Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Произносит, как прозу:
«Узнай душою праведной Яньло наказ, —
В ответ услышала Хуан Владыки глас. —
“Алмазной сутры” много ль знаков помнишь ты
И выделенных мест, темнее темноты?
Иероглифом каким вздымается канон?
Каким он опадает, плавно завершен?
Какие в центре? Если помнишь все как надо,
Вернешься к жизни. За усердие – награда!»
Пред пьедесталом золотым Хуан встает:
«Услышь, мой государь, рабы твоей отчет.
Пять тысяч сорок девять слов в Каноне, как одно!
Черт – восемьдесят да четыре тысячи всего.[1409]
Иероглиф “сущность” – первый, а последний – “карма,[1410]
Знак “долга” в центре, рядом – “бремя”, ему парный.[1411]»
Свой не окончила рассказ, и вдруг в ночи
Пронзили трон Яньло тончайшие лучи
И посветлел драконий лик[1412] царя смертей.
«Что ж, отпущу тебя взглянуть на мир людей.»
Решенье услыхав, ответила тотчас:
«Внемли, о государь, рабе в последний раз.
Пускай я не вернусь в семью простых невежд,
И грешных крашенных[1413] не надо мне одежд.
Быть добродетельной четы хочу я сыном,
Каноны Будды чтить всю жизнь, пока не сгину.»
Взяв кисть, Яньло вердикт свой начертал мгновенно:
«Быть отпрыском семьи богатой и степенной,
Войти младенцем в Цаочжоу к старым Чжанам,
Чтобы могилы их не заросли бурьяном.
Супругов добродетельных очаг согрей,
Чьи славны имена меж четырех морей.
Прими забвенья прошлых жизней эликсир.
Сквозь чрево досточтенной Чжан ступай в сей мир.
Лишь слева на локте младенческой руки
Впишу иероглифов две красные строки.
То явится в перерождении Хуан,
Чей муж никчемный в прошлой жизни был Линфан.
Даровано мужское ей перерожденье
И долголетие за тягу к просвещенью.
Пусть Чжан взлелеет сына, как бесценный дар,
Отцовство – чудо, если ты уже столь стар».
Поет на мотив «Креповое черное платье»:
В точности осуществился
государя план –
Обрела мужское тело,
стала Чжан – Хуан.
И богач расцвел от счастья.
Сын в три года повзрослел,
В семь – явил он светлый разум
и в науках преуспел.
Редкостным Талантом звали –
зарекли от бед.
Первым тронный сдал экзамен
в восемнадцать лет.
Так вот. Выдержал восемнадцатилетний Чжан Цзюньда – Редкостный Талант экзамены и занял пост уездного правителя Наньхуа в Цаочжоу. Как вступил он в должность, первым делом занялся казенными налогами, потом обсудил дела управы и тут вспомнился ему прежний дом. Велит он двоим посыльным: «Идите пригласите Чжао Линфана. Поговорить надобно». Посыльные без промедления направились к дому Чжао и пригласили Линфана.
Произносит, словно прозу:[1414]
Линфан один в своем дому читал каноны —
Усердно он молился Будде.
Когда посыльные вошли к нему с поклоном
И он узнал, в чем дело, – тут же
Собрался, приоделся чинно по параду
И вышел посетить управу.
Войдя, он поклонился в зале по обряду.
Его почтил сановник главный —
Правитель Чжан! Он принял мясника на славу!
И усадил его с почтеньем.
Любезностями обменялись по уставу,
Подали слуги угощенье.
«Ты, сударь, – мой хозяин и супруг Линфан
Из рода Чжао. Приглядись!
Ведь я – жена твоя, умершая Хуан.
Мужчиною вернулась в жизнь.
Не веришь? Отойдем на тихую веранду,
Сниму одежды при свече:
Там надпись киноварная вещает правду
Иероглифами на плече.
Что дочка старшая, любимица, уже
Живет женой в ином дому,
Что младшей дочки муж – достойный Цао Жэнь
И предана она ему.
Тоскует сын о матери почтительный,
Ухаживает за могилой.
Давай-ка сядем на коней стремительных,
На кладбище поскачем, милый!»
Правитель и Линфан с детьми пошли на могилу Хуан. Открыли гроб. Хуан лежала как живая. Они вернулись домой и семь дней служили панихиды. Линфан читал «Алмазную сутру». Тогда опустилось благовещее облако, и все впятером на облаке вознеслись на небеса.
