Ашвагхоша - Жизнь Будды
С свитой женской и мужскою,—
Он пошел в ту рощу мира,
Чтоб лишить покоя плоть.
Видя, как спокойный Муни
Приготовился безгласно
Пересечь пустыню Моря,
Это Море трех миров,—
Лук он взял рукою левой
И, стрелу качнувши правой,
К Бодгисаттве обращаясь,
Молвил: «Кшатрия! Восстань!
Испугаться будет впору,
Смерть твоя в засаде близкой,
Воплощай свою молельность,
Свой же замысел оставь.
Не ищи освобожденья
Для других, будь милосердным,
Миротворь,— награду примешь,
Путь свершив свой, в Небесах.
Это — торная дорога,
Победители ходили,
Люди знатные, и Риши,
И цари — дорогой той.
Если ж ты сейчас не встанешь,
Осмотрительно подумай,
Свой обет отбрось, не жаждай,
Чтобы взвизгнула стрела.
Помнишь, Аида, внук Сомы,
Чуть стрела его коснулась,
Словно в вихре, сумасшедший,
Тотчас разум потерял.
Помнишь, Вимала, подвижник,
Чуть свистящую услышал,—
Потемнел в своей природе,
Изменился сам в себе.
Что же можешь ты, последыш?
Что ты можешь, запоздалый?
Как стрелы моей избегнешь?
Встань немедля! Прочь скорей!
Гнойный яд в стреле проворной,
Где ударит,— строит козни.
Вот, я целю! Что ж, еще ли
Будешь в лик беды глядеть?
Не боишься? Не трепещешь
Ты стрелы, несущей гибель?»
Так хотел, угрозой, Мара
Бодгисаттву устрашить.
Но меж тем у Бодгисаттвы
Сердце двигнутым не стало,
В сердце не было сомненья,
Страх над ним не тяготел.
И стрела, скользнув, мелькнула,
Впереди ж стояли девы,
Но не видел Бодгисаттва
Ни стрелы, ни этих трех.
Мара был смущен сомненьем
И воскликнул с бормотаньем:
«Дева снежных гор стреляла,
Магесвара ранен был,
Изменить был должен дух свой,
Бодгисаттва ж неподвижен,
На стрелу не смотрит даже,
Ни на трех небесных дев.
Хоть бы искра пробудилась
В нем любовного хотенья!
Нужно воинство собрать мне,
Силой страшной утеснить».
Только Мара так подумал,
Вот уж воинство явилось,
Так внезапно сгромоздилось,
Каждый в облике своем.
И одни держали копья,
У других мечи сверкали,
А иные, вырвав древо,
Помавали тем стволом.
У иных сверкали искры
От алмазных тяжких палиц,
У других иное было,
Лязг доспехов всех родов.
Голова одних свиная,
У других как будто рыбья,
Те — коням подобны быстрым,
Те — подобные ослам.
Лик иных был лик змеиный,
Лик быка, и облик тигра,
И подобные дракону,
Львиноглавые скоты.
На одном, иные, теле
Много шей и глав носили,
Глаз один на лицах многих,
Лик один, но много глаз.
С крутобрюхими телами,
А другие точно складка,
Весь живот как провалился,
Ноги тонкие одни.
У иных узлом колени,
Ляжки жирные раздулись,
У иных не ногти — когти,
Закорючены крючком.
Безголовые там были,
Те безгруды, те безлики,
Две ноги, а тел не мало,
Лики пепельней золы.
Грубы вздувшиеся лица,
Так разлезлись, что взирают
Не туда-сюда, а всюду,
Смотрит выпученный глаз.
Рядом с ликом цвета пепла
Лик звезды, всходящей утром,
Те — как пар воспламененный,
Те — ушами — точно слон.
Горб у тех горе подобен,
Те и наги, и мохнаты,
В кожи, в шкуры те одеты,
Ало-белый в лицах цвет.
Те глядят в змеиной коже,
Те — как тигр — готовы прыгнуть,
Те — в бубенчиках и кольцах,
Эти с волосом как винт.
Эти — волосы по телу
Словно плащ распространили,
Те еще — сосут дыханье,
Те еще — крадут тела.
Эти с воплями танцуют,
Эти пляшут, сжавши ноги,
Эти бьют один другого,
Эти вьются колесом.
Эти скачут меж деревьев,
Эти воют, эти лают,
Те — вопят охриплым вопом,
Те пронзительно кричат.
Дрожь идет в Земле великой
От смешения злых шумов,
Окружила древо Бодхи
Та бесовская толпа.
С четырех сторон уродство.
Над собою изогнувшись,
Тело рвут свое на части,
Эти жрут его сполна.
С четырех сторон окрестных
Изрыгают дым и пламя,
Вихри, бури отовсюду,
Сотрясается гора.
Пар, огонь и ветер с пылью
Тьму, как деготь, созидают,
Смоляные дышат мраки,
Все невидимо кругом.
Дэвы, склонные к закону,
Также Наги все и Духи,
Раздражась на войско Мары,
Кровью плакали, смотря.
И великим братством, Боги,
Видя это искушенье,
С несмущенными сердцами,
Состраданием горя,
Все пришли, чтобы увидеть
Бодгисаттву, как сидит он
Так светло-невозмутимо,
Окружен толпою бесов.
Несосчитанные злые,
Землю с Небом потрясая,
Ревом звуков злополучных
Наполняли все кругом.
Но безгласный Бодгисаттва
Между них сидел спокойный,
И лицо его сияло,
Прежний блеск не изменив.
Царь зверей, так лев спокоен
Меж зверей, что воют возле
И вокруг рычат, свирепо,—
Непривычно странный вид.
Войско Мары поспешает,
Выявляет крайность силы,
Друг ко другу, друг за другом,
Угрожают погубить.
Взор в него вперяют острый,
Зубы хищные оскалив,
Налетают, словно вьюга,
Прыгнут здесь, а там скакнут.
Но безгласный Бодгисаттва
Наблюдает их спокойно,
Как спокойно смотрит взрослый
На играющих детей.
Ярче дьявольское войско
Распалялось силой злобы,
Хвать за камень — не поднимут,
Схватят камень — не швыркуть.
Их летающие копья,
Стреловидные орудья,
Зацепляются за воздух,
Не хотят спуститься вниз.
Гневный гром и тяжесть ливня,
Град, несущий раздробленье,
Превращались в пятицветный
Нежных лотосов цветок.
Между тем как яд отвратный
И драконова отрава
Обращались в благовонный,
Сладко-свежий ветерок.
И ущерб нанесть бессильны,
Те несчетные творенья,
Не коснувшись Бодгисаттвы,
Только ранили себя.
Помогала Маре тетка,
Называлась Мага-Кали,
У нее в руках был череп,
В блюдо выделан был он.
Стоя против Бодгисаттвы,
Похотливостью движений
И приятным этим блюдом
Помышляла искусить.
Так все сонмы воинств Мары,
Каждый в дьявольском обличьи,
Закрутились, чтобы бунтом
Бодгисаттву устрашить.
Ни один его был даже
Двинут волос в этой битве,
И дружины Мары были
Тяжкой схвачены тоской.
И тогда, незримы, в высях,
Тотчас воинства иные,
Голос стройный умножая,
Возгласили с высоты:
«Вот он! Вот великий Муни!
Дух его не тронут злобой,
И его — порода Мары
Тщетно хочет погубить.
Затемненные, напрасно
Вы упорствуете в грязном,
Откажитесь же от тщетной,
От убийственной мечты.
Он спокоен, тихий Муни,
Он сидит невозмутимый,
Вы не можете Сумеру
Сдунуть с каменных основ.
Может быть, огонь замерзнет,
И вода воспламенится,
И земля, как пух, смягчится,
Он не может ранен быть.
Вам не ранить Бодгисаттву!
Чрез века вспоен страданьем,
Мысли стройно устремивши,
Средства правильно развив,
В чистоте взлелеяв мудрость,
Всех любя и всех жалея,
Он скреплен четверократно,
Тех углов не разделить.
Эти доблести прекрасны
И не могут разорваться,
И сомнительным не сделать
К высшей правде путь его.
Ибо, как должно, бесспорно,
Солнце с тысячью лучами
Потопив в сияньи сумрак,
Мировую тьму зажечь,—
Или, дерево буравя,
Мы зажжем огонь горящий,
Иль, глубоко землю роя,
Мы заставим брызнуть ключ,—
Так и тот, кто непреклонен,
Выбрав правильные средства,
Если так искать он будет,
Неизбежно он найдет.
Темен мир без поученья,
Три язвят его отравы,
Хоть, неведенье и злоба,—
В мире плоть он пожалел,
И, жалея всех живущих,
В эти трудности вмещенных,
Радость мудрости искал он,
Чтобы страждущим помочь.
Для чего же злое мыслить
И тому препоны ставить,
Кто задумал — прочь из мира
Скорбь гнетущую изгнать?
То неведенье, что всюду,
Родилось от лжеучений,—
Потому-то Бодгисаттва
Привлечет людей к себе.
Ослепить того, кто будет
Вожаком великим мира,
Невозможная затея;
Так, испытанный вожак
Чрез Великую Пустыню,
Вдаль уводит караваны
И, в песках дороги зная,
Никогда не заведет.
Так вся плоть в темноты впала,
Где идут, не знают сами,
