Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Приложение
Я думала, мое письмо хоть немного смягчит его, но, когда совсем стемнело, он ответил:
Стр. 24
Тонкий ледок
Под ветром восточным растаял,
И дно обнажилось.
Раз уж начал мелеть родник,
Пусть совсем иссякает…»
Супружество Мурасаки оказалось недолгим. Весной 1001 г. на 49-м году жизни Нобутака скончался. Кончина мужа была тяжелым ударом для Мурасаки. Дом ее опустел, замолкшее кото покрылось толстым слоем пыли. «Два больших шкафа были до отказа набиты разнообразными книгами. В одном лежали собрания песен и свитки с повестями, которые давно уже превратились в чудовищные гнезда для расползшихся повсюду червей. Отвратительное зрелище! Наверное, поэтому никто даже и не пытался открыть этот шкаф.
В другом были тщательно уложены китайские книги. С тех пор как их хозяина не стало, почти никто к ним не прикасался. Когда слишком тягостной становилась тоска, я вынимала эти книги – одну, другую – и читала их…»
У нее завязалась переписка с детьми умершего мужа:
«Дочь ушедшего, найдя как-то строки, начертанные ее отцом, мне о том написала…
В тумане ночном
Внезапно скрылась из виду
Милая утка.
Утенок же тщится следы отыскать,
Блуждает, не зная дороги…
Та же самая особа, восхищенная прелестью вишни, растущей у заброшенного дома, сорвала как-то ветку и прислала мне, и я ответила:
Когда-то, вздыхая,
Он глядел, как цветы опадают.
Должно быть, он знал,
Как тоскливо бывает ветвям
Одним оставаться.
Я вспомнила, что при жизни покойный часто говорил: «Печали никогда не иссякают».
В самом конце 1001 г. умерла бывшая императрица Сэнси (мать императора Итидзё), и столица облачилась в траур.
«Дама, уже с прошлого года носившая траурное платье (сама Мурасаки. – Т. С.-Д.), по прошествии некоторого времени после того, как скрылась из мира государыня-монахиня, однажды весной в туманный сумеречный час получила письмо:
И в обители туч
Воцарилась печаль безысходная,
Этой весной
Даже небо горюет, надев
Серое платье скорби…
Стр. 25
И ответила:
Стоит ли мне
Говорить, что покрыт росою
Мой узкий рукав?
В эти скорбные дни весь мир
Облачился в платье из дымки».
В течение нескольких лет Мурасаки жила одиноко в своем доме у Столичного предела. Вскоре после смерти Нобутака появился какой-то человек, искавший союза с ней, скорее всего наместник одной из западных провинций, но, судя по всему, Мурасаки его отвергла.
«Человек, тщетно стучавший в ворота и принужденный уйти ни с чем, на следующее утро попенял мне:
Даже в Западном море,
Где так неистовы ветры,
Не видал никогда,
Чтоб морская волна не касалась
Диких прибрежных скал…
Я же ответила:
Удалившись ни с чем,
Ты, должно быть, успел убедиться:
Далеко не всегда
Вольна набегать на берег
Изменчивая волна…»
Примерно в то же время заболела ее дочь Кэнси, и это рождало в душе новые тревоги…
«Женщина, у которой внезапно заболело дитя, печалилась о непостоянстве мира и, как-то глядя на дам, молившихся возле вазы с черным бамбуком, произнесла:
Так, мóлитесь вы,
Чтобы юный росток бамбука
Прожил долгую жизнь,
Хотя на этот непрочный мир
Невозможно смотреть без грусти».
Между тем после волнений, связанных со стихийными бедствиями и эпидемиями 1001–1002 гг., в столице наступило относительное затишье. Фудзивара Митинага, влияние которого усиливалось с каждым годом, снова приблизил ко двору ученых, во дворце часто устраивались поэтические вечера, в которых принимал участие и Тамэтоки. Нобунори в 1004 г. получил должность младшего писаря (конайки), и в семье наступило относительное благополучие.
Только Мурасаки тосковала по-прежнему, размышляя о том, сколь все непостоянно и шатко в этом мире:
«Как-то раз, вспоминая о том, как горько сетовала поначалу на свои неудачи и как потом, смирившись, обрела душевный покой, я сложила:
Стр. 26
Мне, ничтожной, увы,
Не дано было в жизни следовать
Желаниям сердца.
Так, скорее сердце мое
Подчинялось велениям судьбы…
А вот еще:
Но какая судьба
Могла бы вполне отвечать
Желаниям сердца?
Пытаюсь понять, но, увы,
До сих пор понять не могу…»
Примерно через пять лет после смерти Нобутака, в конце 1005 г., Мурасаки поступила на службу во дворец, став придворной дамой императрицы Сёси.
В императорском дворце и в домах высшей знати обычно прислуживали дамы, принадлежавшие к средним слоям аристократии. Их называли нёбо. Живя тут же, в доме своей госпожи, в комнатах, отделенных перегородками или занавесями от главных покоев, дамы-нёбо помогали госпоже коротать часы досуга, выполняли ее поручения, принимали гостей, отвечали на письма, воспитывали детей. Каждая из них имела своих собственных прислужниц, не допускавшихся к госпоже.
Стараясь усилить влияние Сёси, которая в 1000 г. стала императрицей-супругой, Митинага собрал в ее покоях все самое лучшее – от утвари до прислуживающих дам, тем более что на первых порах Сёси имела рядом с собой довольно серьезную соперницу – отставленную императрицу Тэйси (скончавшуюся в конце 1000 г.), в свите которой было немало прославленных поэтесс, не говоря уже об авторе появившихся в том же, 1000 г. «Записок у изголовья» Сэй Сёнагон. Митинага позаботился, чтобы у его дочери было не менее блестящее окружение.
Одновременно с Мурасаки в услужение к Сёси поступили Идзуми Сикибу, Акадзомэ Эмон и другие прославленные поэтессы. Большое значение Митинага придавал поэтическим турнирам (которых с 1002 по 1006 г. было проведено более 20). Во дворце часто устраивались торжественные молебствия, чтения сутр, проводились музыкальные вечера, лучшие каллиграфы столицы переписывали для императрицы поэтические антологии.
Отца Мурасаки Митинага знал давно, ценил как ученого и поэта и часто приглашал во дворец. Может быть, прослышав о том, сколь хорошо знакома дочь Тамэтоки с китайской классикой, он рассчитывал, что она станет наставницей Сёси в китайской поэзии. А может быть, к тому времени уже была написана часть «Повести о Гэндзи» и растущая популярность этого произведения заставила Митинага желать, чтобы женщина, его написавшая, украсила свиту его дочери? Неизвестно, как было на самом деле.
Так или иначе, в 1005 г. на 26-й день Двенадцатой луны Мурасаки стала придворной дамой императрицы Сёси. Ее причислили к дамам среднего разряда – тюро-нёбо.
Стр. 27Выполняя мелкие поручения императрицы, Мурасаки прислуживала ей при умывании, переодевании, трапезах, принимала гостей, была посредницей в беседах между ними и государыней.
По-видимому, одновременно она была наставницей императрицы: «Государыня часто поручала мне читать ей разные отрывки из «Поэтического собрания»[6] и в конце концов, пожелав лучше их понимать, попросила меня учить ее, поэтому с позапрошлого лета я стала читать с ней те две книги, которые известны под названием «Новые песни юэфу». Разумеется, мы делали это урывками, когда рядом никого не было, и сохраняли наши занятия в полной тайне».
В те времена положение придворной дамы не считалось почетным, скорее наоборот. «Терпеть не могу придирчивых людей, которые злословят по поводу придворных дам, – пишет автор «Записок у изголовья» Сэй Сёнагон. – Положим, нет дыма без огня. Придворная дама не сидит затворницей, она встречается с множеством людей. […] Когда придворная дама выходит замуж, ей оказывают всяческое почтение, но в душе думают, что каждый знает ее в лицо и что не найдешь в ней прежней наивной прелести» (Перевод В. Н. Марковой).
А вот как говорит об этом сама Мурасаки: «Какой суетной, тщеславной должна казаться я теперь людям, когда-то любезным моему сердцу. Право, при одной лишь мысли об этом мне становится не по себе, и я не решаюсь писать к ним».
Судя по всему, особого желания поступить на придворную службу у Мурасаки не было:
«Впервые увидав дворец, я была взволнована до глубины души…
Ясней, чем когда-либо,
Осознала, сколь горестна жизнь.
Девять врат предо мной,
Но, увы, и смятенье души
Возросло девятикратно…»
Очевидно, пойти в услужение к императрице Сёси ее уговорил отец, чувствовавший себя обязанным Митинага.
Тем не менее Мурасаки относилась к службе во дворце весьма серьезно и осуждала дам, пренебрегавших своими обязанностями: «Если уж ты решилась пойти на придворную службу, то, каким бы благородным ни было твое происхождение, изволь подчиняться установленному порядку. Эти же дамы ведут себя так, будто живут за спиной у родителей».
