Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи. Книга 1
У западной боковой двери дома, судя по всему главного, сидело несколько дам. Голоса их показались Корэмицу знакомыми, он кашлянул, желая привлечь к себе внимание, и, оглядевшись, передал им послание Гэндзи. Как видно, эти молодые особы долго не могли уразуметь…
Кукушка кричит,
И голос как будто такой же,
Но та или нет —
Не понять. В пору долгих дождей
Затянуто тучами небо…
Женщина лишь притворялась непонимающей, поэтому Корэмицу сказал:
— Что ж, наверное, не зря говорят: «Различить не могу…» (101) — И с этими словами вышел, а женщина долго еще печалилась и вздыхала украдкой… Понимая, что у нее могли быть причины вести себя столь осторожно, Гэндзи не стал упрекать ее. «Из женщин этого круга всех милее, пожалуй, Цукуси-но госэти[280]», — сразу же вспомнил он.
Так вот и получалось, что любая женщина становилась для него источником беспокойства и сердечных волнений. Он не забывал даже тех, с кем виделся лишь однажды, но чаще всего это его свойство увеличивало еще более страдания его возлюбленных, хотя, казалось бы…
Как Гэндзи и ожидал, в доме, куда лежал его путь, было тихо, безлюдно, и невольная печаль сжала сердце.
Прежде всего он прошел в покои нёго Рэйкэйдэн. За беседой о делах минувших времен не заметили, как спустилась ночь. На небо выплыл двадцатидневный месяц, в саду под высокими деревьями сгустились тени, в воздухе разлилось дивное благоухание цветущих возле дома померанцев.
Нёго была уже немолода, но привлекала чрезвычайной утонченностью и душевным благородством. «Государь никогда не удостаивал ее исключительным вниманием, — подумалось Гэндзи, — но всегда ценил ее чувствительное сердце и приветливый нрав». Тут нахлынули на него воспоминания об ушедших днях, и он заплакал. Где-то рядом кричала кукушка — уж не та ли, что была наограде у Срединной реки? «Может, прилетела вслед, за мной?» — подумал Гэндзи, и прекрасное лицо его приобрело какое-то особенно трогательное выражение.
— «Как только она догадалась?» (102) — тихонько произнес он.-
Видно сердцу ее
Мил аромат померанцев (103) —
Кукушка спешит
В сад, где цветы опадают,
Всем другим его предпочтя…
Мне следовало бы приходить сюда каждый раз, когда меня начинают мучить воспоминания. В беседах с вами я черпаю утешение, но одновременно они становятся для меня источником новых печалей. Вослед за переменами в мире меняются и люди, все меньше становится рядом тех, с кем можно было бы поговорить о прошлом. Представляю себе, как трудно вам развеять тоску…
Видно было, что перемены, в мире происшедшие, глубоко затронули его душу, но столь совершенна была его красота, что она лишь выигрывала от выражения печальной задумчивости, появившегося на его лице
— В мой заброшенный дом
Давно никто не заходит.
Но вот у стрехи
Расцвели померанцы и гостя
На миг заманили сюда… —
ответила нёго, а Гэндзи подумал: «Никто другой не сумел бы так сказать».
Словно невзначай перешел он в западные покои. Столь редкий гость, да еще красоты, невиданной в мире… Разумеется, женщина быстро забыла свои горести. С обычной нежностью беседовал он с ней, и разве можно было заподозрить его в неискренности?
Все женщины, с которыми встречался он вот так, от случая к случаю, были особами незаурядными, каждая обладала своими достоинствами, и ни одну нельзя было назвать вовсе никчемной. Возможно, поэтому Гэндзи в течение долгих лет неизменно оказывал им расположение, и они отвечали ему нежной привязанностью. Разумеется, бывало и так, что какая-то из его возлюбленных, обиженная недостаточным, как ей казалось, вниманием с его стороны, устремляла свое сердце к другому, но Гэндзи смирялся, видя в этом лишь очередное проявление непостоянства мира. Вот и та, в доме у Срединной реки, тоже, как видно, переменилась к нему…
Сума
Дайсё (Гэндзи), 26–27 лет
Госпожа из Западного флигеля (Мурасаки), 18–19 лет, — супруга Гэндзи
Обитательница Западных покоев, особа из Сада, где опадают цветы (Ханатирусато), — возлюбленная Гэндзи (см. гл. «Сад, где опадают цветы…»)
Вступившая на Путь Государыня (Фудзицубо), 31–32 года, — бывшая принцесса из павильона Глициний, супруга имп. Кирицубо
Маленький господин из дома Левого министра (Югири), 5–6 лет, — сын Гэндзи и Аои
Левый министр, Вышедший в отставку министр, — тесть Гэндзи
Самми-но тюдзё, Сайсё-но тюдзё (То-но тюдзё) — брат первой супруги Гэндзи, Аои
Госпожа Тюнагон — прислужница Аои
Госпожа Сайсё — кормилица Югири
Старая госпожа, госпожа Оомия (Третья принцесса) — супруга Левого министра, мать Аои и То-но тюдзё
Принц Соти (Хотару) — сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
Найси-но ками (Обородзукиё) — дочь Правого министра, придворная дама имп. Судзаку, тайная возлюбленная Гэндзи
Нёго Рэйкэйдэн — бывшая наложница имп. Кирицубо, сестра Ханатирусато
Укон-но дзо-но куродо — приближенный Гэндзи, сын Иё-но сукэ
Омёбу — бывшая прислужница Фудзицубо, теперь прислужница ее сына, будущего имп. Рэйдзэй
Принц Весенних покоев (имп. Рэйдзэй) — сын Фудзицубо
Ёсикиё — приближенный Гэндзи
Сёнагон — кормилица Мурасаки
Монах Содзу — брат бабки Мурасаки
Дама с Шестой линии (Рокудзё-но миясудокоро), 33–34 года, — мать жрицы Исэ, бывшая возлюбленная Гэндзи
Государь (имп. Судзаку) — сын имп. Кирицубо и Кокидэн
Корэмицу — приближенный Гэндзи
Цукуси-но госэти — дочь Дадзай-но дайни, очевидно возлюбленная Гэндзи
Вступивший на Путь из Акаси — бывший правитель Харима, отец госпожи Акаси (см. гл. «Юная Мурасаки»)
Госпожа Акаси, 17–18 лет, — дочь Вступившего на Путь
С каждым днем невзгоды Гэндзи лишь множились, все тяжелее становилось ему жить в этом мире, и стал он подумывать: а не покинуть ли ему столицу? Кто знает, может, худшее еще впереди, так стоит ли оставаться здесь, делая вид, будто ничего не происходит?
Гэндзи слышал, что побережье Сума,[281] некогда служившее пристанищем для вполне достойных людей,[282] ныне представляло собой глухую, безотрадно унылую местность, где даже хижины рыбачьи нечасто встречались. Но разве лучше жить в месте шумном, многолюдном?.. С другой стороны, если поселиться так далеко, тоска по оставшимся в столице может оказаться невыносимой…
Мучительные сомнения терзали душу Гэндзи, он вспоминал прошедшее, размышлял о грядущем, и грудь сжималась неизъяснимой томительной тоской.
Слишком многое в этом, таком чуждом ему теперь мире удручало Гэндзи, но расстаться с ним было нелегко — и прежде всего из-за юной госпожи. Он видел, что с каждым днем она становится все печальнее, и сердце его разрывалось от жалости. Даже теперь, оставляя ее на какие-то два или три дня и зная, что они непременно свидятся снова (104), он невольно тревожился, да и она чувствовала себя без него одинокой и беспомощной. А если он уедет, сколько лет придется жить в разлуке? Слишком неопределенным был конец лежащего перед ним пути, и мог ли он надеяться, что пределом его будет новое свидание? (105) Мир так непрочен, легко может статься, что «в последний раз вышел он за ворота…» (106) У него даже возникла мысль: а не взять ли потихоньку и ее с собой? Но обрекать ее, такую нежную, на безрадостную жизнь у моря, где никто, кроме волн и ветра, не разделит их одиночества… «О нет, тогда у меня будет еще больше причин для беспокойства…» — подумал он, а она, проникнув его мысли, почувствовала себя обиженной и даже попыталась намекнуть, что готова сопутствовать ему на самом трудном пути.
Особа из Сада, где опадают цветы, как ни редко наведывался к ней Гэндзи, не имея другой опоры в жизни, жила исключительно его попечениями, и надобно ли сказывать, сколь велика была теперь ее печаль? Так, многие кручинились тайно — и те, кого навещал он от случая к случаю, и даже те, кто лишь однажды мельком видел его.
Вступившая на Путь Государыня иногда тайком писала к Гэндзи, хотя по-прежнему боялась навлечь на себя осуждение молвы. «Когда б и раньше она отвечала мне с теплым участием… — вздыхал Гэндзи, вспоминая былые дни. — Но, видно, таково мое предопределение — вечно томиться от тоски…»
По прошествии Двадцатого дня Третьей луны Гэндзи покинул столицу. Никого не известив о дне своего отъезда, он взял с собой лишь самых близких, самых преданных приближенных и, чтобы избежать огласки, ограничился несколькими отосланными тайно прощальными письмами. Можно себе представить, сколько в них было трогательного! Читая их, многие плакали, живо представляя себе его лицо. Но, увы, все это так печально, что я не могу останавливаться на подробностях.
