Автор неизвестен - Плутовской роман
Выслушайте же рассказ о самом ужасном из моих злоключений. Я рыскал по городу в поисках своей возлюбленной до поздней ночи, и вот что со мной стряслось. Облака, словно напившись за день допьяна, вдруг стали изливать потоки воды; спасаясь от ливня, как вор от стражника, очутился я возле дома некоего еврея Цадока и забился под навес, под коим находился вход в подвал. Дверь подвала оказалась открытой; не разглядев ее в темноте, я полетел вниз головой, как человек на корабле, не приметив открытого люка, падает в трюм, или подобно тому, как во время землетрясения разверзается земля и слепец, что бредет, нащупывая посохом дорогу, вдруг падает в бездну и оказывается в преисподней. Я здорово расшибся и принялся кататься по полу, пока не утихла боль, затем стал оглядываться по сторонам, желая определить, под каким континентом я нахожусь, и вдруг — о, злой рок! — я увидел свою куртизанку, которая целовалась взасос с каким-то подмастерьем.
После падения у меня сильно болели спина и бока, но тут кровь ударила мне в голову, и она разбухла, как от ушиба. Я уже готов был обрушиться на куртизанку с отборной бранью, как вдруг хозяин, коего разбудил шум моего падения, стремглав спустился по лестнице в подвал и поднял тревогу. Сбежались его слуги, он велел связать меня и мою возлюбленную, обвиняя нас, что мы вошли в заговор с подмастерьем и ворвались в его дом с намерением его ограбить.
В то время в Риме существовал закон, по коему всякий человек, который схватит грабителя, ворвавшегося к нему в дом, или разбойника, напавшего на него на большой дороге, имеет право сделать его своим рабом или повесить. Цадок, корыстолюбивый, как все евреи, живо смекнул, что для него не будет никакого толку, ежели он столкнет меня в петлю с лестницы, и в голове у него созрел хитроумный план. Он отправился к доктору Захарии, папскому лекарю, своему соплеменнику, и сообщил, что может предложить ему самую что ни на есть выгодную сделку.
Мне небезызвестно, — сказал он, — что приближается день, в который вы ежегодно производите анатомирование трупов, и вам надлежит заранее раздобыть подходящее для вскрытия тело, иначе вашей коллегии грозит штраф. В городе свирепствует зараза, и едва ли вам удастся достать труп человека, умершего не от болезни. Вы мой соплеменник, посему я пришел первым делом к вам. Да будет вам известно, что ко мне попал в рабство вломившийся в мой дом юноша восемнадцати лет, высокого роста, стройпый и писаный красавец. Слушайте же! Вы почтенный человек, один из рассеянных по лицу земли сынов Авраама; я уступлю вам его за пятьсот крон.
Покажите мне его, — отвечал доктор Захария, — и ежели он мне подойдет, я заплачу вам, сколько следует.
Цадок послал за мной, и меня повели по улице в оковах, со связанными за спиной руками. По дороге я проходил под окнами некоей Джулианы; то была маркиза, родом из Мантуи, развеселая особа легкого поведения, одна из наложниц папы; окно у нее было приоткрыто, она выглянула наружу и увидала меня.
Ее сразу же пленило мое юное, безбородое лицо, отнюдь не похожее на лицо закоренелого преступника. Она послала мне вслед служанку разузнать, кто я таков, в чем провинился и куда меня ведут. Сопровождавшие меня слуги ответили на все вопросы. Узнав, в чем дело, она прониклась ко мне состраданием, к коему примешивалось вожделение, стала горько сетовать, что я попал в руки к иудеям, этому проклятому племени, и стал их рабом, — и принялась изыскивать средства к моему спасению.
Но сперва я поведаю вам, что случилось со мной, когда меня привели к доктору Захарии. Подслеповатый доктор напялил на нос очки и стал пристально разглядывать мое лицо; потом он приказал раздеть меня донага и принялся осматривать и ощупывать с головы до пог, желая удостовериться, что я не страдаю никакой болезнью и у меня на теле нет следов заразы. Потом он уколол мне pyку, чтобы посмотреть, как циркулирует у меня в жилах кровь. Закончив свои опыты и исследования, он уплатил сполна Цадоку и отослал его, а меня запер в темную каморку, где я и должен был сидеть до дня, назначенного для анатомирования.
О, в какое отчаянье я впал, узнав, что меня собираются раскроить, как модный французский камзол; меня даже прошибло холодным потом. Мне мнилось, что у меня кровь пошла из носу. Ежели меня кусала в руку блоха, мне уже мерещилось, что это укол скальпеля. Да, да, хоть я сейчас и пускаюсь в шутки, рассказывая о роковом повороте судьбы, но лучший способ сделать человека благочестивым христианином — это заявить ему, что его будут анатомировать. Могу поклясться, что покамест я сидел в чулане, я прочитал больше молитв, нежели за предыдущие семь лет. Если капли пота скатывались у меня по груди или по бокам, я воображал, что по моему телу с нежной лаской скользит острие скальпеля. Если раздавался стук в дверь, мне думалось, будто за мной пришел педель из анатомического театра. По ночам мне только и спились что кровопускания, кровавые поносы, вскрытие нарывов, кровоточащие язвы. Я не решался сковырнуть прыщик, опасаясь истечь кровью. Вместо мяса меня то и дело угощали каким-то месивом из послабляющего вещества, чтобы кровь у меня очистилась и не свертывалась в жилах. Но делалось все это скорее из экономии, нежели для очистки организма. Несчастнейшие из мышей обитают в домах врачей. Их терзает такой голод, какого не испытывал сам Тантал в аду.
Захария подбирал на полу хлебные крошки, упавшие со стола, скатывал из них шарики и приготовлял манну. Из горелых хлебных корок он изготовлял какое-то снадобье. Из обглоданных костей он вытапливал жир и продавал его по шиллингу за драхму. Свои сопли и слюни он взбалтывал и сотни раз всучал аптекарю, выдавая за «снежную воду». Он поджаривал ядовитых пауков и приготовлял из них замечательное противоядие. У него здорово слезились глаза, и когда он шел против ветра или вставал рано утром, к его услугам было сколько угодно розовой воды. Он был прямой наследник и душеприказчик тетушки Скупости. У него была целая куча старых книг в переплетах, изъеденных молью и червями, и он целые дни копался в своей библиотеке; однако он и не думал заниматься науками, а вылавливал из фолиантов моль и червей и приготовлял из них лекарство, предохраняющее от чумы. Он выжимал пот из своих башмаков и делал из него чудодейственный бальзам, излечивающий от бесплодия.
Однако покинем его на несколько минут и возвратимся к Джулиане. Она долго ломала голову, измышляя способ выручить меня, и наконец решилась послать к доктору Захарии гонца, нагло требуя отдать меня ей, а в случае отказа продать меня за любую сумму.
Но Захария, сей старозаветный еврей, грубо отказал ей в ее просьбе и заявил, что ежели на свете не осталось ни одного христианина, то он немедленно пронзит скальпелем свой кадык.
Прочитав с возмущением его ответ, она задумала нанести ему весьма болезненный, сокрушительный удар еще до конца месяца. Прошло два дня, и папа заболел (не знаю, при ее ли содействии или без оного). Послали за доктором Захарией, и тот, обнаружив кое- какие неполадки в его моче, дал ему прекрасное средство для укрепления желудка и попросил приближенных папы убедить его святейшество, дабы он некоторое время отдохнул, и он ручался, что папе в скором времени полегчает. И кому же передал Захария сие мягкодействующее лекарство? Наложнице Джулиане, своему заклятому врагу!
У ceй особы был припасен на всякий случай весьма сильный яд; не выходя из папского дворца, в укромном уголке она подмешала его в лекарство, и когда человек, испытывавший на себе все кушанья его святейшества, отведал этого зелья, он рухнул мертвым на пол. Папа немедленно призвал Джулиану и спросил ее, что за необычайный отвар она принесла ему. Она преклонила колени и ответила, что отвар вручил ей самолично еврей Захария, и ежели он не понравился его святейшеству, она весьма огорчена и просит ее извинить.
Тут папа, не желая глубже вникать в сей вопрос, решил казнить Захарию и всех находящихся в Риме евреев, но Джулиана обняла его колени и, проливая крокодиловы слезы, умоляла смягчить приговор и подвергнуть евреев лишь изгнанию.
— Доктор Захария, — говорила она, — ваш лекарь, проявивший черную неблагодарность и покусившийся на вашу жизнь, все же весьма искусен во врачевании, и у него имеется множество лекарственных трав, целебных масел, полосканий и сиропов, кои могут пригодиться вашей светлости. Я прошу вас отдать в мое распоряжение все его имущество — ради блага и сохранения вашего здоровья, блаженнейший отец.
Просьба была подкреплена поцелуем, и папа тут же издал эдикт, предписывавший всем иудеям мужского и женского пола, обитавшим в старом еврейском квартале, не позже чем через двадцать дней после выхода эдикта покинуть пределы Рима, под страхом смертной казни через повешение; эдикт был оглашен по всему городу.
Еще за два дня до издания эдикта Джулиана послала своих слуг наложить руку на все земли Захарии, на его богатства, на движимое имущество, на пожитки и на слуг; ее повеление было выполнено более чем старательно, и ему не оставили даже старого ночного горшка или ящика из-под свечей. Вечером, часов около шести, сии мародеры явились в дом Захарии; когда они ворвались ко мне в каморку, я сидел, пригорюнившись, подперев голову рукой, стараясь себе представить, что испытывает человек, когда у него понемногу выпускают кровь, приятная ли это смерть. Тут мне вспомнилось, что некоторые философы утверждают, будто душа вся целиком гнездится в крови, и мне подумалось: что же это будет, ежели моя душа плюхнется в лоханку?
