Автор неизвестен Древневосточная литература - Средневековые арабские повести и новеллы
Не очень большое по объему повествование о Далиле содержит множество эпизодов самого разнообразного характера. Здесь и описание «шуток» Далилы и ее дочери Зайнаб, Али, Ахмада ад-Данафа и других, здесь и злой колдун Эзра Еврей, превращения, переодевания и изменение цвета кожи, здесь и насмешка над простоватым бедуином — горожане обычно высмеивали кочевников за их «дикость» и напыщенность речи, — здесь и рассказы о борьбе за должность предводителя «молодцов», о магрибинце-ювелире, о торговце рыбой «молодце» Зурайке и так далее. Все эти эпизоды динамичны, в них нет ни долгих разговоров, ни увещеваний и моралите, как в дидактических жанрах, — все внимание обращено на развитие сюжета, цель здесь — заинтересовать слушателя или читателя, а какую мораль извлечет он из рассказа о плутах — это уж его дело.
К совершенно иному жанру относится следующий за повестью о ловкачах, плутах и «молодцах» рассказ о Хинд и ал-Хадджадже. Это повествование относится к своеобразному жанру «исторических анекдотов», чрезвычайно популярному в арабской средневековой литературе (они помещались обычно в исторических хрониках или антологиях, рассказывающих о реально существовавших правителях, полководцах, везирах, поэтах, ученых) Персонажи этого рассказа очень известны в средневековой истории арабов. Хинд принадлежала к древнему аристократическому роду и славилась красотой и остроумием, ал-Хадджадж был наместником Ирака в дни правления халифов из династии Омейядов. Он вошел в историю как способный военачальник, жестокий правитель и красноречивый оратор, а его речь, обращенная к мятежникам Ирака, дошедшая до нас в ряде антологий и сочинений, посвященных «красноречивым ораторам арабов», считалась одним из шедевров «чисто арабского» красноречия. Короткие рассказы «исторического» жанра обычно основаны на реальном историческом факте и подвергались, очевидно, некоторой литературной обработке. Что касается данного рассказа, то, судя по сведениям, которые мы имеем о его героях из других источников, он очень правдоподобен и характеры в нем очерчены точно и правдиво. Читателю будет интересно познакомиться со своеобразными нравами арабского общества первой половины VIII века.
Намного более «беллетризован» рассказ о рыбаке Халифе и Харун ар-Рашиде. Из реальных исторических фактов о нем остались, в сущности, только имена широко известного багдадского правителя Харун ар-Рашида, его везира, не менее популярного в течение многих веков, Джаафара Бармекида и жены Харуна Зубайды, а также общий абрис их характеров. Все остальные элементы рассказа вымышлены, и мы видим здесь множество широко распространенных в мировом фольклоре мотивов «удачливого дурака», мотив «доли» и «обмена доли», олицетворенной здесь в образе обезьяны (может быть, этот мотив пришел из Индии, откуда родом многие арабские фантастические сказки).
Но наиболее силен фантастический элемент в двух повестях, которые можно было бы назвать «приключенческо-фантастическими», — «Повести о Бадре Басиме» и «Повести о Сайф ал-Мулуне и Бадиат ал-Джамал».
Поистине невозможно перечислить все перипетии этих произведений, также изобилующих известными фольклорными мотивами, разработанными всякий раз по-новому, как рассказы о морских людях, мотив заочной влюбленности (в первой повести — по описанию, во второй — по изображению на подкладке кафтана, подаренного герою царем Сулейманом, библейским Соломоном). Мы видим также мотив превращения, известный в мировом фольклоре мотив уничтожения души нечистой силы, находящейся в недоступном месте (в данной повести душа джинна находится в воробье, который прячется в ларце, хранящемся на дне сундука, помещенного на дне морском), мотив чудесного зачатия и чудесного рождения и так далее. Пожалуй, повесть о Сайф ал-Мулуке и Бадиат ал-Джамал — одна из наиболее колоритных фантастических повестей в средневековой арабской литературе не только из-за большого количества разнообразных эпизодов, где герой попадает из одной беды в еще худшую и спасается чудом, но и благодаря удачной композиции, умелой компоновке элементов, когда дублирующие, похожие друг на друга эпизоды (события, происходящие с Сайф ал-Мулуком и его названым братом Саидом) как бы дополняют и оттеняют друг друга.
Повесть о Сайф ал-Мулуке и Бадиат ал-Джамал — очень характерное произведение жанра приключенческо-фантастической повести. Прежде всего она также «оправлена в обрамление» — рассказ о том, как была добыта эта «удивительная повесть», и эквивалентом обычного фольклорного мотива «путешествия за выкупом для невесты» является «путешествие за рассказом». Затем повесть о Сайф ал-Мулуке сочетает в себе элементы фольклорные, многие из которых названы выше, с библейскими легендами о царе Соломоне, мудром волшебнике, и другие легенды, что также чрезвычайно характерно для произведений этого жанра, как и для так называемых «народных романов», которые представляют собой тоже произведения приключенческо-фантастического жанра, лишь гораздо большего объема. Здесь упоминаются Вавилон и райские сады (страна Бабил и сады Ирама), Китай и Индия, Дворец Яфета, сына Нуха (библейский Ной), мифический Голубой город, что также является обычным для «сказочного набора» произведений данного жанра. Очень интересны отголоски античной литературы и фольклора, представленные неоднократно повторяющимися в различных вариантах и обработках мотивом Полифема, а также индийской литературы — в описании страны обезьян. Мы не можем сейчас проследить пути проникновения в средневековую арабскую прозу этих элементов — это вопрос очень сложный и еще не до конца разрешенный, но наличие их в повести о Сайф ал-Мулуке и других произведениях средневековой арабской литературы того же жанра бесспорно.
Сюжет приключенческо-фантастической повести, подобной «Повести о Сайф ал-Мулуке и Бадиат ал-Джамал», предстает перед нами как пестрый калейдоскоп, составленный, казалось бы, из простых и знакомых частей: путешествие, кораблекрушение, превращение, спасение похищенной девушки и так далее, но все вместе составляет неповторимую и красочную картину, пленяющую своим особым колоритом. Чего стоит, например, эпизод с великаншей, влюбленной в Сайф ал-Мулука, которого она вначале принимает за птицу и держит в клетке, или описание джиннов, пьющих из черепов хмельное вино. Не случайно «арабские сказки» до сих пор воспринимаются как шедевры фантастической сказки.
Завершает книгу одна из наиболее популярных в средневековой арабской и персидской литературе дидактическая повесть о царе Азадбахте, его молодом казначее и одиннадцати везирах. Популярность этой повести не случайна — это одно из наиболее совершенных произведений средневековой ближне- и средневосточной литературы вообще с точки зрения сюжетного богатства, великолепного словесного оформления, композиционной стройности и, наконец, необыкновенного искусства представлении плоских истин типа «терпение лучше всего» в форме живого и увлекательного рассказа.
Говоря о дидактических жанрах, мы невольно представляем себе что-то сухое, скучное, школьное, однако наши представления рушатся при встрече с такими произведениями, как «Повесть о царе Азадбахте». Живости и яркости этого повествования, несомненно, способствует его тесная связь с фольклором. Уже на начальных страницах повести нам встречается широко распространенный в мировом фольклоре сюжет «подкидыша» — ребенка, оставленного своими родителями и найденного или узнанного ими лишь в самом конце повести. Этот сюжет очень часто встречается в арабских народных романах, почти все главные герои которых — найденыши, не знающие своего происхождения (Сайф ибн Зу Язан, Джундуба и многие другие). Ряд фольклорных сюжетов имеется и в рассказах, входящих в обрамление и посвященных определенной теме — доказательству того, что человек не может бороться с судьбой, что важнее всего — быть терпеливым, не проявлять легкомыслия, не спешить, не поддаваться словам клеветников и завистников, быть смиренным, не проявлять злобы и зависти и так далее. Одиннадцать дней длятся суд над казначеем, несправедливо обвиненным везирами-завистниками, и каждый день юноша спасается от казни благодаря своему красноречию. На одиннадцатый день, когда юношу должны казнить, царь неожиданно узнает, что перед ним — его сын, и «беда сменяется радостью». Юноша, добродетельный и красноречивый, оправдан, а завистливые везиры-клеветники наказаны.
Мы вкратце рассказали здесь о героях повестей и новелл, предлагаемых читателю в этой книге. Но кроме них здесь есть еще один герой, общий для всех этих произведений, — красноречивое слово. Пафос красноречивого, прекрасного и убедительного слова пронизывает все произведения классической арабской прозы. «Поистине в слове — волшебство», — сказано в Коране, и средневековые литераторы Ближнего и Среднего Востока с упоением развивают эту мысль. Прославленный средневековый прозаик ал-Джахиз посвятил специальный труд искусству красноречивого слова, восхваляя издревле присущее арабам красноречие, искусство импровизации, умение применять словесные средства так, чтобы они оказывали самое сильное впечатление, «убивали и оживляли». Даже в фантастической сказке и приключенческой повести мы видим преимущественное внимание к искусно обработанному слову, сверкающему своими гранями, как драгоценный камень. К сожалению, в переводе не всегда удается передать все средства, к которым прибегают авторы, пишущие на арабском языке, — аллитерации, игру слов и образов, ритмическую и рифмованную прозу. В дидактических повестях мы особенно видим филигранное «плетение словес»: мысль многократно повторяется, находя для себя всякий раз иную словесную форму, в которой эта мысль предстает все в новом обличье, раскрывается все полнее.