Тому свидетельством напев на мотив «Отшельник у реки»:
Заслуги праведной Хуан по праву оцените:
Вошла она с детьми и мужем в райскую обитель.
Кто добродетелен в миру и чтит ученье Будды,
Того и бодхисаттва милосердья[1415] не забудет.
Заключение:
Драгоценный свиток уже завершен
Совершенство Будды уже нам известно.
В мире дхармы,[1416] все, наделенное чувством[1417]
Победит сей мир. Да придет торжество!
Да вручим себя Будде![1418]
Ученье едино, безмерно,
Совершенною правит оно пустотой
И в центре стоит океана буддизма,
Повсюду блуждает,
Везде побуждает
Все реки, пески
Вернуться, сойтись
В мир Чистой земли
И в счастье молитв.
Склоняясь, даем мы обет
Учения словом
И именем Будды,
Что ввысь достигает
Небесного рая,
А вниз проникает
В подземное царство.
Воспомнившие Будду –
отрешатся от мира сансары;
Творящие злодейства –
век на дне преисподней увязнут.
Достигшим просветленья –
путь спасения Будда укажет.
И воссияет свет,
И озарит он десять направлений!
Опустится на запад и восток,
Вернется в отраженьи,
Установившийся на севере и юге,
Достигнет всех домов.
Взойдем к концу перерождений –
пристанет к берегу ладья.
Ребенок встретит мать родную –
свернется снова в эмбрион.
Три драгоценности отныне –
пребудут в нас сохранены!
И успокоятся навеки –
людские страсти и умы.
Псалом гласит:
Всем когортам грехов, что творимы людьми,
От начала начал до сих пор нет изводу.
От Чудесной горы[1419] разбрелися они,
Утеряли великую первоприроду.
В четырех видах жизней[1420] есть искорка будды[1421] –
Приведет она всех к возрождениям чудным.
Свое первое благодаренье[1422]
шлем мы Небу с Землею за милость рождения.
А второе шлем благодаренье
Ясну Солнцу с Луною за дар озаренья.
Наше третие благодаренье –
всем владыкам земли и воды за их милость,
А четвертое благодаренье
шлем отцу мы и матери, что нас вскормили.
Наше пятое благодаренье –
патриархам, Закон преподавшим глубоко,
А шестое шлем благодаренье
душам тех, чьи тела схоронили до срока…[1423]
Мудрость величава во спасенье –
Маха праджня парамита![1424]!!
Мать Сюэ кончила чтение. Шла вторая ночная стража. Юаньсяо, из покоев Ли Цзяоэр, подала чай. Потом Ланьсян, горничная Мэн Юйлоу, поставила на стол всевозможные деликатесы, фрукты и кувшин вина. Появился чайник с лучшим чаем. Ланьсян налила чашки супруге У Старшего, Дуань Старшей, Ли Гуйцзе и остальным гостьям. Юэнян велела Юйсяо подать четыре блюда печенья и сладостей. Чаем угостили и трех монахинь.
– После матушек наставниц пора мне спеть, – сказала Гуйцзе.
– Какая ты услужливая, Гуйцзе! – заметила Юэнян. – Покою не знаешь.
– Погоди, я сперва спою, – вмешалась барышня Юй.
– Ну и хорошо! – поддержала хозяйка. – Пусть барышня Юй споет.
– А после сестрицы я буду матушек услаждать, – заявила певица Шэнь.
– Что вам спеть, матушка? – спросила, наконец, Гуйцзе.
– Спой «Ночь темна, глубока», – заказала Юэнян.
Гуйцзе наполнила чарки, яшмовыми пальчиками коснулась струн лютни, потом неторопливо перекинула через плечо шелковый шнур, слегка приоткрыла алые уста, из которых показались белые, как жемчуг, зубы, и запела:
Ночь темна, глубока, не достичь ее дна.
Надушила подушку, осталась одна.
Все ждала, уж цветы озарила луна,
Воцарилась незыблемая тишина.
Будто вымерло все, а на сердце тиски.
Заунывные стражи бьют ритмы тоски.
Ты пришел наконец, хоть не видно ни зги,
Вновь мы счастливы и неразрывно близки.
На тот же мотив:
