Лэ Ши - Нефритовая Гуаньинь
Чжаои между тем отправилась к императрице, рассказала ей о своем разговоре с императором и закончила так:
— Сестра, помнишь ли, как мы бедствовали? Ведь мы просто погибали от голода и холода! Вместе с соседскими девочками я плела туфли из травы, а ты выносила их на рынок, и на вырученные деньги мы покупали горсть риса. Однажды ты вернулась, принесла рис, но тут разразилась страшная буря, а у нас не было даже хвороста, чтобы развести огонь и приготовить пищу. Голодные, озябшие, мы никак не могли заснуть. Ты велела мне покрепче прижаться к твоей спине, и мы заплакали. Неужели ты все забыла? Сейчас мы счастливы, живем в довольстве и почете, никто не может сравниться с нами, но ты сама губишь себя, сестра! Если ты еще раз пренебрежешь осторожностью и снова провинишься, а император снова прогневается, тебе уже ничем не поможешь. Ты не только лишишься головы, но будешь выставлена на позорище перед всею Поднебесной. Сейчас я еще сумела тебя спасти. Но никто не знает своего смертного часа. Случись мне умереть — кто тебе поможет, сестра?
Чжаои рыдала безутешно. Императрица также расплакалась.
После этого император уже не посещал покои императрицы. Единственная, кого он осчастливливал своими посещениями, была чжаои.
Как-то раз чжаои купалась, а император украдкой подглядывал за нею. Прислужницы ей доложили, и она поспешно скрылась в уголок, не освещенный фонарем, а император проникся еще большей любовью к ней.
На другой день чжаои снова пошла купаться. Император тайно одарил прислужниц, чтобы они молчали. Сквозь щелку в ширме император увидел расходящуюся кругами душистую воду купальни, а в середине — чжаои, подобную прозрачной яшме, погруженной в прохладный источник.
Мысли и желания его всколыхнулись, заклокотали, словно он потерял всякую власть над ними. Обратившись к одному из придворных, император сказал:
— С древних времен повелось, что императору нельзя иметь двух законных жен. Как жаль! Если бы не обычай, я непременно сделал бы императрицею и чжаои!
Императрица услыхала, что император подсматривал за купаньем чжаои и стал к ней еще благосклоннее; тогда она тоже решила искупаться в присутствии императора и пригласила его.
Император пришел: в купальне Чжао Фэй-янь не только разделась донага, но и позволила себе игриво обрызгать императора водой. Однако чем больше она старалась обольстить императора, тем меньше это ему нравилось; в конце концов, не дождавшись конца купанья, он ушел.
— Он любит одну чжаои, ничего не поделаешь, — заплакала Чжао Фэй-янь.
В день рождения Чжао Фэй-янь чжаои явилась с поздравлением. Вместе с ней прибыл и император. Не осушив первого кубка и наполовину, императрица всплакнула, потом еще и еще раз — она хотела разжалобить императора.
— Другие от вина веселеют, — сказал император, — а ты опечалилась. Что у тебя за горе?
— Мне вспомнилось, как я жила в Дальних покоях и вы осчастливили их своим посещением. Я стояла позади императрицы, и вы смотрели на меня, не сводя глаз. Императрица поняла ваше желание и послала меня прислуживать вам. Я удостоилась чести вас одевать. Я сняла с вас несвежее белье и хотела его постирать, но вы сказали: «Оставь себе на память». Не прошло и нескольких дней, как вы снова посетили Дальние покои. Следы ваших зубов долго оставались на моей шее. Я вспомнила об этом и невольно заплакала.
Император тоже вспомнил минувшее, пожалел о нем, и любовное желание пробудилось вновь. Он глядел на Фэй-янь и молча вздыхал.
Чжаои поняла желание императора, попрощалась и вышла. Император покинул Восточные покои лишь с наступлением сумерек.
Благосклонность императора внушила императрице хитроумный замысел: спустя три месяца она объявила, будто ждет ребенка. Послание, поданное ею императору, гласило:
«Ваша покорная супруга уже давно обитает в императорских покоях. Сначала она удостоилась высочайшей близости, затем была пожалована высоким званием. Тому минуло немало лет. Недавно, по случаю дня своего рождения, она вновь удостоилась высочайшей милости: Вы снизошли до того, что поздравили ее, посетив Восточные покои. Она удостоилась чести долго пробыть с Вами вместе, и Вы вновь одарили ее своей любовью. Ваша покорная супруга в последние месяцы ощущает, что ложесна ее наполнились. Она не страдает более месячными недомоганиями, хотя вкус к пище сохраняет по-прежнему. Она мыслит об отпрыске священномудрого императора, заключенном в ее ложеснах, и чудится ей, будто дневное светило вошло в ее чрево. Как лучи солнца, пронизывающие радугу, служат благим предзнаменованием, так и дракон, опустившийся на ее грудь{131}, явился вестником счастья. Ожидая рождения Вашего несравненного наследника, супруга Ваша жаждет поспешить в тронный зал, дабы узреть мудрейшего и светлейшего из смертных, и в радости предвкушает эту встречу. Вот что Ваша супруга почтительно доводит до Вашего сведения».
