Алишер Навои - Стена Искандара

Глубокий мыслью в царственных делах
Был в Курагоне знаменитый шах.

Он взял Мавераннахр и Хорасан
И много славных городов и стран.

Хорезм завоевал он и Кирман,
Кашгар он захватил и Сипахан.

Забулистан, Кабулистан при нем
Весенним заблистали цветником.

Благоразумен, знающ, умудрен,
Великую державу создал он.

И мысль глубоко овладела им —
Всем этим миром завладеть земным.

И вот — все взвесив, после долгих дум,
Повел он войско на Табриз и Рум.

Но хоть благоволил ему пророк,
Тот мудрый царь имел один порок.

Несметные богатства он собрал,
Но в скудости людей своих держал.

Предусмотрителен был мудрый шах,
А недовольство ширилось в войсках.

Когда на Рум обрушил он удар,
Немедля рать свою собрал кейсар.

Чтоб нападенью должный дать отпор,
Он поднял бранный щит и меч простер.

Надолго затянулись дни вражды,
Дни голода, и жажды, и нужды.

А шаха Курагонского войска
Ни в чем добра не видели пока.

И заговоров корни проросли
Средь войска, в глубине чужой земли.

Одни мечи бросают и бегут,
А те на сторону врага встают.

И, всеми брошен, пленником врагов
Стал царь семи вселенной поясов.

Явило небо неприязнь к нему;
Как солнце, закатился он во тьму.

Меч палача презренный заблистал,
Рубиновым от царской крови стал.

Внемли народа ропщущего глас,
Пока расплаты не нагрянул час!

Покинутый войсками властелин
Ничтожен; что он сделает один?

Засохнет быстро сорванный цветок;
Вне тела сердце — мяса лишь кусок.

Вот истина, известная давно,
Что шах и войско быть должны — одно.

Как два влюбленных — говорили встарь, —
Должны в согласье жить народ и царь.

Завоевать весь мир — легко ль сказать…
Но в дружбе с войском — не страшись дерзать!

Когда покончил Искандар с войной,
Вошел он в силу, словно лев весной.

Но духом щедр и разумом велик —
Он справедливости престол воздвиг.

Даруя счастье и миротворя,
Он стал душеприказчиком царя.

Печалью несказанною объят,
Оплакиванья справил он обряд.

И долго над Дарой он слезы лил
И царственно его похоронил.

Скажу я, что тужил он не о нем,
Скорбел о положении своем;

Такую власть, такие бремена,
На юные он поднял рамена.

Насколь велик властителя удел,
Настолько угнетен вершитель дел…

Последнюю Даре воздавши честь,
Цареубийц он приказал привесть.

На солнцепеке — в час жары дневной —
Повесили их книзу головой.

И всем в народе, кто б ни пожелал,
Он стрелами стрелять в них приказал.

Тела казненных предали костру,
Развеяли их пепел на ветру.

«Такая участь — низкому тому,
Кто изменил владыке своему!»

Так Искандар веление царя
Свершил, всевышнего благодаря,

И молвил — полн желанием добра:
«Сирот оставил властелин Дара, —

Так пусть же успокоятся они!
И счастливы пребудут во все дни!»

Наделы, что даны им были встарь,
Пожаловал сиротам юный царь.

У власти над страною новой всей
Поставил верных, знающих людей.

Позвал писца, царевне Роушанак,
Участья полон, написал он так:

«Твоя потеря горше всех потерь.
Но ты напрасно не крушись теперь.

Покорность воле неба в дни беды
Дает цветенье счастья и плоды.

Пусть куст увядший вырвет садовод,
Весной его отводок расцветет.

Разбитой быть — жемчужницы удел,
Чтоб чистый жемчуг в мире заблестел».

И он к царевне тамошних князей
Послал, даря их милостью своей,

Чтоб в царский сад князья перевезли
Тот лучший кипарис садов земли,

Не кипарис, а гурию высот,
Что солнцем озаряет небосвод.

И царь, когда обет исполнен был,
К завоеванью мира приступил.

Сокровища, накопленные встарь,
Приумножал Дара, великий царь.

От Фаридуна не расточена
Была Кейанов царская казна.

Все, чем был сонм отцов его богат,
Приял от них избранник Кей-Кубад.

Таков был строй Ирана вековой:
Царь умирал, на трон вступал другой,

И по завету мудрому веков
Удваивал казну своих отцов.

Миродержавный, наконец, Дара
Владыкой стал несметного добра.

Так было тысячу и триста лет.
Четырнадцать владык увидел свет.

А бог богатства все былых царей
Румийцу отдал в щедрости своей.

Сто восемьдесят замков было там.
Дара богатства вверил их стенам.

В подвалах, вырубленных в толще скал,
Он золото под серебром скрывал.

И стражи тех могучих крепостей,
Начальники, хранители ключей

Пришли к царю, склонились до земли
И все ключи и списки поднесли.

Рассеяв страх и горе в их сердцах,
Расспрашивал их милостиво шах

И, видя преданность и верность их,
Сидеть оставил на местах своих.

И он велел, чтоб книги принесли,
Где всем богатствам царским счет вели,

И сколько ловят жемчуга в морях,
И лалов добывают в рудниках.

И у кого сходился верно счет,
Тем Искандар оказывал почет.

А где по книгам счет не доставал,
Он тех допросам строгим подвергал.

И вот, когда дабиры всё сочли,
К царю за приказаньями пришли.

И, вняв дабирам преданным своим,
Такой приказ владыка отдал им:

«Пусть всю казну сюда перевезут.
Пусть под рукой у нас хранится тут,

Чтоб не смутили дух моих врагов
Сокровища — наследие веков».

И слуги дружной двинулись толпой,
Как ветер по волнам береговой.

Понес за караваном караван
Вьюки сокровищ в царственный диван.

Два года, словно реки в океан,
Текли богатства в Искандаров стан.

И доложили шаху, как сочли,
Что половины не перевезли.

То, что осталось на своих местах,
Хранить велел надежным людям шах

В глубоких подземельях, в тайниках,
На кованых засовах и замках.

Все исполнялось так, как он велел,
И совершалось так, как он хотел.

Когда ученые его земли
В сокровищнице Джема всё сочли,

И ободрил великий мудрый шах
Людей, служивших у Дары в войсках,

Будь то вельможа, воин ли простой,
Иль тысячник, иль сотник войсковой,

Велел, чтоб всяк о нуждах говорил
И сколько прежде им Дара платил.

Когда от них к владыке весть дошла,
Сказал он: «Плата воинству мала».

«Бывало так, — услышал он в ответ, —
Что не платили нам по многу лет.

Казна заплатит — тут же и возьмет.
Ярмо налогов тяжких нес народ».

Когда о бедствии людей узнал,
Как море щедрый, Искандар сказал:

«Был у Дары обычай отнимать, —
Обычай будет наш — вдвойне давать».

Сказал он: «Дам вам отдых от войны,
Двойную плату выдам из казны.

Четыре сотни тысяч — войск ядро, —
На службе потерявших все добро,

Сполна всю плату будут получать,
Чтоб никогда им нищеты не знать.

Еще две сотни тысяч человек,
На службе царской бывших весь свой век,

Кем весь порядок держится в стране,
Получат также мзду свою вдвойне».

И на шесть сотен тысяч войск своих
Велел он выдать денег кормовых.

Войска вдвойне за службу наградил.
Харадж вдвойне народу облегчил.

Так защитил он войско и народ
И осенил страну, как небосвод.

Сокровища он людям раздарил,
Страдающих от горя защитил.

Сказал: «Что мне казна, что — блеск ее!
Народ и рать — сокровище мое.

И пусть дары морей и рудника
В казне моей несметнее песка,

Пусть я богаче всех владык земных,
Какой мне толк от всех богатств моих, —

Коль не приносят пользы мне они!
Гранит с гранатом искристым сравни:

Гранит — дешевый камень, а гранат
Увидев, люди алчностью горят.

И если ты сокровища хранишь,
Разбойники не спят, пока ты спишь.

Тот царь, чей благоденствует народ,
Богатство подлинное обретет».

Румиец, став богатым, полным сил,
Иран своею тенью осенил.

И, одарив довольством весь народ,
Стал собирать войска свои в поход.

Храня святой закон былых царей,
На службу взял он знающих мужей.

Призвал таких, чья мысль, как сталь, остра,
Пускай на них одежда не пестра.

Меч языка у каждого из них
Грозней оружья полчищ боевых.

Такую сеть их мысль могла сплести,
Что сильному из сети не уйти.

Коварнее покрытых медом жал
Их языка отточенный кинжал.

Они постигли глубь земных наук.
Высокий разум — спутник им и друг.

Премудрый Искандар назначил их
Послами быть во всех краях земных.

К саклабам шел один, другой — в Саксин.
Тот — в царство Индии, а третий — в Чин.

Один из них в Аравию пойдет,
В Кашмир далекий должен ехать тот.

В Миср едет этот, а другой в Багдад,
А тот в пределы царства Наушад.

Он каждого посла снабдил письмом.
Шла речь во всех посланьях об одном.

Одна во всех посланьях весть была —
Речь, что успокоение несла.

Калам Румиец тонко очинил,
И мысль такую в письмах он явил:

«Пишу тебе от имени того,
Кем создан мир и живо естество.

Того, кто видит мысли и сердца,
Не знает ни начала, ни конца,

Из бездны бедствий подымает он,
Царей с престолов низвергает он.

Любой владыка, грозный падишах
У ног его — ничтожество и прах.

Того ничто не в силах защитить,
Кого решил он в гневе истребить.

И нищему, лишенному всего,
Есть хлеб и место за столом его.

Царей на трон Дары возводит он,
А воля вседержителя — закон.

В покорстве воле бога — мир сердец.
Не спорит с вечным промыслом мудрец».

Так он, хвалу воздавший небесам,
Речь обратил крылатую к царям:

«Я — власть Дары приявший, Искандар.
Весь мир земной сужден судьбой мне в дар.

Ты — Чина прославляемый хакан,
Кого своим вождем назвал Туран,

Ты ведаешь: все, чем владеешь ты,
Величье бытия и прах тщеты,

И что придет, и что навек уйдет, —
Не нашей волей дышит и живет.

Господь дарует троны беднякам
И посылает бедствия царям,

С благоговеньем должно принимать
И дар его любой добром считать.

Будь это жизнь, иль смерть, иль тьма, иль свет, —
С его веленьем спорить смысла нет.

Нельзя отвергнуть неба приговор.
С предвечной волей тщетен всякий спор.

И тайно так иль явно он хотел, —
Весь этот мир отныне — мой удел.

Мне в этом деле воли не дано.
Так было всемогущим решено.

Он предрешил, как жизнь пойдет моя,
И ум и мудрость дал он мне в друзья.

Отец мой, уходя навек ко сну,
Мне завещал и царство и страну.

Но дух познанья с детства мной владел,
И я желанья власти не имел.

Дал бог мне царство в некий день и час, —
Но ведь желанья наши — не от нас.

То в книге судеб предначертан был
Мой путь. И воли бог меня лишил.

К тому ж в народе внял я вопль и стон,
И крик о помощи со всех сторон;

К тому ж, услышав некий тайный глас,
Я принял власть, душой ее страшась.

И гласу духа внемля, свой удар
Обрушил я на черный Зангибар.

Труд принял я в походе и войне,
Буртасов племя покорилось мне.

И волей бога Франкская страна
До Моря Тьмы[26] была мне отдана.

И силу пробудил в моих руках
Творец миров, и пал Дара во прах.

Как победить я стольких сильных мог?
Мне силу дал мою, помог мне бог.

Раз во сто больше враг мой был порой,
Но волей бога выходил я в бой,

И каждый раз сильнейшего громил,
По воле неба пылью мир затмил.[27]

Когда Иран под власть мою подпал,
Любой из вас мне подчиненным стал.

И всяк, кто прежде почитал Дару
И шел с поклонами к его двору, —

Все поспешили в стан ко мне прибыть
И, как Даре, мне поклялись служить.

Любой из тех царей не ожидал
Великих милостей, что я раздал.

И если в суть ты разумом проник
И счастье друг тебе и проводник, —

Встань и явись к величью моему,
Подобному лишь небу самому.

Приди, услышь, одобри речь мою,
Склони покорно голову свою.

Приди, покорность, дружбу мне яви
И век под сенью милости живи.

И возвеличен средь иных царей
Ты будешь светом милости моей.

Когда ко мне ты явишься, в тот час
Я во вселенной оглашу приказ,

Что перед всеми я тебя взыщу
И ото всех тебя я защищу.

Но если есть препятствие в пути
И не сумеешь ты ко мне прийти,

И если болен и не в силах ты
Добра и счастья перейти черты,

И если волей бога ты не смог
Высокий мой облобызать порог,

То пусть твой старший сын иль младший брат
Ко мне, тебе в замену, поспешат.

Из родичей пошли мне одного,
Своим доверьем одари его.

Чтоб он разумен был, осведомлен,
Чтоб за тебя во всем ответил он.

Пусть принесет он все твои долги
С поклоном и покорностью слуги.

Твои желанья пусть объявит нам
И оправданья пусть объявит нам,

Чтоб тайным чаяньям твоим я внял
И все исполнил, как пообещал.

Но если от покорства в эти дни
Откажешься ты — бог тебя храни!

Когда вражду, как знамя, ты взметнешь,
Дорогой заблуждения пойдешь,

То, если поразит тебя судьба,
Брани себя — неверного раба.

И о заступничестве ты моем
Не помышляй. Вини себя во всем.

Вот все, что я сказать разумным счел.
Все остальное разъяснит посол!»

Письмо писцам отдав переписать,
Велел он эти списки разослать

В иные страны, всем другим царям.
Что ж, есть пора — молчать, пора — словам.

Коль царь напишет глупые слова,
О нем пойдет недобрая молва.

Для слова важного и время есть.
Что сказано не в пору — то не в честь.

Поехали с письмом во все концы
С охраною надежною гонцы.

И прибыли в предел иной земли.
И вот цари послание прочли.

Один от страха, тот награды ждет, —
Гонцам Румийца всюду был почет.

Всяк из царей, кто с разумом дружил,
К глазам письмо Румийца приложил.[28]

Цари, прочтя посланье до конца,
Ты скажешь, стали слугами гонца.

Харадж, и дань, и щедрые дары
Отправили наследнику Дары.

И в чаянье, что милость обрели,
Они к подножью славному пришли.

Лишь три владыки гордых трех сторон
Не тронулись к Румийцу на поклон.

Все трое, верные одной судьбе,
Но скажешь, каждый сам был по себе.

Бесстрашьем льву подобен и орлу,
Так говорил кашмирский царь Маллу:

«Хоть Искандар всю землю заберет,
Над всей землею я, как небосвод.

Три силы вечным богом мне даны,
И я не дрогну под грозой войны.

Мои твердыни древние крепки,
Заоблачные горы высоки.

И диво для врага, и горе есть, —
Подземное под царством море есть.

Есть пламя, есть источники огня,
Есть чародеи-слуги у меня.

Пускай с небес на нас падет беда,
Они не дрогнут мыслью никогда.

Прикажут: «Суслик, львом свирепым стань!
Могучим тигром стань, степная лань!»

Таков Кашмир. Нагрянет Искандар,
Я на него обрушу свой удар.

Бедой подую я в лицо ему,
Как вихрь солому, войско подыму.

Но если чарами владеет он
И наши силы одолеет он,

То в глубине страны пустыня есть.
Там, на крутой скале, твердыня есть.

Из красной меди крепость сложена,
Издревле заколдована она.

Под крепостью есть потаенный ход.
Твердыня подпирает небосвод.

А захотим — невидима она…
Такая мощь заклятий нам дана.

Искусство чар не каждый обретет
Из тех, кто в нашей крепости живет.

А спросят нас — искусство ваше в чем?
В том, что огонь и ветер стережем.

Так силен жар полуденной поры,
Что люди умирают от жары.

Спасенье — свежий ветер. Но когда
Подует он, то всем живым — беда.

Под ветром тем огня не развести,
Под кровлею защиты не найти.

Ужасен климат наш. Людей сердца
Он убивает. Здесь не жди венца».

Вот так Маллу Румийцу угрожал,
И так раджа из Хинда отвечал:

«Царь Искандар сказал мне — я внемлю,
Что б он ни приказал мне — я внемлю.

Но ведь когда Дара, владыка стран,
Призвал к себе на помощь Хиндустан,

Как он хвалил меня в письме своем!
Как льстил, нуждаясь в воинстве моем!

Что ж, я откликнулся. Но не забудь —
Мы на год, на два снаряжались в путь.

Забрал налоги за два года я.
Взял от полей и от приплода я.

Вперед я войску за год заплатил.
Когда ж пришел на битву полный сил,

Увидел я, что рок Дару сразил.
Царя сетями смерти обкрутил.

И день твой вспыхнул в боевой пыли…
А мы обратно по горам пошли

И снаряженье износили все,
Без боя по ветру пустили все.

В поход мы вышли в несчастливый час.
В пути напало бедствие на нас.

Теперь в лохмотьях сыновья князей,
Воруют, как рабы, чужих коней.

Пустыни я и горы миновал,
Ногою твердой вновь на царство встал.

Гляжу: увел я войско на войну,
Привел лишь часть десятую одну.

Увы, постигла наш народ беда,
Какой отцы не знали никогда!

Ты думаешь, что черен мой народ,
Но горя это черного оплот.

Я чернотою горя с головой
Покрыт. Но верь, я не противник твой.

Я внял твоим веленьям. Но гляди,
Как бедствуем мы! Нашу кровь щади!

Будь милосерден, слезы нам отри
И дай нам жить спокойно года три.

Пусть в мире обездоленный народ
Еще хоть два-три года проживет!

И если снова в силу мы войдем,
Я сам хотел бы встретиться с царем.

А понуждать войска в поход сейчас —
Докука беспредельная для нас.

Его посланье шлю обратно я.
Его веленье — не судьба моя.

Как смел? Как мне приказывать он мог!
Он — царь там у себя, но он не бог!

Он дерзок был, послы! Я вежлив к вам.
Пусть внемлет с честью он моим словам».

Так дал ответ раджа Румийцу в стан.
Иначе отвечал ему хакан.

Сказал: «В посланье этом злая речь,
Как черный яд, как изощренный меч.

Наверно, царь ваш не в своем уме, —
Настолько дерзок он в своем письме.

Богата и сильна страна моя.
Ни в чем ему не уступаю я.

Все, что он пишет мне в письме своем,
Несовместимо с честью и умом.

Не скажет мне и вечный небосвод, —
Пусть, мол, хакан передо мной падет.

С Дарой у нас, давно установясь,
Была когда-то дружеская связь.

Но он меня ни в чем не принуждал.
Меня, как старший, он не унижал.

Пусть Искандар — второй Дара.
Пусть он Владыкой мира будет наречен,

Но что ж не подсказал премудрый пир[29]
Ему, что Чин — огромный целый мир?

Поспешен он по молодости лет,
Но я не тороплюсь давать ответ.

Он дерзок был в письме, я так скажу,
Но я запальчивость свою сдержу.

Пусть нам он дружбу явит, как Дара,
Тогда дождется он от нас добра.

Но если он всех выше мнит себя,
Лишь о своем величии трубя,

Утратил меру, упоен собой, —
То встретит он у нас вражду и бой.

Я не грожу, — пойду, мол, истреблю!
Но с ним на рубеже я в бой вступлю.

Он нападет на нас — не устрашусь.
Не спрячусь в город, в замок не запрусь.

Я выйду в поле, пыль взмету смерчом.
Во всеоружье дам отпор мечом».

Вернулись три посла в поту, в пыли.
Все Искандару, спешась, донесли,

Что отвечал раджа, Маллу-султан,
Что отвечал надменный им хакан.

Зато сошлись во множестве — смотри! —
Покорность проявившие цари.

Для них Румиец во дворце Дары
Устраивал вседневные пиры.

Но сам он не был счастлив на пирах:
О непокорных думал он царях.

Веселье вкруг него весь день цветет,
А в сердце, в мыслях у него — поход.

Меж тем на мир повеяло зимой,
А войск не водят зимнею порой.

Смиряя сердце, на зимовку шах
Повел полки в Иран и Карабах.

О виночерпий, тяготы отринь,
Бутыль до дна в мой кубок опрокинь!

Улыбкой, как стекло ее, блистай.
В Кашмир пойду я, в Индию, в Китай!

Приди, певец! Кашмирский чанг настрой
И песню на индийский лад запой!

Пусть тот, кто чашу Чина мне нальет,
Дайрой поднос фарфоровый возьмет.

О Навои, возьми испей до дна
Источник животворного вина!

Нет в мире ни хакана, ни Маллу.
Они ушли в неведомую мглу.

По краю кубка вязью вьется стих.
«Они ушли, не говори о них!..»

И не об Искандаре песнь веди,
О Хызре говори и о Махди![30]