Wolfram von Eschenbach - Parzival
Его лицо отмыли.
Затем он получает в дар
Плащ, что пылает, как пожар:
То был арабский шелк блестящий,
Шуршащий, нежно шелестящий,
Тот плащ, что, по словам пажа,
Носила прежде госпожа,
Святая королева
Репанс86 – «Не Знающая Гнева»...
(Признаюсь вам, что и она
Была поражена
Красою Парцифаля...)
Все словно бы воспряли.
Печаль с угрюмых лиц сползла,
И словно Радости Посла
Скорбящие встречали,
Забыв свои печали...
И все заботятся о нем
И сладким потчуют вином.
С него доспехи сняли,
Чтоб плечи отдыхали,
И унесли копье и меч,
Но все ж, страшась нежданных встреч,
Он счел опасным и ненужным
Впредь оставаться безоружным...
Здесь случай вышел несуразный:
Ворвался некто безобразный
И, погремушками звеня,
Героя чуть ли не дразня,
Сказал ему: "Поди-ка,
Тебя зовет владыка!.."
Герой, оставшись без меча,
Ударил дурня сгоряча
Своим тяжелым кулаком.
Поверженный упал ничком,
Кровь из ноздрей бежала,
Спина его дрожала.
И рыцари все как вздохнут:
"О рыцарь! Он ведь только шут!
А с шуткою, пускай и вздорной,
Нам легче в этой жизни черной.
Мы извиненья вам приносим
И за него прощенья просим.
Слова ж его толкуйте так:
Вернулся с озера Рыбак.
И он уже, как нам сказали,
Вас ожидает в тронном зале..."
И вот вступает наш гордец
В досель не виданный дворец.
В роскошном королевском зале,
Наверно, сотни свеч сияли,
И сотней свеч освещена
Была здесь каждая стена.
И сотни в королевском зале
Перин пуховых разостлали,
Покрытых сотней покрывал...
Вот что наш рыцарь увидал...
В трех креслах восседали чинно
Три неизвестных паладина,
О чем-то говоря друг с другом,
Вблизи стоящих полукругом
Трех изразцовых очагов.
Огонь, достойный и богов,
Справлять свой пир не уставал
И яростно торжествовал
Над деревом Aloe Lignum87 -
Название дано из книг нам.
(Но в Вильденберге у меня88
Нельзя согреться у огня.)
Вот на кровати раскладной
Внесен, усталый и больной,
Дворца роскошного хозяин.
Тяжелой хворью он измаян.
Глаза пылают. Хладен лоб.
Жестокий бьет его озноб.
У очага, что посредине,
Приподнялся он на перине
И с грустью на друзей взирал.
Чем жил он? Тем, что умирал,
Пусть в славе, пусть в почете,
Но с Радостью в расчете...
И тело хворое не грели
Ни печи, где дрова горели
Столь жарким, яростным огнем,
Ни шуба, что была на нем
С двойным подбоем соболиным,
Ни шапка с пуговкой-рубином,
Надвинутая на чело,
Чтоб было голове тепло,
Ни меховое покрывало -
Ничто его не согревало...
Но вопреки ужасной хвори
Он, с лаской дружеской во взоре,
Увидев гостя, попросил
Его присесть... Он был без сил,
Но добротой лицо лучилось...
И вдруг – нежданное случилось...
Дверь – настежь. Свет свечей мигает.
Оруженосец в зал вбегает,
И крови красная струя
С копья струится,89 с острия
По рукаву его стекая.
И, не смолкая, не стихая,
Разносится со всех сторон
Истошный вопль, протяжный стон.
И это вот что означало:
Все человечество кричало
И в исступлении звало
Избыть содеянное зло,
Все беды, горести, потери!..
Вдоль стен, к резной дубовой двери,
Копье оруженосец нес,
А крик все ширился и рос,
Но лишь за дверью скрылся он,
Тотчас же смолкли крик и стон
И буря умиротворилась...
Тут дверь стальная отворилась,
И в зал две девушки вошли:
Златые косы до земли,
Прекрасны, словно ангелочки,
На голове у них веночки,
Одеты в праздничный наряд,
В руках светильники горят.
С красавиц люди глаз не сводят.
Но вот за ними следом входят
Графиня со своей служанкой,
Лицом прелестны и осанкой.
Как восхитительны их черты!
Каким огнем пылают их рты!
И с восхищеньем видят гости
Скамейку из слоновой кости,
Что обе вносят в зал,
Где Муж Скорбящий возлежал.
Они смиренно поклонились
И к девам присоединились...
Но тут под сладостный напев
Вступают восемь новых дев.
Четыре девы в платьях темных
Несли в светильниках огромных
Громады свеч: их свет светил
Светлей надоблачных светил.
У четырех других был камень,
Ярко пылавший, как пламень:
Струилось солнце сквозь него.
Яхонт, гранат зовут его...
И девы устремились тоже
К тому, кто возлежал на ложе.
Уже поставлен перед ним
Стол с украшением резным.
Возникли чаши, кубки, блюда,
Драгоценная посуда,
И радовали взоры
Из серебра приборы...
Я сосчитал, что было там
Прекрасных восемнадцать дам,
В шелка и бархат разодетых -
Величественней в мире нет их.
Но, счет закончить не успев,
Я шестерых прибавлю дев,
Возникших посреди других
В двухцветных платьях дорогих...
И к трапезе приготовленье
Сим завершилось... И явленье
Чудесное произошло.
Не солнце ли вспыхнуло так светло,
Что ночь, казалось, отступила?
Нет! Королева в зал вступила!..
Лучезарным ликом все освещала,
Чудеса великие предвещала.
И был на ней, как говорят,
Арабский сказочный наряд.
И перед залом потрясенным
Возник на бархате зеленом
Светлейших радостей исток,
Он же и корень, он и росток,
Райский дар, преизбыток земного блаженства,
Воплощенье совершенства,
Вожделеннейший камень Грааль...90
Сверкал светильников хрусталь,
И запах благовоний пряных
Шел из сосудов тех стеклянных,
Где пламенем горел бальзам -
Услада сердцу и глазам...
. . . . . . . . .
Да. Силой обладал чудесной
Святой Грааль... Лишь чистый, честный,
Кто сердцем кроток и беззлобен,
Граалем обладать способен...
И волей Высшего Царя
Он королеве был дан не зря...
Она приблизилась к больному
(И не могло быть по-иному),
Поставила пред ним Грааль...
Глядит с восторгом Парцифаль
Не на святой Грааль... О нет!
На ту, в чей плащ он был одет...
Но дело к трапезе идет...
И слуги вносят для господ
Чаны с нагретою водою...
Рук омовенье пред едою
Свершает благородный круг.
И вот для вытиранья рук
Гостям подносит полотенца
Паж с кротким обликом младенца...
Дымится в чашах угощение:
Столов, наверно, сто – не менее.
Четыре гостя за каждым столом
(Гостей – четыреста числом).
Предивно убраны столы -
Скатерти что снег белы...
. . . . . . . . .
Владыка на исходе сил
Сам перед трапезой омыл
Свои слабеющие руки.
И, верен рыцарской науке,
Парцифаль по зову чести
Со страждущим омылся вместе,
У многих вызвав умиленье...
И преклонил пред ним колени
Какой-то очень юный граф,
Обоим пестрый плат подав...
Но слушайте, что было дале!
У каждого стола стояли
Четыре кравчих... Из них двоим
Вменялось господам своим
И нарезать, и наливать,
А двум другим – все подавать...
Затем с достоинством, без спешки,
Вкатили кравчие тележки,
На коих не один бокал
Чистейшим золотом сверкал
И, ярким светом залитая,
Сияла утварь золотая...
Но вот вступает сотня слуг,
Чтоб совершить по залу круг.
Добавим, что в руках у них -
Сто белых скатертей льняных
(Зачем, узнаете впоследствии).
Гофмаршал возглавляет шествие...
Остановились пред Граалем,
И тотчас дал хлеба Грааль им.
(Здесь я рассказываю вам
Лишь только то, что слышал сам.)
Грааль в своей великой силе
Мог дать, чего б вы ни просили,
Вмиг угостив вас (это было чудом!)
Любым горячим иль холодным блюдом,
Заморским или местным,
Известным исстари и неизвестным,
Любою птицей или дичью -
Предела нет его величью.
Ведь Грааль был воплощеньем совершенства
И преизбытком земного блаженства,
И был основою основ
Ему пресветлый рай Христов.
О, сколько в чашах золоченых
Вареных, жареных, печеных
Яств у Грааля-! Он готов
К раздаче мяса всех сортов.
Он разливал супы на диво,
К жаркому предлагал подливы
И перец, обжигавший рты,
Набив обжорам животы.
Он кубки наполнял искристым
Вином, и терпким и игристым,
Он, тот, пред кем склонялся мир,
Справлял гостеприимства пир,
И не случайно в этот зал
Он в гости рыцарей созвал!..
Но что же с молодым героем?
Он потрясен, смятен – не скроем.
Спросил бы: что творится здесь?
Однако скромность, а не спесь
Ему задать вопрос мешает
И права спрашивать лишает.
Ведь Гурнеманц предупреждал,
Чтоб Парцифаль не задавал
При неожиданных соблазнах
Вопросов лишних или праздных:
