Абулькасим Фирдоуси - Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Дошло до повелителя Ирана,
Что Чубина любимцем стал хакана:

«Без всякого труда он стал богат,
Он стал тебя сильнее во сто крат».

Опять заботой тяжкою тревожим,
Хосров поведал боль свою вельможам.

Писца призвал он под покровом мглы.
Тот заострил перо острей стрелы, —

Как будто сделанное из кинжала,
Оно письмо хакану начертало.

Сначала вылилась из-под пера
Хвала творцу, зиждителю добра:

«Правдоискателей он возвышает,
А зложелателей уничтожает.

Сатурн и солнце им сотворены,
Он создает властителей страны.

О тьме и свете, смехе и стенанье,
О лжи и правде, знанье и незнанье,

О счастье дней, о трудностях годин
Он знает все, затем, что он — един.

Он всемогущ, никто ему не равен,
Им взыскан только тот, кто чист и славен…

Был низкий раб у моего отца.
Не почитал ни шаха, ни творца.

Ормузд его из грязи в люди вывел,
Благодеяниями осчастливил.

Был мал его на всех собраньях вес,
Он в круг людей высоких не пролез:

Похвастаться не мог он перед ними
Ни именем, ни благами земными.

Его ты принял, чуть к тебе прибег,
Как будто он — почтенный человек.

Не поступил бы так, кто любит бога,
Такой поступок осуждаю строго.

Не защищай его своей рукой:
Утратишь имя доброе, покой.

Мое письмо внимательно прочти ты,
Ум затемненный смыслом просвети ты.

Тогда поступок будет твой хорош,
Когда раба в цепях ко мне пришлешь.

А нет — нагряну с воинством огромным,
И светлый день Турана станет темным».

Сказал хакан, когда письмо прочел:
«Я завтра дам тебе ответ, посол».

Ушел гонец, терзаемый сомненьем,
Всю ночь не мог заснуть, объят волненьем.

Когда свою свечу зажег рассвет,
В дворец вбежал он, чтоб узнать ответ.

Писец, что находился при хакане,
Излил свой мускус по атласной ткани.

Хакан писал: «Великий муж Хосров!
Наговорил ты много лишних слов.

Не следовало их послать такому
Старинному, владетельному дому.

Что я отвечу? Пред лицом судьбы
Мы только лишь бессильные рабы.

Великих иногда не величают,
На место малых — малых не сажают.

Ужели позабыл ты что Хайтал
В лучах моей короны заблистал!

Я царствую, державно обладая
Просторами Турана и Китая.

Я не хочу нарушить договор,
Ты прекрати об этом разговор.

Мне руку Чубина вручил и душу,
И если клятву я свою нарушу,

Среди людей лжецом я прослыву.
Я подчиняюсь только божеству.

Твое растет, я вижу, самомненье, —
Пусть лучше вырастает разуменье!»

Хакан, к посланью приложив печать,
Сказал: «Ты должен ветер обогнать».

И месяца не проведя в дороге,
Посланец к шаху прискакал в тревоге.

Шах загрустил, когда прочел ответ.
Созвал иранцев знатных на совет.

Поникли те в раздумье и печали
И, наконец, властителю сказали:

«О ты, на ком почиет благодать!
Не торопись хакану отвечать.

Не омрачай ты царственного света,
У мудрых старцев ты спроси совета.

Ты должен знать: опасность велика.
Ты выбери в Иране старика,

Который бы владел умом счастливым,
Пером и языком красноречивым.

Отправь его к хакану, чтоб старик
В намеренья властителя проник.

Всю правду о Бахраме пусть расскажет,
Его коварство пусть царю докажет.

Пусть он в Китае до тех пор сидит,
Пока властителя не убедит.

За месяц на душу слова не лягут, —
Оставь ты старика в Китае на год!

Пусть будет он хитер и знает свет,
Пусть поведет он втайне свой навет.

