Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Приложение.

Своей белизной
Готовы со снегом поспорить
Сливы цветы.
Но с чем в этом мире могли бы
Мы их аромат сравнить?

Цвет лепестков
Изменили на густо-алый
Сливы в саду,
Но вот аромат чудесный
Ими совсем утрачен.

Сливы в саду
Все так же благоуханны,
Но их лепестки
И в прежние дни не сверкали
Такой белизной.

Глядя издалека,
И то восхищался невольно
Этой сливой в цвету,
Но, лишь ветку сорвав, оценил
Совершенство запаха, красок.

Цветов лепестки
Так нежны, но едва ль не прелестней
Их аромат.
Чей же рукав коснулся
Сливы в моем саду?

С вишен цветы
Пусть взметнутся облаком легким,
Старость тогда,
Заблудившись, не сможет найти
Привычной своей дороги.

На Вишневой горе
Вишни цветут весною.
Всюду цветы:
Одни осыпаются с веток,
Другие раскрылись едва…

Платье окрашу
В тона такие же нежные,
Как цветущие вишни,—
Когда с веток цветы опадут,
Оно памятью станет о них.

Вот уже с веток
Осыпались — век их так краток —
Вишен цветы.
Вниз упав, стали легкою пеной,
Быстро тающей на воде…

Если бы вдруг
Жизнь и смерть стали подвластны
Желаньям души,
Никто никогда второй раз
Не предавался б печали.

О мире вот так
Говорим — то одно, то другое,
Но можем ли мы
Представить себе, что с нами
Станет в самом конце?

Над вершинами гор,
Куда дикие гуси стремятся,
Рассветный туман
Не светлеет. Не иссякают
Думы о горестях мира.

Тот, кто лишь раз
Хвалу вознес Амида-будде,
Тем самым уже
Обеспечил себе непременно
Место в Лотосовом цветке.

Моя хижина там,
От столицы к юго-востоку,
В ней влачу свои дни.
И люди зовут это место
Горой Отвращенья от мира.

В заливе Сига
То рябь на воде, то волны
Гребни вздымают,
Твоя же душа неизменно
Ясна и невозмутима.

Право же, сердцу,
Способному видеть далёко,
Они не помеха,—
Смогут ли нас разлучить
Тучи над горной вершиной?

Белые тучи
Нависают грядой восьмислойной.
В том далеком краю,
От друзей своих постарайся
Не отдаляться душою.

Неужели опять,
Одно лишь платье на ложе
Постелив, ты прождешь
Меня всю ночь до рассвета,
О дева с моста Удзи?

Шест над водой
Взлетает, и, падая, капли
Увлажняют рукав.
Оттого-то чудится мне,
Что и сам я в волнах качаюсь.

Знаю, похож
На трухлявый я пень, доживающий
В горной глуши,
Но сердце мое и теперь
Готово цветком раскрыться.

До тебя далеко,
Даже прощальных слов твоих
Не дано мне услышать.
Как горько! Но горше тебе
На смертном ложе одной.

Над рекою склонясь,
Растут плакучие ивы.
Подмывает вода,
Ветер к земле пригибает,
Но прочность корней неизменна.

В осенних лугах
Какие цветы привлекут теперь
Своим ароматом?
Одни лишь метелки мисканта
Под холодным ветром дрожат.

Попробуй представить
Утонувшее в дымке неясной
Селенье в горах.
Томительная пора,
Когда все ожидает цветенья…

Если один
Из любовников мир вдруг покинет,
Умерев от любви,
Под каким же предлогом второй
Облачится в темное платье?

Людям всем суждено
Пройти по этой дороге —
Об этом я знал.
И все ж до сих пор не думал,
Что уже вчера или сегодня…

С высокой горы,
Где олени живут, смотрю
Сквозь нижние листья хаги
На увядающие луга,
И грустно сжимается сердце…

Громко рыдаю,
Стенаю в тоске безысходной,
Хоть и не я
Тот олень, что в осеннем тумане
Потерял подругу свою.

Выпала нить
Из одеяния скорби.
На нее нанижу
Светлый жемчуг, упавший из глаз
В час неизбывной тоски.

Не могу и сама
Путь найти в то селенье у моря,
Где рыбачки живут,
Зачем же пенять мне за то,
Что скрываю его от других?

В роще священной
Под горой Мимуро обвалился,
Наверное, берег:
Почему-то вдруг загрязнились
Воды реки Тацута.

От горестей мира
Устав, поспешил я укрыться
Под сенью ветвей.
Но, увы, и она ненадежна —
Осыпались алые листья.