Нидзё - Непрошеная повесть
Последний, седьмой день чтений совпал с днем смерти настоятеля. В слезах внимала я колокольному звону, вторившему богослужению.
Бою колоколов
всякий раз я рыданьями вторю
и не знаю, зачем
до сих пор еще обретаюсь
в этом суетном, бренном мире…
Маленький сын мой подрастал, я скрывала его от всех, опасаясь людской молвы, но часто навещала, и ребенок был мне отрадой. В этом году он уже ходил, бегал, разговаривал, не ведая ни скорби, ни печалей.
Мой дед Хёбукё скончался минувшей осенью, когда на мою долю выпало столько тяжелых переживаний. Конечно, его смерть должна была причинить мне глубокое горе, но, поглощенная свалившимся на меня несчастьем, я, кажется, не полностью осознала в те дни тяжесть этой утраты. Зато теперь, в эти долгие весенние дни, проведенные в молитве, память о покойном вновь воскресла в моей душе. Дед был последним близким мне человеком по материнской линии, и скорбь о нем с новой силой сжимала сердце, — наверное, оттого, что теперь, обретя, наконец, некоторое спокойствие, я вновь могла воспринимать события в их истинной сути.
В ограде храма Гион пышно расцвела сакура. В минувшие годы Бунъэй здесь было знамение — рассказывали, что сам великий бог Сусаноо [94] сложил здесь песню:
Вишни, что расцветут
в изобилье за прочной оградой
подле храма Гион,
принести должны процветанье
всем, кто их посадил в этом месте.
С тех пор вокруг храма посадили множество деревьев сакуры — поистине можно подумать, что так повелел сам великий бог Сусаноо! Мне тоже захотелось посадить сакуру, не важно — деревце или всего лишь ветку, лишь бы принялась; это было бы знаком, что я тоже могу сподобиться благодати… Я попросила ветку сакуры у епископа Коё, настоятеля храма Будды Амиды [95] на святой горе Хиэй (он был сыном епископа Сингэна, в прошлом — дайнагона, и я давно состояла с ним в переписке), и во вторую луну, в первый день Коня отдала эту ветку управителю храма Гион. Вместе с веткой поднесла храму одеяние, алое на темно-красном исподе, и заказала чтение молитвословий норито [96]. Ветку привили к дереву перед восточным павильном храма, где помещалось книгохранилище. Я привязала к ней маленькую бледно-голубую дощечку со стихами:
Нет корней у тебя,
но расти, покрывайся цветами,
одинокая ветвь!
Пусть же внемлют боги обетам,
в глубине души принесенным…
Ветка привилась, и я воспрянула духом, увидев, что не бесплоден мой душевный порыв. В этом году я впервые участвовала в молитвенных чтениях Тысячи сутр. Все время жить в комнате для приезжих было неудобно, да и не хотелось никого видеть, поэтому я присмотрела себе восточную из двух келий позади Башни Сокровищ Хотоин, одного из строений храма, и безвыходно там поселилась; здесь и застал меня конец года.
* * *
В конце первой луны я получила письмо от вдовствующей государыни Омияин: «Госножа Китаяма, — писала она, — достигла почтенного возраста, этой весной ей исполняется девяносто лет. С начала года мы готовимся торжественно отметить это событие. Хотя ты больше не служишь при дворе, это не имеет значения, ты обязательно должна принять участие в празднестве как одна из дам свиты госпожи Китаямы. Непременно приезжай!»
«Благодарю за милостивое приглашение, — написала я в ответ. — Я удалилась от двора потому, что, судя по всему, государь недоволен мною. Как же мне участвовать в пышных празднествах?…»
«Не тревожься об этом, — собственноручно написала мне в ответ государыня. — Твоя мать, да и ты с детских лет снискали расположение госпожи Китаямы, она любит тебя не меньше, чем родных детей и внуков, ты непременно должна присутствовать!»
Рассудив, что дальнейшие отказы были бы неуместны, я приняла приглашение. В то время я как раз выполняла обет провести ровно тысячу дней в молитве, в храме Гион, и прошло уже больше четырехсот дней, так что на время моего отсутствия пришлось оставить вместо себя заместителя. По распоряжению государыни Омияин, Санэканэ Сайондзи прислал за мной карету. Мне казалось, я совсем одичала вдали от света, и я немного робела, отправляясь в столь блестящее общество, но все же нарядилась в трехслойное белое косодэ на темно-красном исподе, а сверху надела просторное верхнее одеяние зеленоватого цвета на лиловой подкладке. Приехав во дворец госпожи Китаямы, я увидела, что и впрямь праздник готовится очень пышный.
Уже прибыли оба прежних государя, государыня с дочерью Югимонъин, будущей супругой императора Го-Уды (в то время она была еще принцессой). Присутствовала, хоть и неофициально, госпожа Син-Ёмэймонъин, супруга младшего ранга прежнего императора Камэямы. Торжества должны были начаться в последний день второй луны; накануне, в двадцать девятый день, прибыл царствующий император Го-Уда и наследник, принц Хирохито.