Для наговора время мы утратим, —
Стал, говорят, Бахрам хакану зятем…»

Бахрам проведал, что в Китай, с письмом,
Иранец некий прискакал тайком.

Войдя к хакану быстрыми шагами,
Сказал он: «Царь, сияющий над нами!

Слыхал я, что злодей неисправим,
Одно посланье пишет за другим.

Вручи мне войско со всего Китая,
И двинусь я, врагов ниспровергая.

Я завоюю Рум, возьму Иран,
И станешь ты владыкой этих стран,

Чтоб ночью, где бы стражи ни встречались,
Лишь именем твоим перекликались.

Хосрова обезглавлю я мечом:
Пусть больше не мечтает ни о чем!

Тебе покорный, на Иран нагрянув,
Я вырву корни дерева Сасанов».

Хакан стал думать. В тайниках души
Бродили мысли, как в лесной глуши.

Призвал он старцев, мудрых и не льстивых,
С хорошей памятью, красноречивых.

Был откровенен властелин и прям,
Сказал им все, что говорил Бахрам.

Услышал он от старцев тех высоких,
От родичей, от близких и далеких:

«С Хосровом не под силу нам война.
Плоха задача эта и трудна.

Нам столько не собрать военных станов,
Чтоб выкорчевать дерево Сасанов.

Но если войско поведет Бахрам,
Покажет он дорогу храбрецам.

Хотя Бахрама имя знаменито, —
Не бойся: только ты — его защита.

Пусть служит счастью твоему Бахрам.
Послушаем, что сам он скажет нам».

Бахрам, как будто он родился снова,
Возликовал, услышав это слово,

Отправился к хакану поскорей.
Сказали несколько богатырей:

«Двух витязей отправим благородных,
Для ратных схваток и трудов пригодных».

Там был храбрец по имени Чайнуй,
Другой — гордец — по имени Жангуй.

Хакан призвал их, усадил в чертоге,
Где он награды раздавал, и строгий

Тем знатным воинам он дал наказ:
«С Бахрама не должны спускать вы глаз

И в горькие, и в светлые мгновенья.
Должны вы храбро биться в день сраженья,

Должны Джейхун по праву захватить,
Чрез реку переправу захватить».

Он войско дал им с этими словами:
Соперничали воины со львами.

Раздался во дворце литавров звон,
Затмился черной пылью небосклон.

Так в пятый день недели, утром рано,
Рать повернула к рубежам Ирана.

Когда Хосров услышал, что к стадам
Волк выбежал из леса, что Бахрам

Стал во главе нежданного похода,
Что войско свет затмило небосвода, —

Харроду молвил шах: «Ты стар и сед,
Найди же выход и подай совет.

Ты всех умней в Туране и в Иране,
Остер язык твой, разум полон знаний».

Раскрыл врата сокровищниц Хосров,
Мечей, каменьев, денег, поясов

Достал он столько, что Харрод смутился
И мысленно к Яздану обратился.

В Китай, с дарами, он пустился в путь.
Джейхун минуя, в степь решил свернуть.

Приблизился Харрод к дворцу хакана…
Услышав о прибытье каравана,

Хакан украсил золотой престол,
Велел, чтоб во дворец вступил посол.

Склонившись пред царем, сказал иранец:
«Прикажешь — рот откроет чужестранец».

Сказал хакан: «От сладости речей
Сердца у старцев бьются горячей.

Известно нам, что кожуре плодовой
Неизреченное подобно слово,

А слово изреченное — зерно,
И пусть на пользу нам пойдет оно».

Харрод сказал: «От бога мы зависим,
Лишь следуя творцу, себя возвысим.

Тот на престоле счастьем осенен,
А этот издает протяжный стон.

Тот этого считает втайне лишним,
Но тот и этот созданы всевышним.

Великим или малым сим — равно
Быть горстью праха тленного дано.

Скажи: кто Кай-Хосрова был знатнее?
Исфандиора гордого сильнее?

Кто, как Рустам, для славных битв окреп?
И что ж? У всех одно жилище: склеп.

Они, стремясь к целебной влаге славы,
Вкусили только яда и отравы.

Иранский шах — твой свойственник и друг.
Хосров, по матери, — хакана внук.

Хосров печалится твоей тоскою
И радуется твоему покою.

Не забывай, хакан, семейных уз,
Пусть заново окрепнет ваш союз,

Глава Ирана и венец Ирана
Пусть будут прахом для стопы хакана!»

Так тонко говорил Харрод Бурзин.
Внимал ему Китая властелин

И молвил так: «Мой гость, носитель знаний!
Когда тебе подобный есть в Иране,

То этот муж воистину велик
Затем, что в тайну бытия проник!»

Харрод велел дары внести скорее.
Их цену подсчитали казначеи.

Хакан, оказывая гостю честь,
Харроду приказал поближе сесть.

Сказал: «Дары считают казначеи,
Но для меня ты всех даров ценнее.

Проси меня о чем-нибудь, мудрец,
Я — твой должник, о разума венец!»

Стал неразлучен с гостем царь державы,
С Харродом он делил пиры, забавы,

С Харродом наслаждался он вином,
С Харродом он охотился вдвоем.

Харрод однажды выбрал день, и смело
Посланец шаха принялся за дело.

Сказал: «Из грязи вышел Чубина.
Он — Ахриман, душа его черна.

Он продал тех, чей род высок издревле:
Корысть — монеты ломаной дешевле.

Безвестною была его судьба,
Из ничего Ормузд вознес раба.

Как верно он тебе сейчас ни служит,
Злодей свое коварство обнаружит.

Он продал царство — и тебя продаст.
Он предал шаха — и тебя предаст.

Но если шаху ты его отправишь,
От бремени Хосрова ты избавишь.

Тогда не только край отцов — Китай, —
Иран своим владением считай!»

Хакан взглянул на гостя мрачным взором:
«С тем витязем я связан договором.

Не надо злоязычья твоего,
Не омрачай величья моего.

Того, кто клятвенным словам изменит,
Могила саваном своим оденет».

Харрод увидел: все его труды —
Дерев бесплодных мнимые плоды.

Властитель на своем стоит упрямо,
И никогда не выдаст он Бахрама.

Харрод решил свернуть с того пути,
К царице доступ он решил найти.

Пришел он к ней, кляня свой жребий черный.
Попался под руку ему придворный,

Который охранял ее гарем.
Харрод поговорил с придворным тем,

Своим доверием его почтил он, —
Служителю ничтожному польстил он:

«Ты обо мне царице доложи,
Хочу писцом служить у госпожи».

Ответствовал гаремный тот придворный:
«Не увлекайся ты мечтою вздорной

Затем, что муж царевны — Чубина,
А мать ее, как с сыном, с ним дружна.

Коль ты писец, найди другое средство,
Но берегись и ветерка соседства!»

Харрод не выбрался из тупика,
Не видел ни основы, ни утка…

Кулун, туранец нищий, жил в то время,
Влачил всеобщего презренья бремя,

Питался лишь болтушкой просяной,
Ходил в тулупе летом и зимой.

Харрод велел позвать его с дороги,
В роскошном поселил его чертоге,

Средь знати место для него нашел
И не садился без него за стол.

Он дал ему диргемы и динары,
И зажил богачом туранец старый.

Был многодумен, терпелив Харрод,
Он ждал, чтоб наступил его черед.

Царицы страж и будущий посредник —
Харрода был единый собеседник.

Молчал Харрод о замысле своем,
К хакану попадая на прием.

Сказал ему однажды страж гаремный:
«Ты грамотен, вельможа чужеземный,

Но если б ты искусным был врачом,
То не нуждался бы теперь ни в чем,

К царице был бы близок постоянно,
Затем, что заболела дочь хакана».

А тот: «Я врачевания знаток,
К царевне приведи меня в чертог».

Придворный быстро побежал к царице:
Мол, появился мудрый врач в столице.

Сказала та: «Ищу я лекарей,
Будь счастлив, приведи его скорей!»

Придворный поспешил к покоям друга:
«Ступай, лечи царевну от недуга,

И днем, и ночью будь настороже,
Себя не называй ты госпоже».

К царевне врач вошел, слезами встречен,
И обнаружил, что болела печень.

Гранатовый подать велел он сок
И тыкву, что росла среди осок,

Потребовал, чтоб принесли цикорий,
И снадобье он приготовил вскоре.

Царевну снадобьем поил семь дней.
Опять здоровье возвратилось к ней,

Опять она с луной могла сравниться,
Покой и радость обрела царица,

Велела, чтоб Харроду принесли
Халаты, золотые кошели,

И молвила: «Вот малая награда.
Захочешь, дам тебе я все, что надо».

А тот: «Я не возьму даров у вас,
А нужно будет — к вам приду тотчас».

Так лекарем прослыл он самым первым,
А в это время был Бахрам под Мервом.

Павлиньей пышностью украсив рать,
Отправил он гонца, велел сказать:

«Хакан, будь бдителен, не выпуская
В Иран людей Турана и Китая,

Чтобы не мог о нас узнать Хосров:
Такая весть дороже всех даров».

Хакан изрек: «Пусть помнит о расплате
Тот, кто уедет без моей печати:

Велю его рассечь я пополам!
Ни за какие деньги не продам

На выезд незаконный разрешенья:
С Ираном мною прерваны сношенья».

Два месяца в Китае жил Харрод.
Не двигались его труды вперед.

Однажды — ночь была тогда безлунна —
С душой стесненной он призвал Кулуна.

Сказал ему: «Таков земной приют:
И дня без горя люди не живут!

А ты живешь, не ведая кручины,
Забыты просо и тулуп овчинный,

Теперь твой стол обилен и богат,
И златотканый на тебе халат.

Нужду терпел ты, ругань слушал часто,
Теперь тебе перевалило за сто,

Ты, наконец, избавился от бед
И счастлив ты, что прожил столько лет

Есть дело для тебя. Оно опасно.
Добудь престол или умри безгласно.

Достану я властителя печать,
Тебе в Иран придется путь держать.

Тайком ли, явно, криво или прямо,
А должен ты добраться до Бахрама.

Тулуп дырявый снова ты надень,
И, спрятав нож, ступай в счастливый день.

Бахраму на глаза не попадайся:
Ты дня его рожденья дожидайся, —

Считает он его несчастным днем, —
Давно, в тоске, мы дня такого ждем!

Он в этот день сидит в румийской ткани,
Не одевается в одежды брани.

Приблизишься ты к страже, говоря:
«Принес я весть от дочери царя».

В доверие войди ты к приближенным,
Нож в рукаве держи ты обнаженным.

Скажи, оставшись с ним наедине:
«Вот что царевна приказала мне:

«Поведай тайные слова супругу,
Не доверяй их ни слуге, ни другу».

Он спросит: «Что за тайные слова?»
Тогда ты вынешь нож из рукава,

Ты снизу доверху живот распорешь —
Бахрама смерть своим ножом ускоришь.

Застонет он, — все побегут кругом,
Кто за конем, кто за своим добром:

Ведь каждый лишь к своим делам привязан, —
Поэтому не будешь ты наказан.

А если даже будешь ты убит,
То разве мало ты познал обид,

Тревог, счастливых лет и лихолетий,
И разве мало прожил ты на свете?

Зато исполнишь ты святую месть,
Отплатишь за поруганную честь

Всем тем, кто издевался над тобою,
Кто над твоей смеялся нищетою.

А если ты останешься в живых,
Хозяином ты будешь благ земных,

Получишь от Парвиза награжденье:
Тебе отдаст он город во владенье!»