Абулькасим Фирдоуси - Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Затем к Бахраму Совашах отправил
Посла, чтобы солгал он и слукавил:

«Скажи: «Из-за того, что ты упрям,
Не осрами себя теперь, Бахрам.

У твоего царя — одно стремленье:
Чтоб ты погиб, вступив со мной в сраженье.

Тебе владыка приказал: «Иди,
Дорогу Совашаху прегради!»

Сего приказа понял ты коварство?
С таким, как я, владыкой государства,

Кто вздумает сраженье повести?
Со мной, что гору встретив на пути,

Слонов и воинов могучих двинет,
И сразу эту гору опрокинет!»

Бахрам не ждал такого хвастовства,
Он смехом отвечал на те слова:

«Когда желает втайне мой властитель,
Чтобы в бою погиб его воитель, —

Желанием подобным шахиншах
Мой жалкий возвеличивает прах».

Вернулся к Совашаху царедворец,
Поведал то, что молвил ратоборец.

К Бахраму вновь гонца послал Сова:
«Скажи: «К чему нам громкие слова?

Зачем приехал ты на поле боя?
Проси у нас, что хочешь, и любое

Исполню я желание твое.
Пришли с гонцом послание свое».

Сказал гонец: «Сломи свое упорство.
Знай: от тебя не требует покорства

Владыка, доброю ведом звездой, —
Лишь тайну сердца ты ему открой».

«Тот не торгуется, кто жаждет мира, —
Гласил ответ. — Когда с владыкой мира

Ты вправду хочешь заключить союз, —
Желанным гостем будешь ты, клянусь,

Почетным гостем будешь ты в Иране,
Достигнешь исполнения желаний.

Твоих бойцов я щедро одарю,
Вручу я каждому богатырю

Серебряную, золотую чашу,
Вельмож я кушаками опояшу.

Мой шах, желая друга обрести,
С тобою встретится на полпути,

Ты будешь принят им достойно сану,
Когда вражды не выкажешь Ирану.

Но если ты с войной пришел сюда,
То знай: погнал ты утлые суда,

В сражение вступил себе на горе, —
Чудовище тебя проглотит в море.

В степях Герата гибель ты найдешь,
Своих бойцов погубишь и вельмож,

А если повернешься к нам спиною,
Разверзнется земля перед тобою,

А в спину будут бить и дождь, и град, —
Навряд ли возвратишься ты назад».

Услышал Совашах слова Бахрама,
И от обиды вспыхнул он и срама,

Не думал он, что воин так суров,
Похолодел от тех холодных слов.

Сказал гонцу: «К нему помчись ты снова,
Пусть черный див мое услышит слово:

«Ты в этой не прославишься войне,
И пользы никакой не будет мне,

Когда тебя в сраженьи уничтожу.
Хотя ты корчишь знатного вельможу, —

Как твой властитель предо мной — ничто, —
Пред худшим ты моим слугой — ничто!

Но если, низкий, гордость ты отбросишь,
Но если милости моей попросишь,

Возвышу я тебя над всем двором,
Несчетным одарю тебя добром,

Тебя, как венценосца, опояшу,
Оружием твоих бойцов украшу».

Бахрам ответствовал гонцу: «Ступай,
И вот что Совашаху передай:

«Пусть в низости я должен был родиться, —
Той низости мне нечего стыдиться.

Ормузд, всю низость увидав твою,
С тобой стыдится встретиться в бою,

Но я хочу войны, хотя я низок,
И помни: твой конец позорный близок.

Тебя мой правый покарает меч,
И голову твою снесу я с плеч,

Но своего копья не обесславлю:
Ормузду голову твою отправлю,

Я на копье не подниму ее,
Дабы не опозорилось копье.

Узнай: тогда лишь низость совершу я,
Когда тебя, ничтожного, прощу я.

Теперь у нас один язык: война,
Теперь тебе погибель суждена.

Дракон на знамени иранском вышит, —
Огнем он пышет, ненавистью дышит.

Мне шлем и голова твоя нужны:
То будут моего меча ножны!»

Гонец, жестокое услышав слово,
Вернулся к своему владыке снова.

То слово Совашаха обожгло,
Разгневанное поднял он чело.

Главы Турана клич раздался бранный.
Повсюду загремели барабаны,

Повсюду пыли выросли столбы,
Повсюду поднимался звук трубы.

Узнав, что двинул войско враг опасный,
Что степь от пыли стала желто-красной,

Отвагой препоясался Бахрам,
Сесть на коней велел богатырям.

Он пеших лучников вперед направил,
А меченосцев по бокам поставил,

Имея крепость за своей спиной…
Сказал бы ты: весь мир одет броней!

Стояла стройно каждая дружина,
Бойцы слились, казалось, воедино.

Была Герата крепость — позади,
Была врага свирепость — впереди.

Обозревал противник поле брани.
Увидел Совашах в иранском стане

Единодушие, порядок, строй,
И крепость за бахрамовой спиной.

А войско турков, со слонами вместе,
Скопилось в тесном, неудобном месте.

Своим воителям сказал он так:
«Герата крепость занял хитрый враг,

Он рать свою поставил нам на горе,
Стесниться нас заставил в междугорье»

Построил Совашах свои войска.
Взметнулись тучи пыли и песка,

И заклубился воздух мутно-синий.
Построил сорок тысяч в середине

Храбрейших копьеносцев и стрелков,
Сильнейших меченосцев-седоков,

И справа — сорок тысяч самых смелых,
И слева — сорок тысяч мощнотелых,

И сорок тысяч всадников в тылу.
Еще прибавим к этому числу

И запасные грозные дружины,
Заполнившие узкие лощины,

А впереди военные слоны
Стояли наподобие стены,

Бойцам Ирана преградив дорогу.
Но Совашах был погружен в тревогу,

Предчувствуя, что час его пришел,
Что будет втоптан в прах его престол.

И озирая тесное пространство,
Он проклинал судьбы непостоянство.

Опять отправил Совашах гонца,
Гератца родом, хитрого лжеца,

Который мог грозить и улыбаться.
Вот что Бахрам услышал от гератца:

«Шах говорит: «Погибнешь ты, Бахрам,
Не вняв моим советам и словам.

Ты вышел против двух владык державных,
Не знающих себе на свете равных.

Они горят, как солнце над землей:
Я — первый, Пармуда, мой сын, — второй.

Мои войска густы, как лес дремучий,
И хлынули б, как дождь из вешней тучи,

Потоки слез твоих из гордых глаз,
Когда б узнал ты их число сейчас.

Мои гаремы и дворцы несметны,
Их ни один не сосчитает смертный.

Моих слонов, моих коней число
Тебя бы в изумленье привело.

И если б горы двинулись и реки,
То не сумели б унести вовеки

Мое добро, оружие, казну
И гнев, с которым начал я войну.

Властители держав, царей потомки,
Чьих предков имена поныне громки,

Все, кроме твоего, цари земли
Меня владыкой мира нарекли.

Все венценосцы предо мной ничтожны,
Для них мои законы непреложны.

Дороги не найдут и муравьи,
Когда я выставлю войска свои:

Кто на меня в Иране и Туране
Пойдет войной, тот обречен заране.

Мои войска, едва вступив в Герат,
Растянутся до Тайсакунских врат.

Не хватит войск, — число их увеличу,
И весь Иран им посулю в добычу.

Не ценишь и не любишь ты себя,
Иль ценишь ложь — и губишь ты себя.

Тебя властитель обмануть решился,
Иль, может быть, рассудка лжец лишился.

Добро ты должен отличить от зла,
Чтобы творить разумные дела.

Открытый нрав не путай с лицемерьем.
Страшись войны, приди ко мне с доверьем,

Я приобщу тебя к своим трудам,
Тебе я в жены дочь свою отдам,

Престол тебе вручу я и державу,
И венценосцем станешь ты по праву.

Могуществом ты будешь осиян:
Я во владенье дам тебе Иран,

Когда я шахиншаха обезглавлю,
Когда же в Рум опять войска направлю,

Я дам тебе румийскую страну,
Ее сокровища, ее казну.

Я потому твою возвышу славу,
Что ты, Бахрам, пришелся мне по нраву,

Знаток войны, ты витязь и мудрец,
Был храбрым полководцем твой отец.

Поверь: слова мои — не украшенье,
А ты осмелился пойти в сраженье,

А ты решил со мною воевать,
Беспомощную возглавляя рать!

Но если ты, безумец, жаждешь брани, —
Не жди ты больше от меня посланий».

