Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
– Очень интересно, – согласились все.
– Поскольку мне первой пришла в голову мысль создать общество, то и право первой устроить угощение принадлежит мне, – заявила Таньчунь.
– В таком случае открытие общества назначаем на завтра, – предложила Ли Вань и обратилась к Таньчунь:
– Согласна?
– Давайте это сделаем прямо сейчас, – сказала Таньчунь. – Ты задашь тему для стихов, Властительница острова Водяных каштанов задаст рифмы, а Обитательница павильона Благоухающего лотоса будет следить за порядком.
– А по-моему, несправедливо, чтобы задавал тему и рифмы кто-нибудь один, – заметила Инчунь. – Лучше всего тянуть жребий.
– По дороге сюда я видела, как в сад принесли два горшка с очень красивой белой бегонией, – сказала Ли Вань. – Почему бы нам не сочинить о ней стихи?
– Так ведь ее никто не видел! – запротестовала Инчунь.
– Все знают, какая она, белая бегония, – возразила Баочай. – Зачем же на нее смотреть? Древние слагали стихи в минуты вдохновения и не всегда писали о том, что видели в данный момент. Иначе у нас не было бы так много замечательных стихов.
– В таком случае я задам рифмы, – уступила Инчунь.
Она взяла с полки томик стихов, раскрыла наугад, показала всем четверостишие с семисловной строкой и заявила, что все должны писать такие стихи. Затем она обратилась к одной из служанок:
– Назови первое пришедшее тебе в голову слово.
Девушка стояла, прислонившись к дверям, и не задумываясь выпалила: «У дверей».
– Итак, первое понятие – «дверь», – сказала Инчунь. – Оно по своему звучанию попадает в тринадцатый раздел. В наших стихах дверь должна быть упомянута в первой строке.
Она потребовала шкатулку с карточками рифм, извлекла из нее тринадцатый ящичек…
– Попались слова, которые очень трудно сочетаются, – заметил Баоюй.
Тем временем Шишу приготовила четыре кисти и четыре листа бумаги и подала каждому. Все стали сочинять стихи, одна лишь Дайюй как ни в чем не бывало играла листьями утуна, любовалась осенним пейзажем и шутила со служанками.
Одной из служанок Таньчунь приказала возжечь благовонную палочку «аромат сладостного сна». Эта палочка, длиной в три цуня и толщиной с обыкновенный фитиль, сгорала довольно быстро, и за это время нужно было написать стихотворение; кто не успеет, того штрафуют.
Таньчунь сочинила первая, записала, подправила и передала Инчунь.
– Царевна Душистых трав, у тебя готово? – спросила она у Баочай.
– Готово-то готово, но, кажется, плохо получилось, – откликнулась та.
Баоюй, заложив руки за спину, медленно прохаживался по террасе. Вдруг он обратился к Дайюй:
– Слышала? У них уже готово!
– Обо мне не беспокойся, – отозвалась Дайюй.
Баоюй заметил, что Баочай успела начисто переписать свои стихи, и воскликнул:
– Вот беда! От благовонной палочки остался всего цунь, а у меня лишь четыре строки!
И он снова обратился к Дайюй:
– Палочка вот-вот истлеет! Поторопись!
Дайюй пропустила его слова мимо ушей.
– Ладно, не буду тебя ждать, – сказал наконец Баоюй. – Надо записать, посмотрю, что получилось.
Он подошел к столу, взял кисть и принялся писать.
– Приступаем к чтению! – объявила Ли Вань. – Кто не успел, кончайте, не то оштрафуем.
– Крестьянка из деревушки Благоухающего риса не умеет писать стихов, зато она хорошо их читает, – заметил Баоюй, – к тому же она самая справедливая из нас, поэтому давайте договоримся принимать все ее замечания.
Девушки закивали в знак согласия.
Первыми Ли Вань прочла стихи Таньчунь.
Воспеваю белую бегониюТяжелая, захлопнутая дверь.
Холодная трава, вечерний луч погас.
У лестницы дворца зеленым мхом
Бока покрыты в ряд стоящих ваз.
Что есть нефрит? Чистейшая душа.
Нет ничего прозрачнее нефрита.
А снег – что это?[263] Это феи лик,
У ней, растаяв, вся душа открыта.
А сердца аромат? Пылинка в пустоте.
А гордость, красота? Им сила не дана…
…Уж в третьей страже ночь. Причудливая тень.
Бегония цветет, и светит ей луна…
Не надо говорить, что может вознестись
Святая в скромном белом одеянье, —
О том она поет, как луч вечерний гас
И как потухло дня последнее сиянье.
Стихи Таньчунь всем очень понравились, и Ли Вань стала читать написанное Баочай.
Как будто за закрытыми дверями
Сокровища хранишь и аромат.
Возьму кувшин, чтобы наполнить вазу
Живительною влагой до краев.
Тень осени я со ступеней смою, —
Тебя румяна, пудра не прельстят.
Твоя душа как из росинок слита,
Ты – холодность, ты – белизна снегов…
Ты – бледность. Но таинственная бледность,
Что не бывает у других цветов.
Да, ты грустна, но грусть твоя такая,
Которая не затемнит нефрит.
Пусть Чистоту наш Белый император[264]
Приемлет в дар как лучший из даров!
…Прелестна и печальна ты, как солнце,
Что на закате грустный свет струит.
– Ведь и вправду Царевна Душистых трав! – воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Баоюя.
Окрасила ласково двери
Осенняя бледность и свежесть,
Встряхнулась седьмая из веток[265],
И вазу наполнила снежность.
Тай-чжэнь из бассейна выходит…
А ты – ее тень ледяная.
Душа твоя, словно у Си-цзы,
Трепещет, нефритом сияя.
Нет, ветер под утро не сдунул
Печали столикой и тяжкой,
Следы твоих слез безутешных
Дождь, видно, умножил вчерашний,
И я, опершись на перила,
Предчувствием смутным объятый,
И звуки валька различаю
И флейту в минуты заката…
– Лучше всех сочинила Таньчунь! – заявил Баоюй, когда Ли Вань кончила читать. Однако Ли Вань отдала предпочтение Баочай.
– Стихи сестры Баочай самые выразительные, – сказала она и стала торопить Дайюй.
– Разве все уже окончили? – спросила Дайюй.
– Все.
Дайюй взяла кисть, единым духом написала стихотворение и бросила на стол. Ли Вань принялась читать:
Сянцзянский полог[266] не задернут,
Проход в двери полуоткрыт,
Разбитый лед – земле убранство,
А вазу красит лишь нефрит.
Едва Ли Вань закончила, как Баоюй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение:
– И как только она сумела так придумать!
Ли Вань продолжала:
Возьму тайком бутончик груши, —
Бегонии в ней белой – треть,
Зато в душе у дикой сливы
Возможно всю ее узреть![267]
– Сколько глубокого чувства в этих строках! – закричали все. – Замечательно!
Святыми лунных дебрей, видно,
Рукав твой белый был расшит,
Ты – дева грустная в покоях,
Что, вся в слезах, одна скорбит…
Нежна, застенчива… Кому же
Хотя бы слово скажешь вслух?
Ты к западным ветрам склонилась[268].
Уж скоро ночь. Закат потух.
– Это стихотворение самое лучшее! – в один голос заявили все.
– Если говорить об утонченности и оригинальности, не возражаю, – сказала Ли Вань, – что же касается глубины мысли, оно несомненно уступает стихотворению Царевны Душистых трав.
– Суждение вполне справедливое, – согласилась Таньчунь. – Фее реки Сяосян присуждается второе место.
– Самое неудачное – это стихотворение Княжича, Наслаждающегося пурпуром, – заявила Ли Вань. – Вы согласны?
– Ты совершенно права, – подтвердил Баоюй. – Стихи мои никуда не годятся. А вот стихи Царевны Душистых трав и Феи реки Сяосян следовало бы еще раз обсудить.
– Не вмешивайся, будет так, как я решила, – оборвала его Ли Вань, – а если еще кто-нибудь об этом заведет разговор, оштрафуем.
Баоюю ничего не оставалось, как замолчать.
– Собираться будем второго и шестнадцатого числа каждого месяца, – продолжала Ли Вань. – Задавать темы и рифмы позвольте мне. Можно устраивать и дополнительные собрания, хоть каждый день, если на кого-нибудь вдруг снизойдет вдохновение, я возражать не стану. Но второго и шестнадцатого все должны непременно являться.
– А название какое будет у общества? – спохватившись, спросил Баоюй.
– Слишком простое – неоригинально, – заметила Таньчунь, – слишком вычурное тоже нехорошо. Лучше всего назвать его «Бегония». Ведь именно о ней наши первые стихи! Быть может, название несколько примитивно, зато соответствует действительности.
Никто не стал возражать. Поболтав еще немного, они выпили вина, полакомились фруктами и разошлись кто домой, кто к матушке Цзя и госпоже Ван. Но об этом мы рассказывать не будем.
А сейчас вернемся к Сижэнь. Она никак не могла догадаться, что за письмо получил Баоюй и куда ушел вместе с Цуймо. Вдобавок появились женщины с двумя горшками бегонии. Сижэнь еще больше изумилась, стала расспрашивать, откуда цветы, и ей рассказали.
