Франсиско де Кеведо - Избранное

Кровля моего жилища
В прошлую субботу стала
Местом общего собранья
Для котов всего квартала.
По чинам расположились —
Чем почтеннее, тем выше:
Наиболее маститым
Отведен конек был крыши.
Черные стеснились слева,
Белые сомкнулись справа,
Ни мур-мур, ни мяу-мяу
Ни единый из конклава.
Встал, дабы открыть собранье,
Пестрый кот с осанкой гордой,
Загребущими когтями
И величественной мордой.
Но другой на честь такую
Заявил права, – тем паче,
Что он слыл как провозвестник
Философии кошачьей.
«Братья! – вслед за тем раздался
Вопль заморыша-котенка;
Был он тощим, словно шило,
Чуть держалась в нем душонка. —
Братья! Нет ужасней доли,
Чем судьба котенка в школе:
Терпим голод, и побои,
И мучительства. Доколе?»
«Это что! – сказал иссохший,
С перебитою лодыжкой
Инвалид (не поделил он
Колбасу с одним мальчишкой). —
Это что! Вот мой хозяин,
Из ученого сословья,
Исповедует доктрину:
„Голод есть залог здоровья“.
Чем я жив, сам удивляюсь.
Адские терплю я муки,
Поглощая только знанья
И грызя гранит науки».
«Мой черед! – мяукнул пестрый
Кот-пройдоха сиплым басом.
Был он весь в рубцах, поскольку
Краденым питался мясом. —
Вынужден я жить, несчастный,
С лавочником, зверем лютым;
По уши погрязший в плутнях,
Он кота ругает плутом.
И аршином, тем, которым
Всех обмеривает тонко,
Бьет меня он смертным боем,
Если я стяну курчонка.
Пряча когти, мягкой лапкой
Он ведет свои делишки
Покупателю мурлыча,
С ним играет в кошки-мышки.
Ем я досыта, и все же
Я кляну свой жребий жалкий
К каждому куску прибавка —
Дюжина ударов палкой.
Хоть не шелк я и не бархат,
Мерит он меня аршином.
Вы мне верьте – хуже смерти
Жизнь с подобным господином».
Повздыхав, все стали слушать
Следующего собрата.
Речь, манеры выдавали
В нем кота-аристократа.
«Вам поведаю, – он всхлипнул, —
О плачевнейшей судьбине:
Отпрыск знаменитых предков,
Впал в ничтожество я ныне.
Обнищав, от двери к двери
Обхожу я околоток
И свои усы утратил
На лизанье сковородок.
Должен я в чужих помойках
Черпать жизненные блага,
Ибо хоть богат сеньор мой,
Он отъявленнейший скряга.
Голодом моря, однако
Он не пнет и не ударит:
Ведь тогда б он дал мне взбучку,
А давать не может скаред.
Нынче, из-за черствой корки
Разозлясь, он буркнул хмуро:
„Жалко бить: скорняк не купит,
Коль дырявой будет шкура“.
Неужели вас не тронул
Страшной я своей судьбою?»
Он замолк. Тут кот бесхвостый
И с разорванной губою,
Кот, что выдержать способен
Десять поединков кряду,
Кот, что громче всех заводит
Мартовскую серенаду,
Начал речь: «Я буду краток —
Не до слов пустопорожних, —
Сущность дела в том, сеньоры,
Что хозяин мой – пирожник.
С ним живу я месяц. Слышал,
Что предшественников масса
Было у меня; в пирог же
Заячье кладет он мясо.
Если не спасусь я чудом,
Вы устройте мне поминки
И на тризне угощайтесь
Пирогами без начинки».
Тут вступил оратор новый,
Хилый, с голосом писклявым.
Познакомившись когда-то
С неким кобелём легавым,
Вышел он из этой встречи
Кривобоким и плешивым.
«Ах, сеньоры! – обратился
Он с пронзительным призывом. —
То, что вам хочу поведать,
Вы не слышали вовеки.
