Юэ Дун - Дополнение к Путешествию на Запад
«А впрочем, — засомневался Сунь Укун чуть погодя, — кто его знает? Если каждый император правил только по месяцу, тогда за четыре года сменятся все тридцать восемь правителей. Может, никакого обмана и нет».
Тут Сунь Укун вконец растерялся и, как ни бился, так своих сомнений и не разрешил. Тогда он уселся на краешек облака и мысленно произнес тайное заклинание, призывая местное божество земли. Теперь-то он узнает истину! Сунь Укун прочитал заклинание с десяток раз, а бог и не думал являться. «Обычно стоит мне только начать читать заклинание, как божества земли бегут ко мне со всех ног, — подумал Сунь Укун. — Что же сегодня случилось? Хоть дело и срочное, не стану на них гневаться. Пойду-ка спрошу у служащих Небесной Управы, что заступили на дежурство. Уж они-то расскажут все как есть!»
«Братья, где вы?» — позвал Сунь Укун небесных чиновников. Кричал, кричал, добрую сотню раз звал — так никто и не откликнулся. Сунь Укун рассердился и в мгновение ока принял облик того, кто учинил переполох в Небесном Дворце, а его волшебный посох стал толщиной с горлышко кувшина. Потом он взмыл в небо, долго кружил там и метался из стороны в сторону, но ни один из богов не пожелал к нему выйти.
Сунь Укун разозлился еще больше. Он помчался прямо во Дворец Божественных Туманов, чтобы встретиться с Яшмовым Императором и добиться ответа от него. Но, подлетев к Небесному Дворцу, увидел, что его ворота заперты, и заорал во все горло: «Отворяй ворота!» — «Вы только послушайте этого нетерпеливца! — ответили ему из-за ворот.— Да у нас теперь и входить-то некуда — кто-то украл Дворец Божественных Туманов!» А другой стражник, рассмеявшись, добавил: «Большой брат, неужели ты не знаешь, что Дворец Божественных Туманов у нас украли? Пять сотен лет тому назад был такой конюший по имени Сунь, который учинил переполох на небесах, а потом, затаивши обиду, сколотил шайку негодяев, которые под видом паломников отправились в путь, будто бы в поисках сутр, а сами обошли всех чудищ на Западной Дороге и свели с ними дружбу. И вот однажды Сунь Укун позвал их и подговорил украсть Дворец Божественных Туманов. У знатоков военного искусства такая хитрость называется умением натравливать чужих на чужих. Дело беспроигрышное! Этой обезьяне хитрости не занимать, ей палец в рот не клади!»
Услыхав речи стражников, Сунь Укун был и польщен, и раздосадован. Но нрав у него был упрямый и нетерпеливый — мог ли он примириться с подобными лживыми обвинениями. Он кричал: «Отворяй!» — барабанил в ворота громче прежнего и даже колотил по ним ногой.
«Если ты вправду хочешь, чтобы тебе отворились небеса, — сказал голос за воротами, — подожди четыре тысячи сорок шесть лет и три месяца, пока не отстроят заново Дворец Божественных Туманов. Вот тогда мы отопрем ворота и примем тебя как почетного гостя, идет?»
Сунь Укуну не терпелось увидеть Яшмового Императора и получить от него божественную грамоту с пурпурными иероглифами, где было бы ясно сказано, наваждение эта новая Великая Тан или нет. И вдруг этакое унижение! Но делать нечего: пришлось ему спуститься на облаке к владениям Великой Тан. «Зайду-ка я туда и посмотрю, что из этого получится», — решил Сунь Укун и, позабыв про свою досаду и огорчения, подошел к городским воротам. Воин, стоявший в дозоре, сказал ему: «Новый император повелел хватать и казнить всех, кто говорит странные речи и носит странную одежду. Хоть у тебя, любезный монах, нет ни дома, ни семьи, все же лучше бы тебе поостеречься, коль жизнь дорога».
Сунь Укун сложил перед собой приветственно руки и ответил: «Ваши слова, уважаемый, как нельзя более своевременны». Тут он превратился в бабочку, влетел в ворота и стал порхать в воздухе, как прелестная танцовщица или чарующие звуки лютни.
Спустя некоторое время Сунь Укун оказался у башни, украшенной цветной черепицей, влетел в ее яшмовые двери и уселся в уголке просторного зала. Перед ним высились яшмовые стойки дверей, обвитые «облачным» узором, в дымке таяли зеленые покои — поистине такое не часто доводится видеть даже небожителям.
Кружатся небеса в эфире золотом,
И за звездой звезда равняется с Ковшом.
Родятся облака из царственных палат,
И в солнечных лучах сияет стольный град.
Сунь Укун глядел по сторонам и все не мог наглядеться. Над дверями зала он заметил надпись: «Дворец Зеленой Яшмы», а рядом помельче: «Воздвигнуто в счастливый день второй луны первого года царствования Нового Сына Неба Тан Императора, Легкого Мыслями». Зал был без всякого убранства, и только на стене висели две надписи. Они гласили: «После того как династия Тан владела Поднебесной пятьдесят лет, великое государство стало так мало, что на нем не уместилась бы и горсть зерна. В то время горы и реки покинули свои места на земле, звезды и луна беспорядочно блуждали в небесах. Новый император завладел Поднебесной на сто миллионов лет. Народ всюду поет оды времен чжоуского Сюань-гуна[10]. Я, ничтожный слуга Чжан Цюй, почтительно возношу хвалу».