Находясь в Западном дворце, император получил послание. Прочитав, он просиял от радости и отвечал императрице таким письмом:
«Ваше послание наполнило нас великою радостью. Супружеские связи — это суть и основа равновесия в обществе, они чрезвычайно важны для общества и трона, и первейшая их цель — продолжение рода. Сейчас, когда беременность Ваша только начинается, Вам надлежит быть постоянно в тепле и сытости. Надлежит, далее, избегать любых сильно возбуждающих лекарств и не принимать никакой пищи, кроме самой здоровой. В дальнейшем не утруждайте себя посланиями по всей форме — все просьбы, какие у Вас будут, можете передавать изустно через придворных».
Радостная весть разнеслась по императорским дворцам. Придворные забегали, засуетились. Чжао Фэй-янь боялась, как бы император не пожаловал к ней сам и обман не открылся. Она принялась советоваться с одним придворным, неким Ван Шэном.
— Самое лучшее, — посоветовал Ван Шэн, — это сказать императору, что, когда женщина беременна, мужчина не должен ее касаться — иначе можно потревожить плод и вызвать выкидыш.
Императрица послала Ван Шэна с докладом к императору. Чэн-ди больше к ней не приходил и лишь посылал слуг осведомиться о здоровье.
Когда императрице подошло время рожать, император стал готовиться к обряду первого купания младенца. Чжао Фэй-янь пригласила Ван Шэна и вместе с ним дворцового слугу и сказала так:
— Ван Шэн, ты служишь во дворце, хотя одежды отца твоего и деда были желты{132}. Мне обязан ты и довольством и почетом, которые ныне вкушаешь вместе со своею семьей. Эту историю с беременностью я выдумала — чтобы упрочить свое положение. На самом деле ничего нет. А срок уже подходит. Можешь ли что-нибудь придумать? Если дело кончится успешно, в прибыли будешь не только ты, но и твои потомки до десятого колена.
— Ваш слуга мог бы найти для вас новорожденного младенца из простых, — ответил Ван Шэн, — и принести во дворец. А вы скажете, что это вы родили. Только нужна строгая тайна.
— Так и сделаем! — сказала императрица.
Ван Шэн разыскал в предместье младенца нескольких дней от роду, купил его за сто лянов{133} серебром, положил в кошель и принес во дворец. Но, когда кошель открыли, младенец не дышал.
— Он же мертвый! На что он годится? — воскликнула в испуге Чжао Фэй-янь.
— Ваш слуга все понял! — сказал Ван Шэн. — В кошель не проникал воздух, и ребенок задохнулся. Я найду другого, а в крышке кошеля проделаю отверстие — тогда ребенок останется жив.
Ван Шэн нашел еще одного новорожденного и поспешил к дворцовым воротам. Он уже было вошел, как вдруг младенец заплакал. Ван Шэн испугался. Выждав некоторое время, он опять направился к воротам — ребенок снова заплакал. Так Ван Шэн не решился войти во дворец. Надо заметить, что стража у Дальних покоев несла службу весьма исправно. После того случая с юношей за ковром император приказал охранять дворец с особым тщанием.
Ван Шэн явился к императрице и рассказал ей о своей неудаче. Императрица заплакала:
— Что же делать?
Между том она «носила» уже более двенадцати лунных месяцев. Император очень этому дивился. Но кто-то подал ему доклад:
«Родительница императора Яо{134} носила плод четырнадцать месяцев — и родила Яо. Несомненно, что тот, кого носит во чреве императрица, будет человеком совершенной мудрости».
Между тем императрица ничего не могла придумать и наконец послала к императору слугу с таким известием:
«Прошлого ночью мне приснился дракон. Он спал со мною — и о, горе! наследник совершенномудрого не родился».
Император повздыхал, подосадовал, но на том все и кончилось.
Чжаои понимала, что все это одна выдумка, и послала слугу передать императрице следующее:
«Наследник совершенномудрого так и не родился, хотя срок родов давно прошел. Тут и малого ребенка не провести — как же обмануть взрослых? Когда-нибудь все откроется, и я не знаю, какая смерть будет твоим уделом».
