Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Надобно ли сказывать, сколь нелегко было женщине справиться с волнением? Не желая подавать подозрения окружающим, она поспешила скрыться в глубине покоев.
— Но я слышал, что у того принца-отшельника было только две дочери. Которая же из них стала супругой принца Хёбукё? — спросила монахиня.
— Второй возлюбленной господина Дайсё была скорее всего внебрачная дочь принца, рожденная ему какой-то женщиной весьма низкого звания. Господин Дайсё до сих пор изволит оплакивать ее, сокрушаясь, что был недостаточно внимателен к ней при жизни. Говорят, что и с утратой той, первой, он долго не мог примириться и даже обнаруживал намерение принять постриг.
Поняв, что правитель Кии довольно близко связан с домом Дайсё, женщина похолодела от страха.
— Как странно, что им обеим суждено было скончаться именно в Удзи, — продолжал правитель Кии. — У меня просто сердце разрывалось, когда я смотрел вчера на господина Дайсё. Подойдя к реке, он долго стоял на берегу и, глядя на воду, плакал. Затем поднялся к дому и начертал на одном из столбов:
«Увы, не сумел
Я слез удержать, и они
В реку упали,
Где отраженья любимой
И того не осталось…»
Он редко говорит о ней вслух, но лицо его так печально, что невозможно смотреть на него без жалости. Хорош же он так, что ни одной женщине перед ним не устоять. В целом свете нет человека прекраснее — к такому выводу я пришел еще в юные годы, да и теперь всегда предпочту службу в его доме любой другой, даже самой почетной и выгодной.
«Так, не нужно быть слишком проницательным человеком, чтобы разглядеть достоинства господина Дайсё», — подумала женщина.
— И все-таки, наверное, даже ему далеко до покойного министра, которого когда-то называли Блистательным, — заметила монахиня. — Впрочем, и в наши дни превозносят именно тех, кто принадлежит к его семейству. А что вы скажете о Левом министре?
— Министр — человек редкостной красоты и необыкновенных дарований. Бесспорно, он принадлежит к самым блестящим мужам столицы. Но кто истинно красив, так это принц Хёбукё. Иногда я завидую женщинам, прислуживающим в его доме.
Право, можно было подумать, что он говорит по чьему-то наущению. Женщина прислушивалась, трепеща и замирая от волнения, — неужели речь идет действительно о ней?
Побеседовав с монахиней, правитель Кии уехал.
«Значит, он не забыл», — растроганно подумала женщина, и перед ее мысленным взором невольно возник образ матери. Должно быть, и она… Но предстать перед ней в столь унылом обличье? Нет, это невозможно.
Со странным чувством смотрела она, как монахини по просьбе правителя Кии красили ткани, но не говорила ни слова. Когда же начали кроить и шить, младшая монахиня принесла ей одно из платьев:
— Не поможете ли вы нам? Вы умеете так красиво заделывать отвороты…
Просьба монахини привела женщину в сильнейшее замешательство…
— Мне что-то нездоровится, — сказала она и, не прикасаясь к платью, легла.
— Что с вами? — встревожилась монахиня и поспешно отложила начатую работу. А одна из прислужниц, приложив к красному платью расшитое цветами вишни утики, посетовала:
— Ах, как жаль! Такое платье было бы вам куда более к лицу…
«Обличье свое
Давно уже я сменила,
И стоит ли мне
Надевать этот яркий наряд,
Напоминающий о былом?» —
написала молодая госпожа на листке бумаги.
Тем не менее она чувствовала себя виноватой. Кто знает, вдруг ей суждено скоро умереть и люди проникнут в ее тайну, ведь в конце концов все тайны выходят наружу… Как же горько будет монахине сознавать, что она ушла, так и не открывшись ей…
— Я ничего не помню из своего прошлого, — робко сказала она. — Но когда я смотрю на ваши приготовления, в моей душе пробуждаются какие-то неясные воспоминания… Мне так грустно!
— О, я уверена, что вы многое помните, — ответила монахиня, — и, признаться, меня обижает ваше молчание. Я боюсь, что не сумею достойно справиться с поручением правителя Кии. Вот если бы была жива моя дочь! Наверное, кто-нибудь и о вас вспоминает теперь точно так же, как я о ней. Она скончалась у меня на глазах, но мне все не верится, что ее больше нет в этом мире. Кажется, стоит лишь поискать хорошенько… А вы ведь просто исчезли неведомо куда, не может быть, чтобы никто вас не разыскивал.
— Так, в той жизни обо мне заботилась одна женщина, — призналась молодая госпожа, тщетно пытаясь скрыть слезы, — но ее, наверное, уже нет на свете.
— Воспоминания слишком тягостны, — добавила она, — потому я и молчу. Но, поверьте, у меня нет от вас тайн.
И она умолкла.
Дайсё тем временем отслужил поминальные молебны, и мысли его устремились в прошлое. Как быстро разлучила их судьба! Он позаботился о сыновьях правителя Хитати, пришедших к тому времени в совершенный возраст: одни получили место в Императорском архиве, других он взял к себе в дом. Самые миловидные из младших мальчиков прислуживали ему лично.
