Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
— Встань еще на колени! — говорила Айюэ. — Угощу.
Она наполнила до краев кубок и со смехом опрокинула его Боцзюэ прямо в рот.
— Негодница! — заругался Боцзюэ. — Весь халат залила. Я ж его первый раз надел. Придется с твоего возлюбленного взыскать.
После шуток все вернулись на свои места. Пришло время зажигать огни. Угощения кончились. Дайаня, Циньтуна, Хуатуна и Ин Бао угощали горячими кушаньями, вином и сладостями в покоях хозяйки.
Подали фрукты. Оттеснив сюцая Вэня, Боцзюэ хватал их со стола и отправлял в рот, а потом стал прятать в рукав.
Симэнь велел подать кости и предложил сюцаю Вэню начать игру.
— Что вы, что вы, почтеннейший сударь! — отказывался сюцай. — Вы начните.
Сели Симэнь и У Иньэр. Под пение четырех певиц было брошено двенадцать костей, и Симэнь выиграл. Все осушили по чарке. Иньэр обернулась к Вэню и Боцзюэ и выиграла у них партию. Айсян поднесла Симэню чарку вина, и они стали играть на пальцах. Потом Айюэ выиграла у Симэня, а Иньэр поднесла Ли Чжи и Хуану Четвертому по чарке.
Айюэ удалилась в спальню и вскоре появилась в новом одеянии. В узорной парчовой накидке, на которой красовались пробивающиеся сквозь дымку языки пламени, в бирюзовую крапинку бледно-желтой юбке из ханчжоуского шелка с золотою бахромой по подолу, из-под которой виднелись расшитые цветами панталоны и остроносые, похожие на клюв феникса, ярко-красные туфельки, она выглядела настоящей красавицей. В обрамлении мягкой выдры и пушистого зайца напудренное личико Айюэ казалось при свете огней еще более белым и нежным.
Только поглядите:
Облик девы беспечной
При полночной луне
Белизной — безупречный,
Словно снег по весне.
Глаз сверканье подвижных,
Полукружье бровей,
Губы пухлые, вишни
И сочней и алей!
Ты стройна и изящна,
Как бамбук молодой, —
Как скульптурка из яшмы,
Фитилёк златой.
Грудь вздымается нежно —
Абрикос налитой…
Ночь любви неизбежна,
Обопрись на ладонь!
Айюэ сразу покорила Симэня. Захмелевший гость вдруг вспомнил Ли Пинъэр, которая, явившись во сне, наказывала ему не пристращаться к ночным пирушкам, встал из-за стола и вышел по нужде. Хозяйка тотчас же кликнула служанку и велела проводить гостя с фонарем. Айюэ тоже вышла за ним вслед и поднесла тазик с водой. Когда Симэнь вымыл руки, Айюэ взяла его за руку и повела к себе в спальню, где в полуоткрытое окно светила луна, а в серебряных подсвечниках уже ярко горели свечи. Было тепло как весной. Благоухали мускус и орхидеи. Расшитый облаками шелковый полог закрывал постель.
Симэнь снял верхний халат и, оставшись в легком белом одеянии, разместился вместе с Айюэ на кровати.
— Вы, батюшка, сегодня у нас заночуете, да? — спросила Айюэ и положила ноги ему на колени.
— Нет, домой поеду, — отвечал Симэнь. — Во-первых, здесь Иньэр — неудобно, а кроме того, я лицо официальное, чиновное, а мы инспектора ждем. Как бы не нажить неприятностей. Уж я лучше как-нибудь к тебе днем загляну, ладно? Да, от души благодарю тебя за крендельки. Правда, целый день я тогда себе покою не находил. Ведь такие готовила только покойная Шестая. А после нее никто из домашних не умеет.
— Но их сделать большого труда не составляет, — заверила его Айюэ. — Надо только составные части правильно положить. Я тогда немного приготовила. Вам они, знаю, нравятся, вот я и велела Чжэн Чуню отнести. А орехи я сама нагрызла и у платка на досуге кисти выделала. Орехи, слыхала, Попрошайка Ин чуть не все съел.
— А чего ты хочешь от бесстыжего Попрошайки! — говорил Симэнь. — Не успел я оглянуться, как он сгреб пригоршней. Мне только попробовать удалось.
— Ишь какой он ловкий! — негодовала Айюэ. — Только я и мечтала его ублажать! Да! Я вам, батюшка, очень благодарна за сливы в мундире. Видели бы вы, как они понравились нашей матушке. Она как раз простудилась и всю ночь кашляла, нам покоя не давала. Но стоило ей взять в рот эту сливу, как сразу же появилась мокрота, и она успокоилась. Так что нам с сестрицей их немного перепало. Мамаша у нас вместе с банкой забрала, и мы, разумеется, не решились у нее спросить.
— Не огорчайся! — успокоил ее Симэнь. — Я вам завтра еще банку пришлю.
— А с Гуйцзе вы на этих днях виделись? — поинтересовалась Айюэ.
— Нет, с самых похорон ее не видел.
— А в пятую седмицу она что-нибудь вам прислала?
— Да, с Ли Мином.
— У меня к вам, батюшка, дело есть, — заговорила наконец певица. — Только если вы будете держать в тайне…
— Что такое? — спросил Симэнь.
Айюэ замялась.
— Нет, не скажу, а то сестры попрекать начнут, — после раздумья вымолвила Айюэ. — Скажут, за глаза сплетни распускаю. Неудобно.
Симэнь обнял ее.
— Ну скажи, в чем дело, — просил он. — Говори уж, болтушка, никому не передам.
Когда их разговор зашел довольно далеко, в спальню нежданно-негаданно ворвался Боцзюэ.
— Ну их хороши же вы, однако! — громко заговорил он. — Нас бросили, а сами любезничают.
— Ой! — воскликнула Айюэ. — До смерти напугал, настырный Попрошайка! Куда тебя занесло?!
— Уйди отсюда, пес дурной! — заругался Симэнь. — Что ж ты оставил и Куйсюаня, и Иньэр?
Однако Боцзюэ уселся рядом с ними на постель.
— Дай руку! — обратился он к Айюэ. — Только поцелую и уйду. Тогда милуйтесь себе сколько влезет.
С этими словами он вдруг схватил Айюэ за рукав, из которого показалась белоснежная, мягкая, как лебяжий жир, рука с серебряным браслетом. Рука эта казалась изваянной из прекрасного нефрита. На тонких точеных пальцах, напоминавших стрелки молодого лука, красовались золотые кольца.
— Дочка моя! — говорил восхищенный Боцзюэ. — Твои пальчики самим Небом предназначены для занятия, которому ты себя посвятила.
— Сгинь, проклятый! — заругалась Айюэ. — Я б тебе сказала.
Боцзюэ схватил Айюэ, поцеловал и пошел прочь.
— Вот Попрошайка проклятый! — закричала певица. — Грубиян несчастный! Врывается ни с того ни с сего, только людей пугает. Таохуа! — кликнула она служанку. — Погляди, ушел он или нет, и дверь запри.
Тут она стала рассказывать Симэню о Ли Гуйцзе и Ване Третьем с компанией.
— Видите ли, — говорила она, — Сунь Молчун, Рябой Чжу, Чжан Лоботряс, бездельники Юй Куань и Не Юэ, игроки в мяч Магометанин Бай и Шан Третий[1181] за компанию с Ваном Третьим целыми днями у Ли Гуйцзе пропадают. Барич Ван недавно бросил Ци Сян и сошелся с Цинь Юйчжи. В двух домах все состояние спустил. За тридцать лянов меховую шубу заложил, у матери пару золотых браслетов взял и все Гуйцзе отнес. На месяц ее откупил.
— Ах она, потаскуха! — негодовал Симэнь. — Я ж запретил ей с этим негодяем шиться, а она все за свое. А ведь как заверяла, клятвы давала. Голову мне, выходит, морочила?
— Не гневайтесь, батюшка! — успокаивала его Айюэ. — Я вам скажу, как Вана отвадить. Так проучите, за все отплатите.
Симэнь заключил ее в объятия. Обвив ее шею своими белыми шелковыми рукавами, он прижался к ее благоухающим ланитам. Она тем временем достала из жаровни немного ароматов и спрятала к себе в рукав.
— Я вас научу, батюшка, — продолжала она. — Только чтобы никто не знал, даже Попрошайка Ин. А то, чего доброго, слухи пойдут.
— Ну говори, дорогая! — шептал Симэнь. — Как проучить? Я ж не глупый, никому ни слова не скажу.
— Матери Вана Третьего, — начала Айюэ, — госпоже Линь, нет и сорока. А какие манеры! Подведет брови, подкрасит ресницы, нарядится… и собой красавица и умница. Ее сынок у певиц днюет и ночует, а она у себя дома поклонников принимает. Иногда, правда, выезжает — будто в женский монастырь помолиться, а на деле к своей сводне тетушке Вэнь. Все свидания через нее устраивает. Госпожа Линь в любовных делах слывет первой искусницей. Я вам, батюшка, говорю это потому, что свидеться с ней не так уж трудно. А другая зазноба — жена Вана Третьего. Этой только девятнадцать исполнилось. Племянница главнокомандующего Лу Хуана из Восточной столицы. Красавица писаная. Играет в двойную шестерку и шашки. Муженек у нее больше на стороне обретается, а она, как вдова, одна-одинешенька дома сидит и тоска ее снедает прямо смертельная. Руки на себя не раз накладывала — отхаживали. Словом, женщина на редкость. Если вам, батюшка, посчастливится сойтись с госпожой Линь, то вне сомнения и невестка вашей будет. Рассказ Айюэ возбудил в Симэне вожделение.
— Милая моя! — говорил он, обнимая Айюэ. — Откуда же ты знаешь все эти подробности, а?
Айюэ частенько звали в этот дом петь, но она об этом умолчала.
— Один мой знакомый как-то видался с госпожой Линь, — отвечала она уклончиво. — Тоже тетушка Вэнь сосватала.
— Так кто ж это? — заинтересовался Симэнь. — Уж не Чжан ли Второй, племянник богача Чжана с Большой улицы?