Прочитав надписи, Сунь Укун с усмешкой подумал: «С такими-то «ничтожными слугами» во дворце как императору не стать легким мыслями?» Вдруг в зал вошла служанка с зеленой бамбуковой метлой и заговорила сама с собой: «Ха-ха! Император спит, и его советники тоже. Нынче Зал Зеленой Яшмы превратился в «Павильон Спящих Небожителей»! Прошлую ночь наш Легкий Мыслями Сын Неба провел со своей любимой дамой Погибель Царству[11]. Они пировали в заднем парке Дворца Зимородков, пили и веселились до самого рассвета. Сначала наш государь велел принести зеркало «Горы Высокие Тан»[12] и приказал Погибели Царству встать с левой стороны, а госпоже Сюй — с правой, сам встал посередине, и они принялись втроем смотреться в зеркало. Сын Неба сказал дамам: «Вы прекрасны!» — а те ему в ответ: «Вы, Ваше величество, само совершенство!» Сын Неба повернулся и спросил нас, дворцовых наложниц, хорош ли он. И все наложницы, числом в три или четыре сотни, воскликнули в один голос: «Воистину, муж необыкновенной красоты!» Сын Неба очень обрадовался и с взором, затуманившимся от удовольствия, осушил большую чару вина. Захмелев наполовину, он встал поглядеть на луну и расхохотался. Показывая на лунную фею Чанъэ[13], он сказал: «Вот моя госпожа Сюй». А госпожа Сюй показала пальцем на небесную Ткачиху и Пастуха[14] и сказала: «А вот это вы, Ваше величество, и Погибель Царству. Хотя сегодня пятый день третьей луны, давайте отметим праздник Седьмой Ночи». Сыну Неба эта затея пришлась по душе, и он снова опрокинул полную чару вина. Тут государь вконец захмелел и уже не мог бы сказать, сколько будет трижды семь или дважды восемь. Лицо у него стало красным, как кровь, голова то и дело падала на грудь, язык заплетался, ноги подгибались, и он повалился на госпожу Сюй, а Погибель Царству села рядом и возложила государевы стопы себе на колени. Была там еще девица из служанок госпожи Сюй, очень привлекательная собой и к тому же сметливая. Сорвав хризантему, она подбежала и, хихикая, воткнула цветок в волосы Сына Неба, чтобы он стал похож на Сына Неба, Опьяненного Цветами. Такое веселье! Ни дать ни взять — остров блаженных на земле!
А все же, если подумать, в прошлых поколениях много было императоров, и среди них немало легких мыслями. Нынче их дворцы сровнялись с землей, о красавицах их и памяти не осталось, да и сами императоры канули в забвение. Нет нужды поминать династии Цинь и Хань, Юга и Севера — вот и наш покойный государь, будучи в расцвете сил, любил удовольствия. Он построил Башню Жемчужного Дождя. Башня та и вправду получилась на славу: вся облицована белой яшмой, окна обложены резным зеленым камнем, к северу от нее стоял Грот Ледяной Пещеры, откуда можно было любоваться восходами и закатами. Ступеньки, что спускались вниз от башни,— красного сандала, оправлены червонным золотом. Как вспомню — лотосовые лица нарумянены, кожа, цвета лепестков сливы, напудрена, платья из шелка прозрачней крылышек цикады, флейты из Шу и струны из У — невозможно было без волнения это видеть и слышать. А вчера императрица велела мне подмести Восточный Сад. Взглянула я на то место, где когда-то стояла Башня Жемчужного Дождя, и поначалу увидела только бурьян. А потом всмотрелась в туманную даль и там, где высились стены башни, крытой разноцветной черепицей, заметила груды черепков, рядом громоздились друг на друге обвитые драконами столбы и разрисованные бабочками балки. Увидела я и кое-что почуднее: солнце еще не взошло, и из колодца под сосной вылетали блуждающие ночные огоньки. Но, сколько я ни вглядывалась, нигде не было видно ни поющего юноши, ни танцовщицы, только под шум дождя заунывно куковали кукушки — одна нота высокая, одна низкая. Вот тут и вправду начинаешь понимать, что и императору, и простолюдину суждено уйти в небытие, государева наложница и деревенская баба одинаково обратятся в прах. В прошлом году во время новогоднего праздника даос Сун Лэ сказал мудрые слова. Узнал он, что наш Легкий Мыслями Император готов хоть день напролет любоваться пейзажами, и чтобы на них еще были нарисованы люди, и преподнес нашему государю картину с видом горы Ли. «А гора Ли все еще существует?» — спросил Император. «Короткая жизнь горы Ли продлилась только две тысячи лет», — ответил даос. «Так ведь две тысячи лет — совсем немало», — рассмеялся Император, а даос ему в ответ: «Мне только жаль, что эти две тысячи лет не были одной непрерывной жизнью. Гора Ли — поросший деревьями земляной холм — существовала двести лет, люди говорили о ней четыреста лет, а летописцы упоминали в своих записях еще девятьсот. Всего получается без малого две тысячи лет». В тот день я стояла прямо напротив даоса и слышала каждое его слово. Это было больше года назад, а второго дня встретилась мне одна ученая наложница, и я напомнила ей про даоса Сун Лэ. Она сказала, что на той картине с видом горы Ли был изображен могильный холм Цинь Шихуана[15], который владел Колоколом, Передвигающим Горы».