Первым прибыл император. Его паланкин поднесли прямо к главному входу, где под звуки музыки его с величайшими почестями приветствовали главный жрец и глава Ведомства Церемоний и музыки. О прибытии императора доложили госпоже Омияин, после чего военачальник Канэмото принял на хранение императорские регалии — священный меч и яшму. В это время прибыл наследник. Его паланкин опустили на землю перед воротами, через весь двор расстелили циновки, по которым наследник прошел ко главному входу. В специально построенном для пребывания императора павильоне его приветствовали вельможи — распорядитель Акинэ Фудзивара, канцлер Канэхира Коноэ, Левый министр Такацукаса, военачальник Канэмото. Адъютант наследного принца, Левый министр Моротада Нидзё, прибыл вместе с ним, в той же карете.
Наступил день праздника. В главном зале на южной стороне дома воздвигли алтарь, повесили изображение Будды, по обе стороны алтаря поставили светильники, впереди — подставку для цветов и здесь же — возвышение для священника. Рядом, на молитвенном столике, стояли два ящичка со свитками сутры Долгой жизни и сутры Лотоса. Благодарственную молитву сочинил, как передавали, вельможа Мотинори, а переписал набело канцлер Канэхира. Все столбы в зале были украшены нарядными стягами и ажурными бронзовыми пластинами. Сидение императора, отгороженное бамбуковыми завесами, находилось на западной стороне, на циновках, окаймленных парчовой тканью, лежала плоская подушка, обтянутая китайской парчой; рядом установили сидение для прежнего государя Го-Фукакусы, тоже обтянутое парчой, и на некотором расстоянии — такое же сидение для его брата, прежнего государя Камэямы. На восточной стороне расположилась госпожа Омияин, ее сидение было закрыто ширмами, из-под бамбуковых штор виднелись края разноцветных шелковых рукавов — там сидели дамы из свиты. Я смотрела на них издалека с невольным волнением, чувствуя себя уже совсем посторонней… Для виновницы торжества, госпожи Китаямы, сидение устроили на западной стороне, рядом с императором; на циновки, окаймленные узорчатой тканью, положили подушку, обтянутую драгоценной парчой, доставленной из Аннама.
Госпожа Китаяма, супруга Главного министра, вельможи Санэудзи Сайондзи, была матерью вдовствующей императрицы Омияин и государыни, супруги прежнего императора Го-Фукакусы. Она приходилась бабкой государям Го-Фукакусе и Камэяме и прабабкой ныне царствующему императору Го-Уде и принцу Хирохито, наследнику. Неудивительно, что теперь все собрались, чтобы как можно торжественнее отпраздновать день ее рождения. Внучка дайнагона Такафусы Сидзё, дочь вельможи Така-хиры Сидзё, она доводилась моей матери близкой родственницей — теткой — и очень ее любила, мать выросла и воспиталась у нее во дворце. Ко мне госпожа Китаяма тоже относилась очень тепло, оттого я и удостоилась приглашения на этот праздник.
Я стеснялась — как же мне присутствовать на таком торжестве в обычном моем скромном наряде, но государыня Омияин позаботилась, чтобы я присоединилась к свите госпожи Китаямы, переодевшись в пятислойное косодэ разных оттенков лиловато-пурпурных цветов. Однако потом она передумала и сочла более уместным, чтобы я состояла в ее свите. Все ее придворные дамы были в пурпурных и алых верхних одеяниях и красных парадных накидках. Только я одна, благодаря заботливой любезности Са-нэканэ Сайондзи, получила особенно пышный наряд — коричневое нижнее косодэ, поверх него — набор из восьми Других, красноватых, постепенно переходивших в лиловый Цвет, затем алое узорное одеяние с рукавами, украшенными золотым и серебряным шитьем, далее — просторное верхнее косодэ на желтом исподе и, наконец, парадную голубую накидку. Но меня не радовало такое убранство, я предпочла бы остаться незамеченной, где-нибудь в укромном углу. Наконец церемония началась. Торжественное шествие открыли оба прежних государя — Го-Фука-куса и Камэяма, наследный принц Хирохито, вдовствующая государыня Омияин, обе супруги прежних государей, юная принцесса Югимонъин и вельможа Санэканэ Сайондзи — Главный дворецкий резиденции принца. Зазвучали молитвословия, слышался громкий перезвон колокольцев. У лестницы, ведущей в сад, расположились канцлер Канэхира Коноэ, Левый министр Моротада, Правый министр Таданори, советник государя Камэямы Нагамаса, советник Цутимикадо и с ними еще множество царедворцев. Военачальники дворцовой стражи все были в полном парадном убранстве, с луком и полными стрел колчанами за спиной.
