без автора - Тысяча И Одна Ночь. Книга 9
И Зейн-аль-Мавасиф поблагодарила её, а потом она подошла к Масруру, подобная незакрытой луне. И, увидав её, Масрур поднялся на ноги и воскликнул: "Если моё предположение говорит правду, она не человек, а одна из невест рая". И потом Зейн-аль-Мавасиф велела подать стол, и он появился, и вдруг оказалось, что на краю стола написаны такие стихи:
Сверни с твоей ложкою ты к табору мисок
И всякими насладись жаркими и дичью.
На них перепёлки будут - я их всегда люблю -
И нежные курочки с цыплятами вместе.
Аллахом нам дан кебаб, румянцем гордящийся,
И зелень макаем мы в разбавленный уксус.
Прекрасен молочный рис, куда погружаются
Запястья до самого предела браслетов.
О, горесть души моей о двух рыбных кушаньях
На свежих лепёшечках из плотного теста!
И потом они стали есть и пить, наслаждаться и веселиться. И убрали скатерть кушаний, и подали скатерть вина, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыханье, и наполнил чашу Масрур и воскликнул: "О та, чей я раб, и кто моя госпожа!" И затем он стал напевать, произнося такие стихи:
"Глазам я дивлюсь моим - наполнить сумеют ли
Себя красотою той, что блещет красой своей?
И ей в её времени не встретишь подобных ты,
По тонкости её свойств и качеств приятности.
Завидует ивы ветвь всегда её гибкости
В одежде, когда идёт она, соразмерная.
Лик светлый её луну смущает во тьме ночной,
И яркий её пробор, как месяц, сияет нам.
Когда по земле пройдёт, летит аромат её,
Как ветер, что средь долин и гор овевает нас"
А когда Масрур окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф воскликнула: "О Масрур, всякому, кто крепко держится своей веры и поел нашего хлеба и соли, мы обязаны воздать должное! Брось же думать об этих делах, и я верну тебе все твои владения и все, что мы у тебя взяли". - "О госпожа, - ответил Масрур, - ты свободна от ответа за то, о чем ты говоришь, хотя ты была вероломна в клятве, которая между нами. А я пойду и сделаюсь мусульманином". И невольница Зейн-аль-Мавасиф, Хубуб, сказала ей: "О госпожа моя, ты молода годами и много знаешь, и я ходатайствую перед тобой именем великого Аллаха. Если ты не послушаешь моего ходатайства и не залечишь моего сердца, я не просплю этой ночи у тебя в доме". - "О Хубуб, - ответила девушка, - будет лишь то, чего ты хочешь. Пойди убери нам заново другую комнату".
И невольница Хубуб поднялась и заново убрала другую комнату, и украсила её, и надушила лучшими благовониями, как хотела и желала, и приготовила кушанья, и принесла вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Зейналь-Мавасиф приказала своей невольнице Хубуб заново убрать комнату развлечения, Хубуб поднялась и обновила кушанье и вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание. И Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло время встречи и сближения, и если ты заботишься о нашей любви, скажи нам стихи с диковинным смыслом". И Масрур произнёс такую касыду:
Я связан (а в сердце пламя ярким огнём горит)
Верёвкой сближения, в разлуке разорванной,
И страстью к девушке, что сердце разбила мне
И ум мой похитила щекой своей нежною.
Изогнута бровь у пей, и черны глаза её,
Уста её молнию напомнят улыбкою.
Всего прожила она четыре и десять лет,
А слезы мои о ней напомнят дракона кровь.
Увидел её в саду у быстрых потоков я,
С лицом лучше месяца, что в выси плывёт небес,
И встал я, пленённому подобный, почтительно,
И молвил: "Привет Аллаха, о недоступная!"
И мне на привет она охотно ответила
Словами прекрасными, как жемчуг нанизанный.
И речи мои услышав, в миг поняла она
Желанья мои, и сердце стало глухим её.
И молвила дева: "Речи эти не глупость ли?"
И молвил я: "Перестань бранить ты влюблённого!
И если меня ты примешь - дело не трудно мне.
Возлюбленные - как ты, а любящие - как я". -
Увидев, чего хочу, ока улыбнулась мне
И молвила: "Я творцом небес и земли клянусь,
Еврейка я, а еврейство - вера суровая,
А ты к христианам, без сомнения, относишься,
Как, хочешь ты близости - ты веры иной, чем я?
Коль хочешь ты это сделать, - будешь жалеть потом.
Играешь ты верою - дозволено ль то в любви!
И будет упрёками изранен подобный мне.
И вера его носить начнёт во все стороны,
И будешь преступен ты перед верой обоих нас.
И если нас любишь, стань евреем ты по любви
И сделай сближение с другой недозволенным.
И дай на Евангелие ты клятву правдивую,
Что будешь хранить в любви ты тайну, скрывать её.
И я поклянусь на Торе верными клятвами,
Что выполню я обет, который дала тебе".
Поклялся я верою, законом и толком ей,
И сам её клятву дать заставил великую.
И молвил я: "Как зовут тебя, о предел надежд?"
И молвила: "Я краса всех свойств - недоступная".
И вскрикнул я: "О краса всех свойств, я, поистине,
Любовью к тебе охвачен, в страсти безумен я".
Увидел под покрывалом я красоту её,
И сердцем печален стал, и сделался я влюблён.
И долго пред занавеской я умолял её,
И сердцем великая моим овладела страсть.
Увидевши, что со мной и как велика любовь,
Она показала мне сияющий смехом лик.
И ветром сближенья пахнуло от нас тогда,
И веяло мускусом от тела и рук её.
И запах рассеялся повсюду её духов,
И я вино уст узнал, лобзая прекрасный рот.
Нагнулась, как ивы ветвь, в одеждах своих она,
И близость запретная мне стала дозволенной,
И спали мы в близости, и сблизились с нею мы
Объятьем, лобзаньем и влаги смешеньем уст.
Ничто ведь не красит землю, кроме возлюбленной,
С которой ты близок стал, и ею ты властвуешь.
Когда ж засияло утро, встала любимая
Проститься со мной, и лик её затмевал луну.
Прощаясь, она стихи сказала, и по щекам
Нанизаны были капли слез и рассыпаны.
Обет не забуду я Аллаху, покуда жив,
Прекрасную ночь и клятвы ей не забуду я".
И Зейн-аль-Мавасиф пришла в восторг и воскликнула: "О Масрур, как прекрасны твои качества! Пусть не живёт тот, кто с тобой враждует!" И она вошла в комнату и позвала Масрура, и тот вошёл к ней и прижал её к груди, и обнял, и поцеловал, и достиг с ней того, что считал невозможным, и радовался он, получив прекрасную близость. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "О Масрур, твои деньги для нас запретны и для тебя дозволены, так как мы стали любящими!" И затем она возвратила ему богатства, которые у него взяла, и спросила: "О Масрур, есть ли у тебя сад, куда мы бы могли прийти погулять?" - "Да, госпожа, - ответил Масрур, - у меня есть сад, которому нет равных".
И Масрур пошёл в своё жилище и приказал невольницам сделать роскошные кушанья и приготовить красивую комнату и великий пир, а потом он позвал Зейн-аль-Мавасиф в своё жилище, и она пришла со своими невольницами. И они начали есть, пить, наслаждаться и веселиться, и заходила между ними чаша, и приятно стало им дыхание, и уединился всяк любящий с любящими, и Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло мне на ум тонкое стихотворение, и я хочу сказать его под лютню". - "Скажи его", - молвил Масрур. И девушка взяла в руки лютню и настроила её и, пошевелив струны, запела на прекрасный напев и произнесла такие стихи:
"Склонил меня восторг от звуков нежных,
И сладок был напиток наш с зарёю.
Любовь безумных душу открывает,
И страсть, явившись, рвёт стыда завесы.
И чистых вин тогда прекрасны свойства,
Как солнце, что в руке луны открылось,
В ту ночь, что наслажденье нам приносит.
И радостью стирает пятна горя".
А окончив свои стихи, она сказала: "О Масрур, скажи нам что-нибудь из твоих стихотворений и дай нам насладиться плодами твоих произведений". И Масрур произнёс такое двустишие:
"Мы радовались луне, вино разносившей нам,
И лютни напевам, и в садах находились мы,
Где горлинки пели и качалась ветвь гибкая
Под утро, и в тех садах - желаний моих предел".
А когда он окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось, если ты занят любовью к нам..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят первая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф сказала Масруру: "Если ты занят любовью к нам, скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось". - "С любовью и охотой", - ответил Масрур и произнёс такую касыду:
