Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)
Благодаря чтению сутр и проведению буддийских обрядов здоровье Канэиэ стало понемногу улучшаться и, наконец, как я и надеялась, он ответил мне собственноручно. «Болезнь была необыкновенно долгая, проходили дни, когда я не вставал с постели, но более всего меня беспокоит, что я доставил тебе очень много волнений», — писал он мелким почерком, видимо, когда никого не было рядом. «Поскольку теперь я нахожусь в твердой памяти, — говорилось дальше в письме, — когда наступит вечер, навести меня — на глазах у людей это делать неудобно. Ведь со дня нашей последней встречи прошло столько времени!»
Я было стала раздумывать, что про меня подумают люди, но сомнения посещали меня до тех пор, пока о том же самом он не написал повторно. Тогда я подумала, что ничего не поделаешь, и распорядилась:
— Экипаж, пожалуйста!
Очень заботливо мне была приготовлена комната, отделенная от спальни коридором, а сам Канэиэ ожидал меня, лежа на веранде… Я погасила светильник, горевший на экипаже, сошла на землю и в полной темноте, не зная даже, где вход, бормотала только: «Ой, кажется, здесь..» — и тут меня взяли за руку и проводили.
— Почему тебя так долго не было? — спросил Канэиэ, и мы с ним стали тихонько разговаривать обо всем, что происходило за эти дни, пока он не произнес громко:
— Зажгите светильники! Уже темно. — А мне сказал: — Ты ни о чем не беспокойся. — И велел поставить светильники за ширмой, так что они стали слабо освещать комнату.
— Я еще не ем рыбы и другого скоромного, но я подумал о том, что если мы с тобой сегодня встретимся, то поедим вместе. Ага, вот оно! — с этими словами он пододвинул к нам тележку с кушаньями. Когда мы немного поели, пришел буддийский наставник — тьма к этому времени сгустилась — и они стали заниматься целительными заклинаниями и выполнять магические телодвижения.
— Теперь отдохните. Сегодня мне легче, чем обычно, — заявил Канэиэ, и наставник в добродетели, сказав:
— На этом позвольте откланяться, — ушел. И вот уже стало светать, когда я сказала:
— Позови служанку.
— Что? — остановил он меня. — Да ведь совсем темно! Побудь еще…
А когда рассвело, позвал мужскую прислугу, велел открыть ставни и посмотрел в окно.
— Взгляни, — обратился ко мне Канэиэ, — как хорошо здесь растет трава.
Когда я выглянула наружу, то сразу заторопилась:
— Время уже настало очень неподходящее!
— Что такое? Сейчас прибудет завтрак! — откликнулся Канэиэ, так как наступало уже полуденное время. — Пожалуй, я обратно поеду с тобой. Еще раз тебе, наверное, нельзя приезжать.
— Что подумают люди даже о том, что я приехала сюда теперь? А если увидят, что ты провожаешь меня, будет, я думаю, еще хуже.
— Тогда вызывай людей и экипаж, — согласился Канэиэ, и когда экипаж был подан, он, шагая явно с трудом, проводил меня до того места, где мне нужно было садиться. Смотреть на него было очень трогательно.
— Когда ты сможешь выезжать? — спросила я, заливаясь слезами.
— Я очень тревожусь о тебе, так что приеду завтра или послезавтра, — ответил он, и вид у него был обеспокоенный. Экипаж немного подали назад, и проследив, как запрягали вола, я продолжала смотреть на Канэиэ. Он вернулся в комнату и смотрел на меня оттуда, и пока упряжку выводили из ворот, я тоже, помимо воли, все время оборачивалась и внимательно вглядывалась в него.
И вот около полудня пришло письмо. Там было написано обо всякой всячине:
После того, как ты была здесь,
Все думаю —
Ужели это все?
О, как горька
Повторная разлука!
Ответ был таков: «Я все еще обеспокоена тем, что тебе было так трудно.
Мне тоже было горько.
Обратная моя дорога
В бухте слез
Была такой печальною
Дорогой».
Дня через два или три, хотя ему еще было трудно, Канэиэ, как и обещал, приехал увидеться со мной. Постепенно он становился таким, как обычно, и его посещения стали такими, как прежде.
Пришла пора отправляться смотреть праздники четвертой луны, и главная госпожа выехала тоже. Обнаружив это, я распорядилась остановиться напротив. Пока мы ожидали процессию, от нечего делать я написала и послала ей половину стихотворения, прикрепив его к побегу мальвы, связанному с плодом апельсина:
Хоть слышу я, что это мальва,
С другой же стороны
Я вижу апельсин.
(Хоть слышу я о нашей встрече,
С другой же стороны,
Все ж лучше подождать)[39].
Прошло довольно много времени, покуда от нее не принесли заключительную часть к этому стихотворению:
«Как Вы горюете,
Я вижу лишь теперь.
(Я горечь желтого плода
Теперь лишь только вижу)».
Одна из моих служанок заметила:
— Она должна была питать неприязнь к Вам годами, так почему же она говорит только про сегодня?
Когда мы возвратились домой, я обо всем рассказала Канэиэ: «Было то-то и то-то», — и он отметил:
— Ей, наверное, хотелось сказать: «У меня возникло желание разжевать Вас вместо апельсина!»
Нам это очень понравилось.
В нынешнем году, когда дошли до нас слухи, что праздник ирисов состоится, все пришли в необыкновенное возбуждение. Я думала, как бы посмотреть его, но заранее не заказала себе место. Как-то, в присутствии Канэиэ, я сказала:
— Думала я посмотреть…
А когда он однажды пригласил меня:
— Сыграем в шашки сугуроку! Я ответила:
— Хорошо. Но только на спор — на зрелищное место! — И выиграла. На радостях я стала готовиться к празднеству, и среди ночи, когда все успокоилось, придвинула к себе тушечницу и для разминки написала:
Я не считаю ирисов
Вытянувшихся стебли,
Чтоб выдернуть их с корнем.
Но ожидаю праздника цветов,
Что в пятую луну бывает.
А написав, протянула Канэиэ. Он рассмеялся:
Кто знает их число,
Пока они растут в болоте?
Иль ждешь ты
Праздника,
Тех ирисов не зная?
Правда, у Канэиэ и до этого было намерение посмотреть церемонию, и рядом с помостом для принца у него было приготовлено место для ее обозрения, ограниченное двумя столбиками и великолепно украшенное.
Так, на посторонний взгляд безобидно, мы прожили в браке больше одиннадцати или двенадцати лет. Однако все это время я денно и нощно продолжала сожалеть о том, что мы живем не как все люди. Для этого были все основания. Если говорить обо мне, — в то время, когда Канэиэ рядом не видно было, меня одолевала тоска от малолюдья, а отец — единственный человек, который служил мне надежной опорой, — уже больше десяти лет был скитальцем по уездам; в редкие же свои посещения столицы он находился в особняке на Четвертой-Пятой линии, в то время как я жила у ближнего скакового поля на Первой линии, далеко оттуда. Мое обиталище, за неимением человека, который бы приводил его в порядок, пришло в очень плохое состояние. Мысли у меня запутались в тысяче трав, о том, что Канэиэ, который равнодушно приезжает сюда и уезжает отсюда, — даже не задумывается о том, что для меня это может быть обидно. И то сказать — он был весь в делах, даже заметил как-то, что окружен ими плотнее, чем запущенное жилище полынью, и все время думает о них. Так наступила восьмая луна.
Однажды, когда мы уже провели день вполне безмятежно, мы вдруг заговорили о каких-то пустяках, а в конце концов и я, и Канэиэ стали говорить друг другу всякие неприятности, и он, высказав мне множество упреков, вышел вон. Дойдя до угла, Канэиэ позвал нашего малютку-сына и заявил ему:
— Больше я сюда не собираюсь приходить! — И уехал. Ребенок пришел в дом потрясенный, горько рыдая.
— Ну, что такое, что случилось? — спрашивала я, и, хотя он ничего не отвечал, я поняла, что тут за причина, и не стала больше спрашивать, чтобы окружающие не услышали и чтобы об этом не пошли толки, постаралась успокоить ребенка разными разговорами.
Прошло дней пять или шесть, но от Канэиэ не было ни звука. Положение сделалось совершенно необычным, и я думала только о том, что Канэиэ вывела из равновесия и привела к таким ненормальным поступкам всего лишь одна моя шутка. «Неужели, — думала я, — наши такие неустойчивые отношения на этом и закончатся?» От подобных мыслей мне становилось очень печально. И тут я обнаружила, что вода в туалетном сосуде, налитая им в тот день, когда он ушел, так и стоит. Сосуд уже покрылся пылью. «Вот до чего уже дошло», — подумала я со стыдом и вспомнила тот день.
Было б видно твое отраженье,
Его бы спросила:
«Ужели меж нами закончено все?»
Но нет отраженья — растет уж трава
Водяная на этой прощальной воде.
И как раз в этот день появился Канэиэ. Как обычно, грустное настроение у меня прошло. Я только нервничала, и было очень печально, что спокойствие так и не наступило.