Злой судьбой определен я
К содержателю аптеки.
Я ревенного сиропа
Нализался по оплошке.
Ах, такой понос не снился,
Братцы, ни коту, ни кошке!
Ем подряд, чтоб исцелиться,
Все хозяйские пилюли;
Небу одному известно,
Я до завтра протяну ли».
Он умолк. Тут замурлыкал
Кот упитанный и гладкий,
Пышнохвостый, на загривке —
Жирные, в шесть пальцев, складки.
Жил давно безгрешной жизнью
В монастырской он трапезной.
Молвил он проникновенно:
«О синклит достолюбезный!
От страстей земных отрекшись,
Я теперь – от вас не скрою —
К сытости пришел телесной
И к душевному покою.
Братие! Спасенья нет нам
В сей юдоли слез, поверьте:
Заживо нас рвут собаки,
Гложут черви после смерти.
Мы живем в боязни вечной
Высунуться из подвала,
А умрем – нас не хоронят,
Шкуру не содрав сначала.
Я благой пример вам подал.
От страстей отречься надо:
Оградит вас всех от бедствий
Монастырская ограда.
Вы пройдете некий искус,
Ознакомитесь с уставом, —
И трапезная откроет
Вожделенные врата вам.
Добродетели кошачьей
Мир не ценит этот черствый.
Хочешь быть блажен – спасайся,
Тщетно не противоборствуй.
Страшен мир, где кошек топят,
С крыш бросают, петлей давят,
Шпарят кипятком и варом,
Бьют камнями, псами травят.
Главное, что угрожает
Гибелью нам, мелкой сошке,
То, что с кроликами схожи
Освежеванные кошки.
Ловкачами и ворами
Нас молва аттестовала:
„Знает кот, чье съел он мясо“,
„Жмурится, как кот на сало“.
А хозяева-то наши
Разве не плутуют тоже?
На сукне ловчат портные,
А башмачники – на коже,
Каждый норовит снять сливки.
Им ли укорять нас, если
Плут указы составляет,
Плут сидит в судейском кресле?
Альгуасил, сеньор мой бывший,
Прятался в чулан, коль скоро
Слышал по соседству крики:
„Караул! Держите вора!“
Братья, следуйте за мною,
Процветем семьей единой…»
Тут собранье всколыхнулось:
Явственно пахнуло псиной.
Миг – и крыша опустела,
Врассыпную вся орава,
Дабы избежать знакомства
С челюстями волкодава.
И шептались, разбегаясь:
«До чего ж ты безысходна,
Жизнь кошачья! И на крыше
Не поговоришь свободно».

«Ты не жалуйся, не плачься,
Прародитель наш Адам:
Ведь жилось тебе вольготней,
Чем теперь живется нам.
Беззаботно, беспечально
От земных вкушал ты благ:
Не было портных, торговцев
И подобных им плутяг.
И тебе подругу жизни
Бог не всучивал, пока
Не пресытился ты вольным
Бытием холостяка.
Ты когда-то за супругу
Должен был ребро отдать,
Нашим женам ребер мало —
Семь бы шкур с мужей содрать.
Ты с женой своей законной
Спал спокойно по ночам,
Нынче только муж задремлет,
Глядь – с женой другой Адам.
Ты в раю не смел касаться
Лишь запретного плода,
А у нас на всё запреты,
Хоть не суйся никуда.
В этот мир явилась Ева
Без мамаши, без отца;
Стало быть, не знал и тещи
Ты по благости творца.
На змею ты в злой обиде —
Дескать, в ней беда твоя,
Но поверь мне, прародитель:
Теща хуже, чем змея.
Та змея вас накормила,
Теща не змее чета:
Съела б вас она обоих
И была бы не сыта.
Будь змеей не черт, а теща,
Сожрала б она весь рай,
От Эдема бы и фиги
Не осталось, так и знай.
Мудры змеи, но добавлю,
Змей отнюдь не понося,
Что еще мудрее тещи:
Теща знает всё и вся.
Тещи подают советы
И зятьям своим твердят:
То не съешь, того не выпей!
Мол, вино и пища – яд.
Теща зятю день скоромный
Превращает в день поста,
А сама телка обгложет
От рогов и до хвоста.
Так что ты на змей не сетуй,
Дорогой сеньор Адам,
Жребий твой не столь уж горек,
Как теперь ты видишь сам.
А сменять змею на тещу
Мог бы ты легко весьма,
Ведь охотников меняться
(И с приплатой) будет тьма».
Так взывал однажды некий
Долготерпеливый зять,
Умоляя провиденье
Тещу в рай скорее взять.

Существо, чье назначенье
Нежным чувствам быть препоной,
Нечто среднее по виду
Меж гадюкой и вороной,
Склеп восторженных мечтаний,
Кладбище любовных писем,
Вечно бодрствующий призрак
С нюхом песьим, зреньем рысьим,
Оборотень черно-белый,
Та, кого уже с рожденья
Называют старой ведьмой, —
Словом, некая дуэнья
Так промолвила, взглянувши
Через переплет балконный
Вниз, где, испуская вздохи,
Ждал безденежный влюбленный:
«Стой, сыночек, хоть три года,
Плачь, вздыхай еще печальней —
Понапрасну: слезы ценят
Разве что в исповедальне.
Коли к просьбам нет подмазки,
Ты не жди мягкосердечья:
Тары-бары без червонцев —
Тарабарское наречье.
Наделенный благородством,
Красотой, отвагой, силой,
Коль при всем при том ты беден —
Грош цена тебе, мой милый.
Не пеняй, что серенады
Остаются без ответа:
Сколь твои ни звонки песни,
Звонче – звонкая монета.
Ты дерешься на дуэлях,
Чувства подтверждая кровью, —
Попусту! Доход с убитых —
Лишь судейскому сословью.
А подарками добудешь
Ты любую недотрогу:
Надо ставить обожанье
На коммерческую ногу.
Раньше верили в посулы,
В обещанья да в рассрочку,
А теперь иное время:
Деньги выложи на бочку.
Коль пусты твои карманы,
Принимай уж без протеста,
Что тебя не замечают,
Будто ты пустое место.
Неимущий – невидимка,
На манер бесплотной тени:
Как его заметишь, если
Ни даров, ни подношений?
Вот богач, куда ни ступит,
Сразу станет общим другом.
Перед ним все двери настежь,
Всё и вся к его услугам.
Говорят, что я когда-то
И сама была девицей;
Но в дуэньях я мужчинам
За обиду мщу сторицей.
Я, чтоб насолить соседу,
Сделалась его женою;
Он скончался от удара,
Не поладивши со мною.
Вдовий я чепец надела
И, по милости господней,
Стала въедливой святошей
И достопочтенной сводней.
Вижу я в любви и дружбе
Только куплю и продажу,
Всех за деньги перессорю
И за деньги все улажу.
Рада я помочь влюбленным,
Но, понятно, не бесплатно.
Жалок мне вздыхатель нищий:
С чем пришел – уйдет обратно.
Бог за слезы покаянья
В райские приимет кущи,
Но Мадрид слезам не верит.
Если плачет неимущий.
Спит сеньора. Полно клянчить!
Не надейся на подачку:
Причитанья голодранца
Девушек вгоняют в спячку».
Выслушал бедняк влюбленный
Речи пакостные эти,
И свое негодованье
Он излил в таком ответе:
«Ах, наемная ты кляча,
Скорпион ты плоскогрудый,
Чертова ты головешка,
Помесь Каина с Иудой!
Знаю я: тому, кто хочет
Совладать с нечистой силой,
Надобны священник с причтом.
Крест, и ладан, и кропило.
Вот вернусь я с крестным ходом,
И от наших песнопений,
Словно рой гонимых бесов,
Сгинет сонмище дуэний».