Однажды тихим дождливым вечером Дайсё навестил Государыню-супругу. В ее покоях было малолюдно, и они долго беседовали о прошлом и настоящем.
— Было время, — сказал он между прочим, — когда я посещал одну женщину, жившую в бедном горном жилище. Это возбуждало в столице толки, но я старался не обращать на них внимания. «Значит, так было суждено, — говорил я себе. — Люди любят судачить о чужих сердечных делах». Затем произошло несчастье — видно, место это и в самом деле дурное, — после чего дорога туда стала казаться мне слишком далекой, и я почти перестал там бывать. Но вот совсем недавно дела снова привели меня в эту горную усадьбу, и, увидев знакомый старый дом, я с особенной остротой ощутил, сколь непрочен мир. Мне вдруг вспомнилось, что это жилище когда-то принадлежало отшельнику и было построено для того, чтобы пробуждать в людях стремление к Истинному Пути.
Вспомнив свой недавний разговор с Содзу, Государыня спросила:
— А вам не кажется, что та усадьба стала пристанищем оборотней? Знаете ли вы, как именно умерла особа, о которой вы мне только что рассказали?
«Очевидно, ее смущает, что дочери принца скончались одна вслед за другой», — подумал Дайсё.
— Может быть, вы и правы, — ответил он. — В таких глухих местах всегда водится какая-нибудь нечисть. Так или иначе, кончина этой женщины сопряжена с весьма загадочными обстоятельствами.
Однако он не стал рассказывать подробностей.
Государыня же, жалея Дайсё, не хотела показывать своей осведомленности. К тому же она не могла не сочувствовать и принцу, который до сих пор не оправился от удара, в свое время послужившего причиной его недуга. Рассудив, что и для того и для другого будет лучше, если они останутся в неведении, она решила промолчать. Однако, когда гость ушел, тихонько сказала Косайсё:
— По-видимому, Дайсё до сих пор оплакивает ту особу из Удзи. Мне было так его жаль, что я едва не рассказала ему все, но не решилась. К тому же не исключено, что Содзу говорил о ком-то другом… Так или иначе, при случае намекните ему. Вы ведь тоже все слышали. А те подробности, которые могут огорчить его, лучше опустить.
— Но если даже вы не решаетесь говорить с ним об этом, то как же я, совершенно посторонний человек… — возразила Косайсё, но Государыня не отступалась.
— Все зависит от обстоятельств. Кроме того, у меня есть причины… Разумеется, Косайсё все поняла и не могла не оценить… И вот однажды, когда Дайсё зашел к ней и завязалась между ними беседа, она все ему рассказала. Нетрудно вообразить, как потрясла его эта история, и в самом деле невероятная. «Возможно ли, чтобы Государыня ничего не знала, когда мы виделись с ней в последний раз? — спрашивал он себя. — Я бы предпочел, чтобы она сама рассказала мне об этом. Впрочем, ведь и я не был до конца откровенен с ней. Но теперь нелепо… Увы, чем больше таишься, тем больше вокруг тебя возникает сплетен. Живым и то трудно хранить свои тайны».
Однако говорить об этом Дайсё было тяжело, и он не стал посвящать Косайсё в подробности.
— Судя по всему, это действительно та самая женщина, которой исчезновение так взволновало меня когда-то, — сказал он. — Так что же, она и теперь живет в Оно?
— Да, и она приняла постриг в тот день, когда почтенный Содзу спустился с гор. Она давно уже обнаруживала решительное намерение стать монахиней, однако окружающие, сочувствуя ее красоте и молодости, не соглашались, и даже когда жизни ее грозила опасность… Однако в конце концов ей удалось-таки настоять на своем.
У Дайсё почти не оставалось сомнений: все совпадало — и место, и прочие обстоятельства… Но что же ему теперь делать? Поехать в Оно? Вряд ли это разумно. Нет, он должен отыскать какое-нибудь другое средство узнать правду. Глупо самому ездить повсюду, выяснять, подавая повод к молве. А вдруг слух о том дойдет до принца Хёбукё? Легко может случиться, что он примется за старое и помешает женщине утвердиться на избранном пути. Возможно, впрочем, он и так уже все знает и взял с Государыни обещание ничего не говорить ему, Дайсё. Иначе трудно объяснить ее странное молчание. Неужели у нее просто не было желания поделиться с ним столь удивительной новостью? А если здесь действительно замешан принц, то, как ни дорога Дайсё эта женщина, не лучше ли по-прежнему считать, что ее больше нет в мире? К тому же, если она и в самом деле не умерла, у него остается надежда, что когда-нибудь возле желтых истоков случайная прихоть судьбы снова сведет их. Во всяком случае, не стоит сразу же заявлять на нее свои права. Поговорить с Государыней? Но вряд ли она поможет ему… И все же, отыскав подходящий предлог, Дайсё снова приехал к Государыне и, желая испытать ее, искусно навел разговор на волнующий его предмет:
