Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль
Панург. Какого цвета?
Распев. Рыжего.
Панург. А у старух?
Распев. Седая.
Панург. Как они подскакивают?
Распев. Легко.
Панург. Помахивают ли ножками?
Распев. Часто.
Панург. Они у вас резвые?
Распев. Чересчур.
Панург. Каких размеров ваши орудия?
Распев. Крупных.
Панург. Какая у них головка?
Распев. Круглая.
Панург. Какого цвета кончик?
Распев. Темно-красного.
Панург. А когда они сделают свое дело, какие они бывают?
Распев. Спокойные.
Панург. А каковы у вас детородные яички?
Распев. Тяжеловесные.
Панург. Где вы их пристраиваете?
Распев. Близко.
Панург. А когда дело сделано, то что они?
Распев. Умаляются.
Панург. Ответьте мне во имя данного вами обета: когда вам припадет охота заняться с девицами, то чем вы их орошаете?
Распев. Соком.
Панург. Что же они вам говорят, когда подставляют тыл?
Распев. Слово.
Панург. Вам-то от них одно удовольствие, ну, а насчет интересного положения они беспокоятся?
Распев. Конечно.
Панург. Детей они вам рожают?
Распев. Никогда.
Панург. В каком виде вы с ними спите?
Распев. В голом.
Панург. Ответьте мне во имя данного вами обета: самое меньшее, сколько раз это у вас обыкновенно бывает в день?
Распев. Шесть.
Панург. А за ночь?
Распев. Десять.
– А, прах его побери, – вставил брат Жан, – этот ерник боится перейти за шестнадцать, он стыдлив.
Панург. А ты бы мог столько, брат Жан? Его, брат, не переплюнешь. И другие столько же?
Распев. Все.
Панург. Кто же у вас самый любвеобильный?
Распев. Я.
Панург. И у вас не бывает осечек?
Распев. Никогда.
Панург. Ничего не понимаю. Если вы накануне опустошите и истощите сперматические ваши сосуды, то что же у вас останется на другой день?
Распев. Еще больше.
Панург. Или я сошел с ума, или они пользуются индийской травой, которую так расхвалил Теофраст. Ну, а если в силу естественного хода вещей или по какой-либо другой причине во время подобных резвостей член ваш несколько уменьшится в размерах, то как вы на это смотрите?
Распев. Печально.
Панург. А что же тогда делают ваши милашки?
Распев. Бунтуют.
Панург. А если вы на целый день выйдете из строя?
Распев. Еще сильнее.
Панург. Чем же вы от них отделываетесь?
Распев. Болтовней.
Панург. А они вам чем платят?
Распев. Дерьмом.
Панург. Да ты что это?
Распев. Пукаю.
Панург. Как?
Распев. Басом.
Панург. Как же вы их наказываете?
Распев. Как свекровь.
Панург. И что же из этого получается?
Распев. Кровь.
Панург. А потом вы все же принимаетесь за прежнее?
Распев. Вновь.
Панург. И что же у вас опять воцаряется?
Распев. Любовь.
Панург. Во имя того же самого обета ответьте мне, когда у вас бывает затишье?
Распев. В августе.
Панург. А самая горячая пора?
Распев. В марте.
Панург. А все остальное время как у вас идет дело?
Распев. Бодро.
Тут Панург рассмеялся и сказал:
– Ах ты, милый распев! Вы заметили, какие у него определенные, краткие и сжатые ответы? Он в высшей степени немногословен. По-моему, он из тех, что одну вишенку на три части делят.
– А вот со своими девками он, чтоб мне пусто было, говорит совсем иначе, – заметил брат Жан, – с ними он очень даже многословен. Ты вот сейчас сказал насчет трех частей вишни, а я клянусь Григорием Богословом, что он из бараньей лопатки сделает не больше двух кусков, а из кварты вина не больше одного глотка. Глядите, какая он дохлятина.
– Эти подлецы чернецы везде одинаково прожорливы, – подхватил Эпистемон. – А нас еще уверяют, будто, кроме собственной жизни, они в сем мире ничего не имеют. Черт подери, а чем же тогда богаче их короли и великие государи?
Глава XXIX
О том, как Эпистемон не одобрил установления Великого поста
– Вы обратили внимание, – продолжал Эпистемон, – что этот паршивый недоносок распев считает март месяцем распутства?
– Да, – отвечал Пантагрюэль, – однако ж на март всегда приходится пост, а пост установлен для изнурения плоти, для умерщвления похоти и для укрощения любовного пыла.
– Теперь вы можете судить, – заметил Эпистемон, – прав ли был тот папа, который впервые установил пост, коль скоро стоптанный этот башмак, именуемый распевом, сам признается, что именно во время поста он с ног до головы бывает замаран скверною блуда, каковое обстоятельство все добрые и сведущие медики объясняют тем, что ни в какое другое время года не поедается столько будящей чувственное влечение пищи, сколько постом, как-то: бобов, гороху, фасоли, турецкого гороху, луку, орехов, устриц, сельдей, солений, рассолов, салатов, составленных из разных возбуждающих растений, то есть дикой горчицы, настурции, эстрагона, кресса, поручейника, рапунцеля, мака, хмеля, фиг, риса, винограда.
– Быть может, вы со мной и не согласитесь, – молвил Пантагрюэль, – я же склонен думать, что добрый папа, установитель Великого поста, дозволил потреблять перечисленные вами кушанья, как способствующие продолжению человеческого рода, именно в ту пору, когда естественное тепло исходит из центра тела, где его задерживали зимние холода, и распространяется по всем членам, точно сок по дереву, а навело меня на эту мысль вот что: в туарских метрических книгах число детей, родившихся в октябре и ноябре, превышает число детей, родившихся в течение остальных десяти месяцев; так вот, если отсчитать столько-то месяцев назад, то выйдет, что октябрьские и ноябрьские дети были сотворены, зачаты и зарождены постом.
– Я слушаю вас с великим удовольствием, – заговорил брат Жан, – но только приходский священник в Жамбе приписывал такое огромное количество беременностей отнюдь не постной пище, а всем этим горбатым сборщикам-захребетникам, патлатым проповедникам да за…атым исповедникам: пост – это их время, они и давай стращать блудливых мужей, что те, мол, не больше чем в трех туазах от когтей Люциферовых. Напуганные мужья перестают дергать горничных девушек и возвращаются к женам. Вот и все, что я хотел сказать.
– Истолковывайте введение Великого поста, как вам вздумается, каждый волен остаться при своем мнении, – сказал Эпистемон, – но отмене поста (а она близка) воспротивятся все медики, я это знаю, я слышал это от них самих. Без поста их искусство придет в упадок – они лишатся заработка, оттого что не будет больных. Пост порождает всевозможные заболевания, это настоящий рассадник, подлинное гнездилище и средоточие всех недугов. Примите также в соображение, что от поста не только гниет тело, но и беснуется душа. Это такое время, когда черти в лепешку расшибаются, когда ханжи забирают власть, когда у святош не жизнь, а сплошной праздник, самое для них раздолье: всякие там заседания, увещания, отпущения, исповеди, бичевания, анафематствования. Я вовсе не хочу сказать, что аримаспы лучше нас[945], – это просто к слову пришлось.
– Ну-ка ты, блудодей, обряды соблядующий и распевающий, – заговорил Панург, – как ты думаешь, кто он такой? Еретик?
Распев. Вполне.
Панург. Сжечь его, что ли?
Распев. Сжечь.
Панург. Как можно скорее?
Распев. Да.
Панург. Без провариванья?
Распев. Без.
Панург. Так как же?
Распев. Живьем.
Панург. Что же с ним станется?
Распев. Помрет.
Панург. Видно, он здорово вам насолил?
Распев. О да!
Панург. За кого вы его почитаете?
Распев. За глупца.
Панург. За глупца или же за сумасшедшего?
Распев. Хуже.
Панург. Во что бы вы хотели его превратить?
Распев. В пепел.
Панург. Вам уже приходилось кого-нибудь жечь?
Распев. Многих.
Панург. Они тоже были еретики?
Распев. Не такие.
Панург. А еще будете кого-нибудь жечь?
Распев. Ого!
Панург. А может, кого-нибудь пощадите?
Распев. Никого.
Панург. Стало быть, всех подряд?
Распев. До одного.
– Не понимаю, что за удовольствие болтать с этим поганым голодранцем монахом, – заметил Эпистемон. – Хорошо, что я давно уже с вами знаком, иначе в моих глазах это сильно бы вам повредило.
– Да что вы, Бог с вами! – воскликнул Панург. – Он произвел на меня столь приятное впечатление, что я с удовольствием отвез бы его к Гаргантюа. Дайте срок, я женюсь, моя жена будет им забавляться.
– Не только забавляться, но и с ним валяться, – ввернул Эпистемон.
– Ну, бедняга Панург, плохо твое дело, – со смехом сказал брат Жан, – будешь ты рогат до самых пят.
Глава XXX
О том, как мы посетили Атласную страну
Довольные тем, что познакомились с новой религией братьев распевов, мы плыли два дня, а на третий день лоцман наш открыл остров, прекраснейший и чудеснейший из всех островов; называется он Остров Фриза[946], ибо дороги здесь фризовые. На этом острове находится страна Атласная, пользующаяся особой любовью придворных пажей; деревья и травы, здесь произрастающие, никогда не теряют ни цветов, ни листвы – они из шелкового штофа и узорчатого бархата. Животные и птицы – ковровые.