Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Да и стоило ли обнадеживать несчастную мать?
Когда рассвело, за госпожой Тюдзё прислали карету. Похоже, что правитель Хитати был вне себя от возмущения, во всяком случае, она получила от него гневное послание.
— Мне очень неловко, но я вынуждена во всем положиться на вас, — плача, сказала она Нака-но кими. — Я буду чрезвычайно признательна, если вы разрешите моей дочери остаться здесь еще на некоторое время. А я пока подумаю, что мне с ней делать — поселить ли ее «среди утесов» (109) или… Она, конечно, недостойна вашего внимания, но не оставляйте бедняжку, руководите ею во всем.
Девушка, никогда не расстававшаяся с матерью, печалилась и вздыхала, но могла ли она не радоваться случаю хотя бы недолго пожить в столь великолепном доме?
Было совсем светло, когда карету госпожи Тюдзё вывели наконец со двора, и как раз в этот миг из Дворца возвратился принц. Ему так хотелось поскорее увидеть сына, что он уехал без свиты, воспользовавшись самой скромной каретой. Увидав подъезжавшую к дому процессию, госпожа Тюдзё велела слугам пропустить ее, а принц, распорядившись, чтобы карету подвели к галерее, вышел.
— Кто это поспешно покидает наш дом в столь ранний час? — недовольно спросил он, заметив незнакомую карету, и подумал: «Так возвращаются обычно с тайного свидания». Что за неприятная привычка судить о других по себе!
— Это изволит уезжать благородная госпожа из Хитати, — заявил кто-то из слуг госпожи Тюдзё, и передовые принца расхохотались: «Вот уж и в самом деле благородная госпожа…»
Могла ли женщина оставаться равнодушной к этим насмешкам? «Увы, я действительно ничтожна…» — вздохнула она. Как ей хотелось иметь приличное звание хотя бы ради дочери! Одна мысль, что той придется влачить столь же безотрадное существование, повергала ее в отчаяние.
— Оказывается, вас навещает какая-то благородная госпожа из Хитати? — сказал принц, входя в покои Нака-но кими. — Что за таинственная особа, покидающая наш дом на рассвете?
Судя по всему, сомнения еще не оставили его. Госпожа смутилась, и лицо ее порозовело от сдерживаемого негодования.
— Эта особа когда-то в молодости была приятельницей Таю, — отвечала она. — Не думаю, чтобы она могла заинтересовать вас. Но зачем вы снова говорите так, словно в чем-то меня подозреваете? Ваши намеки приведут к тому, что и прислужницы станут поглядывать на меня с любопытством. Боюсь, что на этот раз молва успеет… (473).
И госпожа сердито отвернулась. Но как же прелестна она была в тот миг!
Утром принц долго не выходил из опочивальни, словно забыв, «что бывает рассвет» (6), и только когда ему доложили, что в доме собралось множество гостей, перешел в главные покои. Состояние Государыни-супруги и раньше не вызывало опасений, сегодня же здоровье ее совершенно поправилось, поэтому принц провел день в праздности, играя в «го», «закрывание рифм» и другие игры с сыновьями Левого
министра.
Вечером он вернулся во флигель, но госпоже как раз мыли голову. Дамы разошлись, и в покоях было пусто. Подозвав маленькую девочку-служанку, принц передал госпоже:
— Неужели нельзя было выбрать другой день? Что ж мне теперь, изнывать весь вечер от тоски?
— Обычно госпожа моет голову, когда господина нет дома, — сочувственно вздыхая, ответила Таю, — но в последнее время она была очень занята, а потом выяснилось, что, кроме этого дня, до конца луны не будет ни одного благоприятного. А поскольку впереди Девятая и Десятая луны…[50] Вот она и попросила меня ей помочь.
Маленький господин уже спал, а оставшиеся в покоях дамы сидели рядом, охраняя его сон. Принц слонялся по дому, не зная, чем заняться, как вдруг приметил в западной части флигеля незнакомую девочку-служанку и принялся подглядывать за ней, решив, что где-то поблизости поместили одну из вновь поступивших на службу дам. Перегородки были чуть раздвинуты посередине, и, приблизившись, он увидел, что за ними на расстоянии не более одного сяку стоит ширма. За ширмой помимо основных занавесей был еще и переносной, из-под которого — его полотнище оказалось чуть приподнятым — выглядывал край рукава. Судя по рукаву, за занавесом сидела дама, облаченная в яркое нижнее платье цвета «астра-сион», поверх которого было наброшено украшенное вышивкой верхнее платье цвета «девичья краса». Крайняя створка ширмы, поставленная под углом, мешала ей видеть вошедшего. «Наверное, новенькая, — подумал принц, — кажется, недурна собой». Тихонько раздвинув перегородки, он вошел неслышными шагами, никем не замеченный.
В прелестном внутреннем садике, окруженном со всех сторон галереями, цвели, сплетаясь друг с другом, осенние цветы, по берегам ручьев лежали большие камни изысканнейших очертаний. Девушка, сидя у галереи, любовалась садом. Отодвинув перегородку, принц заглянул за ширму. Девушка привстала, подумав, что пришел кто-то из дам. У нее и мысли не возникло, что это принц. Она была так хороша, что, не имея сил справиться с искушением (да и можно ли было от него этого ожидать?), принц потянул к себе подол ее платья и, задвинув за собой перегородку, устроился в узком проходе за ширмой. Заподозрив неладное, девушка прикрыла лицо веером и робко оглянулась. Окончательно плененный, принц схватил руку, сжимавшую веер, и спросил:
— Кто вы? Откройте свое имя!
Девушка растерялась. Нежданный гость прятался за ширмой, и, не видя его лица, она могла лишь гадать, кто он. Уж не тот ли это Дайсё, который давно оказывает ей внимание? Одежды незнакомца издавали столь сильное благоухание, что подобный вывод напрашивался сам собой… Увы, вряд ли она когда-нибудь бывала в более затруднительном положении.
Тут с противоположной стороны вошла кормилица, заметившая, что в покоях ее госпожи происходит что-то странное.
— Кто это? — возмущенно вскричала она. — Какая дерзость! Однако смутить принца было не так-то просто. Нечаянность встречи
не лишила его дара красноречия, он говорил о том о сем, когда же совсем стемнело, заявил:
— Не отпущу вас до тех пор, пока вы не назовете своего имени. — И привычно лег рядом. Тут только кормилица догадалась, кто гость ее госпожи. Догадавшись же, онемела от страха. В это время дамы, зажигавшие фонари под стрехой, сообщили:
— Госпожа изволила вернуться к себе.
Во всем доме, кроме покоев Нака-но кими, опустили решетки. Девушка помещалась в самой уединенной части флигеля. Там не было иной утвари, кроме двух высоких шкафчиков, повсюду стояли ширмы в чехлах — словом, когда б не открытый проход, соединявший этот укромный уголок с другими помещениями, никому бы и в голову не пришло, что здесь кто-то живет.
Послышался стук опускаемой решетки, и в покои вошла одна из прислужниц госпожи, дама по прозванию Укон, дочь Таю.
— Как здесь темно! — удивилась она. — Неужели вы еще и светильники не зажигали? Пожалуй, я поторопилась с решетками. Недолго и заблудиться во мраке.
И, к великому неудовольствию принца, она снова подняла решетки. Кормилица же, будучи особой весьма решительной, сумела довольно быстро справиться с замешательством и, подозвав Укон, сказала:
— Не знаю, как бы вам лучше это объяснить, но нехорошие дела творятся в вашем доме. Просто не знаю, что и делать. Сижу здесь и боюсь двинуться с места.
— А что случилось? — спросила Укон и прошла вперед, вытянув перед собой руки. Внезапно пальцы ее нащупали лежащего мужчину, а в воздухе повеяло знакомым ароматом. «Так это наш господин изволит шалить», — догадалась она и, рассудив, что сама девушка вряд ли довольна создавшимся положением, сказала:
— Да, хорошего мало! Но вряд ли я смогу помочь… Остается пойти и потихоньку рассказать обо всем госпоже.
Видя, что она собирается уходить, дамы перепугались, но принц не двинулся с места. «Какая прелестная особа! — думал он. — Но кто она? В ее чертах есть что-то удивительно благородное, и, судя по тому, как ведет себя Укон, это вовсе не новая прислужница…» Озадаченный всеми этими обстоятельствами, принц и так и этак подступал к девушке, желая добиться от нее хоть какого-то ответа, но, хотя она ничем не выказывала своего неудовольствия, было ясно, что она готова умереть от стыда, и, почувствовав себя виноватым, он стал нежно ее утешать.
Укон же поспешила к Нака-но кими.
— Как жаль бедняжку, — посетовала она, рассказав о своем открытии. — Нетрудно вообразить, что она должна теперь чувствовать.
— Увы, принц неисправим, — вздохнула госпожа. — Боюсь, что ее мать будет недовольна нами. Она ведь так просила меня…
Но что было делать? Принц имел дурную привычку не пропускать ни одной прислужницы, будь она молода и хоть сколько-нибудь хороша собой. «Непонятно только, откуда он узнал?» — молча недоумевала Нака-но кими.
— Когда в доме гости, принц допоздна остается в главных покоях, — шептались Укон и Сёсё. — Вот дамы и разбрелись кто куда. А что мы можем поделать?
