Сборник Сборник - Китайский эрос (сборник)
— А потаскуха Ци Чан появилась? — спросил Боцзюэ.
— Все у Ванов скрывается, — отвечал Ли Мин. — А Гуйцзе у батюшки спокойно. Кто сюда за ней придет!
— То-то и оно! — поддакивал Боцзюэ. — Нам с дядей Се спасибо должна говорить. Знаешь, сколько нам батюшку пришлось уговаривать. Без наших хлопот где бы ей голову приклонить?!
— Что и говорить! — вторил ему певец. — Без батюшки горя бы хлебнула. На что у нас мамаша, и та ничего бы не сделала.
— Да, у вашей хозяйки, кажется, скоро день рождения? — подхватил Боцзюэ. — Я батюшку подговорю, мы вместе придем ее поздравить.
— Не извольте беспокоиться! — говорил певец. — Как дело уладится, мамаша с Гуйцзе всех вас пригласят.
— Одно другому не мешает. Поздравить и лишний раз стоит, — продолжал свое Боцзюэ и подозвал Ли Мина: — На, выпей за меня чарочку. Я нынче целый день пил, больше не могу.
Ли Мин взял чарку и, встав на колени, выпил до дна. Се Сида велел Циньтуну поднести ему еще.
— Ты, может, есть хочешь? — спросил Боцзюэ. — Вон на столе сладости остались.
Се Сида подал ему блюдо жареной свинины и утку. Певец взял блюда и пошел закусывать. Боцзюэ подхватил палочками полпузанка и сунул ему со словами:
— Сдается мне, ты таких кушаний в этом году и не едал. На, попробуй.
— Ну дай же ему все, что есть, — вмешался Симэнь. — К чему на столе оставлять?
— Ишь какой! — возразил Боцзюэ. — После вина проголодаюсь, сам еще съем. Ведь рыба-то южная. В наших краях в год раз и бывает. В зубах застрянет, потом попробуй понюхай — благоуханье! Отдай — легко сказать. Да такую и при дворе вряд ли пробуют. Только у брата и доводится лакомиться.
В это время Хуатун внес четыре блюдца — с водяными орехами, каштанами, белыми корнями лотоса и мушмулой. Не успел Симэнь к ним притронуться, как Боцзюэ опрокинул блюдце себе в рукав.
— Мне-то хоть немножко оставь, — сказал Се Сида и высыпал в рукав водяные орехи.
Только корни лотоса остались на столе. Симэнь взял корешок в рот, а остальное отдал Ли Мину. Он наказал Хуатуну принести певцу еще мушмулы, Ли Мин спрятал ее в рукав, чтобы угостить дома мамашу. Полакомившись сладостями, он взял гусли и заиграл.
— Спой «Там, за перилами, цветы и радость», — заказал Боцзюэ.
Ли Мин настроил струны и запел:
У пруда на свежей травке
По перилам нервно я стучу,
Кому сердечные муки поведать?
Молчат цветы
И мотыльки безмолвны.
Разлука мне душу терзает.
Дух Весны, почему милого не задержал?
Мне тяжело: опадают цветы, летит ивовый пух,
Нежно льнут к цветам мотыльки,
Все как и прежде кругом,
Жизнь ликует, как и всегда.
Какая тишина! Был бы милый рядом!
Помню: в начале весны мы расстались.
Яблони только начинали цвести,
Едва-едва раскрывались бутоны.
Неожиданно разнеслось гранатов благоуханье,
Погрузился красный лотос в глубину пруда.
Пришла жара. Без веера ни шагу,
А вот и ветер налетел на золотые хризантемы,
Сорвал листья, оголил платаны.
Зимние сливы уже зацвели, падают снежинки.
В теплых дворцах благовонья струят аромат.
Сколько за год дум! Сердце гложет досада.
Где мой милый, узнать бы,
Страдает один-одинешенек,
Где томится в тоске?
Радость первой встречи, потом тяжкие вздохи.
Упускают молодые юные годы любви.
Пока весна, мы все безмятежны,
Но страшит нас сумерек приход.
Нас посещает в сумерки досада.
Тосковать несчастной мне одной,
Благовония курить,
С кем ложе мне делить?
Ночь бесконечно длинна,
А постель холодна, холодна.
Я, как и ты, почиваю одна.
Надеюсь на свиданье лишь во сне.
На мотив «Коробейника»:
Сбудется когда-нибудь жизни мечта,
Мы, Небу благодарные, свадьбу сыграем.
В этой жизни нам обоим
Союз счастливый предначертан,
А пока мы в одиночестве тоскуем,
Печалью жжет наши сердца.
Заключительная ария на мотив
«Сладостной мечтой упоена»:
За прошлые грехи страдаю,
Терзает душу мне тоска.
Помню, клялся горячо под звездою
Юноша пылкий, бросивший меня.
Когда в любви сольемся однажды,
Устроим счастья пышный пир.
Не расстанемся навек мы тогда.
Под пологом рядом забьются сердца.
Не забудь же, как страдала я!
В тот день пропировали до самых фонарей. Боцэюэ и Сида дождались, когда им подали горошек с рисом, стали собираться.
— Ты завтра занят, брат? — спросил Боцзюэ.
— Да, с утра еду на пир в поместье смотрителя гончарен Лю, — отвечал Симэнь. — Их сиятельства Ань и Хуан вчера приглашали.
— Тогда Ли Чжи и Хуан Пин пусть послезавтра придут, — говорил Боцзюэ.
Симэнь кивнул головой в знак согласия. — Только пусть после обеда приходят, — добавил он.
Боцзюэ и Сида ушли. Симэнь велел Шутуну убрать посуду, а сам направился к Юйлоу, но не о том пойдет речь.
Симэнь встал рано, позавтракал и, нарядившись в парадное платье, с золотым веером в руке верхом отбыл не в управу, а на пир к смотрителю гончарен Лю, который жил в поместье в тридцати ли от города. Хозяина сопровождали Шутун и Дайань, но не о том пойдет речь.
Воспользовавшись отсутствием Симэня, Цзиньлянь договорилась с Пинъэр, чтобы та добавила к трем цяням, полученным от Цзинцзи, своих семь цяней. Они велели Лайсину купить жареную утку, пару кур, на один цянь закусок, а также жбан цзиньхуаского вина, кувшин белого вина, на один цянь пирожков с фруктовой начинкой и сладостей, а его жене приказали готовить стол.
— Сестрица! — обратилась Цзиньлянь к Юэнян. — Тут как-то падчерица выиграла у зятя три цяня. Сестрица Ли семь добавила. Вот мы и решили угощение устроить. Сестрица, приглашаем тебя в сад.
Сначала Юэнян, Юйлоу, Цэяоэр, Сюээ, падчерица и Гуйцзе пировали в крытой аллее. Потом вино и закуски перенесли в самую высокую в саду беседку спящих облаков, где одни играли в шашки, другие метали стрелы в вазу. Юйлоу с Цзяоэр, падчерицей и Сюээ поднялись в терем любования цветами и, опершись на перила, смотрели вниз. Их взору предстали цветник из пионов, клумбы гортензий, яблоневая веранда, беседка алых роз, беседка вьющихся роз и розарий. Словом, тут всегда благоухали цветы, круглый год ликовала весна.
Когда они вышли из терема в беседке спящих облаков, Сяоюй с Инчунь продолжали угощать Юэнян.
— Что ж мы зятюшку-то не позвали? — вдруг вспомнила она.
— Его батюшка за город отправил, — пояснила падчерица. — К Сюю за деньгами поехал. Скоро, наверно, воротится.
Немного погодя появился Чэнь Цзинцзи. Одет он был в легкий халат из темного шелка, обут в прохладные туфли, над которыми виднелись светлые чулки, на голове красовались четырехугольная шапка с кистью и золотая шпилька. Поклонившись Юэнян и остальным хозяйкам, он сел рядом с женой.
— Я от Сюя серебро привез, — докладывал он хозяйке. — Две с половиной сотни лянов в пяти слитках. Юйсяо убрала.
Налили чарки. Вино обошло несколько кругов. Царило веселое настроение. Юэнян с Цзяоэр и Гуйцзе сели за шашки. Юйлоу, Пинъэр, Сюээ и Цзинцзи с женой пошли любоваться цветами. Лишь Цзиньлянь, укрывшись за горкой в банановой чаще, с белым круглым веером развлекалась ловлей бабочек. Неожиданно сзади нее очутился Цзинцзи.
— Вы ловить не умеете, матушка, — вдруг сказал он. — Давайте я вам поймаю. У бабочек ведь тот же нрав, что и у вас. Тоже мечутся вверх-вниз, покоя не знают.
Цзиньлянь обернулась и косо поглядела на Цзинцзи.
— Ах ты, разбойник! — заругалась она, шутя. — Что тебе, жить надоело? Кто тебя просит учить? А кто увидит, что тогда будешь делать? Знаю, тебе сейчас и смерть нипочем. Напился, вот и храбришься. Ну, платки купил?
Цзинцзи засмеялся.
— Вот тут твои платки, матушка, — говорил он, — шаря в рукаве. — Как благодарить меня будешь, а?
Он прильнул лицом к Цзиньлянь, но она его отпихнула. Тут из сосновой аллеи показалась Пинъэр с Гуаньгэ на руках. За ней следовала кормилица Жуй. Пинъэр заметила Цзиньлянь, когда та взмахнула белым веером. Она и не подозревала, что рядом с ней был и Цзинцзи.
— А, тут мама бабочек ловит, — говорила Пинъэр. — Поймай для Гуаньгэ, а!
Цзинцзи, опустив глаза, бросился за горку.
— Тебе зятюшка отдал платки? — нарочно спросила Цзиньлянь, думая, что Пинъэр заметила и его.
— Нет еще, — отвечала Пинъэр.
— Он их с собой принес, — говорила Цзиньлянь. — Только при жене давать не хотел. Мне незаметно сунул.
Они сели на террасу среди цветов и разделили меж собою обновки. Гуаньгэ лакомился сливой. На нем красовался белый с бахромою платок.