Бахрам ни разу не прервал гонца,
И, выслушав посланье до конца,

В ответ суровое нашел он слово:
«Властителя болтливого, пустого,

Коварного и злого хитреца
Не уважают смелые сердца.

Внимал я, к роковой готовясь встрече,
И нынешней твоей, и прежней речи,

И понял ясно, что тебе, Сова,
Недорого обходятся слова.

Но силу только тот в словах находит,
Чье царство и величие проходит.

Я слышал, возмущаясь, речь твою.
Во-первых, тем, что ты сказал: «Убью

Ормузда, и возьмешь Иран в добычу…»
О дервише тебе напомню притчу:

Он из селенья выгнан с криком был,
А хвастался: «Я там великим был…»

Двух суток не пройдет, когда мгновенно
Так повернется колесо вселенной,

Что голову твою я отрублю
И шахиншаху в дар ее пошлю.

Еще слова ты говорил о славе,
О дочери, о войске, о державе,

О том, что жалуешь меня страной,
Что будет дочь твоя моей женой.

Когда я слушал слов твоих начало,
В которых мне хвала твоя звучала,

Я думал, что ты знаешь в людях толк:
В конце ты мне велишь нарушить долг.

Не ожидал я этого обмана,
А ты, позарясь на престол Ирана,

Мне посулил и царство, и венец,
И дочь свою, и царский свой дворец…

Нет, моего не оскверняй ты слуха!
Кинжалом твоего достигнув уха,

Я голову твою отброшу прочь,
Тогда себе твою возьму я дочь!

Еще сказал ты: счета нет коронам,
Войскам твоим и странам покорённым,

При этом мне припомнились слова, —
Их воин говорил с отвагой льва:

«К воде быстрей воды бежит собака,
Минует воду второпях, однако».

Свернул ты с благородного пути,
Когда решил на нас войной пойти,

Но ты мои почувствуешь удары,
Насильник, не укроешься от кары.

«Мой раб гораздо более велик, —
Так ты сказал, — чем тысячи владык.

Покорны мне все крепости вселенной», —
Так ты сказал, свидетель — мир нетленный.

Но знаешь сам, что множество путей
Ведут к воротам этих крепостей,

По тем путям проходит простолюдин,
И царь, и богатырь, чей жребий труден.

В ворота тщетно будешь ты стучать:
На них твоей погибели печать.

Когда меня в свои вельможи прочишь,
Ты этим имя лишь мое порочишь,

Но силу моего меча познав,
Забудешь ты свой милостивый нрав,

А сам найдешь ты мир, стремясь к покою,
Лишь под моей высокою рукою.

Тот путь, которым ты пошел — ничто!
Твои войска и твой престол — ничто!

Ты в трепете смиришься предо мною,
Когда свои дружины я построю.

Ты — лжец, хотя царем себя зовешь,
Но никогда не побеждает ложь…

Еще сказал ты, что меня ты ценишь,
В броню военачальника оденешь, —

Но я уже сейчас достиг высот,
Мой властелин мне оказал почет.

К тебе пришел я, властью наделенный
И знаменем Рустама осененный.

Даю тебе, Сова, трехдневный срок,
А в третий вечер протрубит мой рог:

Тебя своим кинжалом обезглавлю
И голову твою в Иран отправлю!»

Ответ услышав, пожелтел посол,
В отчаянье обратно он пришел.

Стал Совашах мрачнее черной ночи:
Дорога к смерти сделалась короче.

Сказал Фагфур: «Ничтожна вражья рать,
Зачем же убиваться и рыдать?»

Он приказал, чтоб всадников сзывала
На бой бряцающая медь кимвала,

Чтобы колоколов индийский звон
Был горным эхом гордо повторен,

Чтоб громко барабаны загремели,
Чтоб небеса от страха почернели.

Построил войско молодой храбрец, —
Задумчиво сказал ему отец:

«Избранник смелых, младший сын мой милый,
Развей пришельцев завтра грозной силой…»

Сложили всадники свои шатры,
В вечернем мраке вспыхнули костры,

И стиснутое горными грядами,
Простерлось полчище двумя рядами.

В шатре Бахрама собран был совет.
Что принесет воителям рассвет?

Уснули турки, прекратились клики,
Мир сделался ненужным для владыки.