позволила войти к себе ни одной из них, кроме Фьяметы; Фьямета надела брачные одежды Берты, а Берта взяла ее платье; затем коварная Фьямета легла в постель к старому императору, а ее госпожа Берта, ради того, чтобы все верней осталось в тайне, решила в ту ночь не спать с прочими придворными дамами, но, под предлогом, что будет охранять покой новобрачных, расположилась на выходившей в дворцовый сад галерее.
А злодейка Фьямета уже договорилась со своими родичами, чтобы в ту же ночь Берту из сада похитили и, отвезя ее в лес за четыре лиги от Парижа, убили. И вот настал условленный час, и под покровом ночи злосчастную Берту выкрали и безжалостно потащили в густой лес с намерением прикончить. Она же, со струящимися по божественному ее лицу потоками слез, умоляла и заклинала пощадить ее молодую жизнь. Но подлые рыцари, а вернее, палачи, углубясь в лесную чащу на целую лигу, хотели исполнить адский свой замысел, и слезы Берты долго не могли смягчить их жестокие сердца. В конце концов они все же решили не убивать ее, но, сняв с нее одежду, кроме тонкой, прозрачной сорочки, оставить привязанной к стволу засохшего дуба, полагая, что она и так умрет от голода или будет растерзана дикими зверями. Так они и сделали и принесли коварной Фьямете одежды Берты в свидетельство того, что она убита; тем временем несчастная королева, жертва злобных замыслов, почти нагая, томилась в лесу; белизна девственного ее тела соперничала с белым снегом, лесные деревья глядели на прелестные ее груди, травы смиренно лобызали точеные ноги, обильными потоками струились по ее плечам золотые кудри, подобные драгоценным нитям аравийского золота, а нежный голос оглашал темный лес пенями и стонами и, доходя до слуха лесных зверей, повергал их в страх и изумление. Сетуя на злосчастную свою судьбу, изливая скорбь, дабы облегчить удрученное сердце, Берта говорила:
— О не знающий мира мир, изменчивый и непостоянный мир, сколь ненадежен ты и зыбок. Как недолговечны твои утехи, как быстро возносишь и сокрушаешь ты людей, одних награждая без заслуг, других карая без провины. Но нет, со мной ты обошелся справедливо, ибо я, ради мимолетных наслаждений, захотела избавиться от власти в твоей империи, вот и вознес ты меня вчера на высочайшую вершину мира сего, а нынче низверг в глубочайшую пучину бед; вчера была я свободна и вольна обладать всем, чего пожелаю, нынче я, подобно Анжелике[394], привязана к сухому, дикому дубу и стану добычей хищного зверя. Но увы мне, горькой, нет у меня Рожера, который спас ее; вчера мне служили и поклонялись толпы принцев и князей, нынче я всеми отвержена. О неумолимая Фортуна, как дикий вандал ополчаешься ты на жертву, и нет меры, нет справедливости в карах твоих. Что ж, довершай свое дело, уничтожь меня, теперь тебе осталось только лишить меня жизни. Где найти силы стойко перенести подобное злосчастье и бремя страданий? Коль пытаюсь я искать утешения в печальном жребии других женщин, то вижу, что их невзгоды пролетали, подобно вихрю, тогда как мои глубоко забросили якоря в пучину бед моих. О Биант[395], славнейший из философов, доведись тебе пройти через полчище моих мук, ты уже не сказал бы, что нельзя назвать счастливым того, кто не умеет переносить несчастье, нет, ты промолчал бы и не изрек этих слов. Но что я говорю? На кого жалуюсь? На себя самое должна я жаловаться, на непомерную свою дерзость, побудившую меня презреть скипетр и венец и понадеяться на коварнейшую женщину в мире, которая в уплату и в благодарность за столь великую милость обрекла меня на смерть. О вероломная Фьямета, честолюбие и гордыня заставили тебя так расправиться со мной. Вот к чему привело безграничное доверие к тебе, вот что означали щедрые твои посулы, вот как воспользовалась ты заветными тайнами сердца моего, когда они стали тебе известны и ясны. О предательница! Сразу видно, от какого корня ты произошла.
