Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
Едва они переступили порог зала, как навстречу им вышла целая толпа наложниц и служанок, нарядно одетых, с дорогими украшениями.
Госпожа Син предложила Дайюй сесть, а сама послала служанку за Цзя Шэ.
Служанка вскоре вернулась и доложила:
– Господин велел передать, что не выйдет, ему нездоровится. К тому же он боится, как бы эта встреча не расстроила и его, и барышню. Он просит барышню не грустить – у бабушки и у тети ей будет не хуже, чем дома. А с сестрами – веселее, хотя они глупы и невежественны. Если барышне что-нибудь не понравится, пусть не стесняется, скажет.
Дайюй встала, несколько раз почтительно кивнула, посидела немного и стала прощаться.
Госпожа Син уговаривала ее остаться поесть, но Дайюй с улыбкой ответила:
– Вы так любезны, тетя, что отказываться, право, неловко. Но я должна еще пойти поклониться второму дяде, и если задержусь, меня сочтут неучтивой. Я навещу вас как-нибудь, а сейчас, надеюсь, вы меня простите.
– Будь по-твоему, – согласилась госпожа Син и приказала двум мамкам отвезти Дайюй обратно. Она проводила девочку до ворот, дала еще несколько распоряжений слугам и, лишь когда коляска отъехала, вернулась в дом.
Дайюй возвратилась в ту часть дворца, где жила бабушка, вышла из коляски и увидела мощеную аллею, она начиналась прямо от ворот. Мамки и няньки тотчас окружили ее, повели в восточном направлении через проходной зал, растянувшийся с востока на запад, и у ритуальных ворот перед входом во двор остановились. Здесь тоже были величественные строения, флигели и сводчатые двери, только не похожие на те, которые Дайюй уже видела. Лишь сейчас она догадалась, что это женские покои.
Когда Дайюй подходила к залу, внимание ее привлекла доска с девятью золотыми драконами по черному полю, где было написано: «Зал счастья и благоденствия». А ниже мелкими иероглифами: «Такого-то года, месяца и числа сей автограф пожалован императором Цзя Юаню, удостоенному титула Жунго-гуна». Под этой надписью стояла императорская печать.
На красном столике из сандалового дерева с орнаментом в виде свернувшихся кольцом драконов стоял позеленевший от времени древний бронзовый треножник высотой в три чи, а позади, на стене, висела выполненная тушью картина, изображавшая ожидание аудиенции в императорском дворце. По одну сторону картины стояла резная золотая чаша, по другую – хрустальный кубок, а на полу выстроились в ряд шестнадцать стульев из кедрового дерева. На двух досках черного дерева были вырезаны золотые иероглифы – парная надпись восхваляла потомков дома Жунго:
Во внутренних покоях жемчуга
свет отражают солнца и луны.
У входа в зал пестра нарядов ткань,
являя отблеск дымчатой зари.
Ниже шли мелкие иероглифы: «Эта надпись сделана собственноручно потомственным наставником My Ши, пожалованным за особые заслуги титулом Дунъаньского вана».
Обычно госпожа Ван жила не в главном доме, а в небольшом восточном флигеле с тремя покоями, и мамки провели Дайюй прямо туда.
У окна, на широком кане, покрытом заморским бордовым ковром, – продолговатая красная подушка с вышитым золотом драконом и большой тюфяк тоже с изображением дракона, только на желтом фоне. По обе стороны кана – маленькие лакированные столики, в виде цветка сливы; на столике слева – треножник времен Вэнь-вана, а рядом с ним – коробочка с благовониями и ложечка; на столике справа – великолепная, переливающаяся всеми цветами радуги жучжоуская ваза[36] с редчайшими живыми цветами. У западной стены – четыре кресла в чехлах из красного с серебристым отливом цветастого шелка, и перед каждым – скамеечка для ног. Справа и слева от кресел тоже два высоких столика с чайными чашками и вазами для цветов. Было там еще много всякой мебели, но подробно описывать ее мы не будем.
Мамка предложила Дайюй сесть на кан – там на краю лежали два небольших парчовых матрасика. Но Дайюй, зная свое положение в доме, не поднялась на кан, а опустилась на стул в восточной стороне комнаты. Служанки поспешили налить ей чаю. Дайюй пила чай и разглядывала служанок: одеждой, украшениями, а также манерами они отличались от служанок из других семей.
Не успела Дайюй выпить чай, как служанка в красной шелковой кофте с оборками и синей отороченной тесьмой безрукавке подошла к ней и, улыбнувшись, сказала:
– Госпожа просит барышню пожаловать к ней.
Старая мамка повела Дайюй в домик из трех покоев в юго-восточной стороне двора. Прямо против входа стоял на кане низенький столик, где лежали книги и была расставлена чайная посуда; у восточной стены лежала черная атласная подушка – такие для удобства обычно подкладывают под спину. Сама госпожа Ван, откинувшись на вторую подушку, такую же, сидела у западной стены и, как только появилась Дайюй, жестом пригласила ее сесть с восточной стороны. Но Дайюй решила, что это место Цзя Чжэна, и села на один из трех стульев, покрытых цветными чехлами. Госпоже Ван пришлось несколько раз повторить приглашение, пока наконец Дайюй села на кан.
– С дядей повидаешься в другой раз, – сказала госпожа Ван, – он сегодня постится. Дядя велел передать, что твои двоюродные сестры – очень хорошие. Будешь вместе с ними заниматься вышиванием. Надеюсь, вы поладите. Одно меня беспокоит: есть здесь у нас источник всех бед, как говорится, «злой дух суетного мира». Он нынче уехал в храм и вернется лишь к вечеру, ты его непременно увидишь. Не обращай на него внимания. Так поступают и твои сестры.
Дайюй давно слышала от матери, что у нее есть племянник, родившийся с яшмой во рту, упрямый и непослушный, учиться не хочет, а вот с девочками готов играть без конца. Но бабушка души в нем не чает, и никто не решается одернуть его. О нем и говорит госпожа Ван, догадалась Дайюй.
– Вы имеете в виду мальчика, который родился с яшмой во рту? – с улыбкой спросила она. – Мама мне часто о нем рассказывала. Его, кажется, зовут Баоюй, и он на год старше меня, шаловлив, сестер очень любит. Но ведь он живет вместе с братьями, в другом доме, а я буду с сестрами.
– Ничего ты не знаешь, – засмеялась госпожа Ван. – В том-то и дело, что это мальчик особенный. Бабушка его балует, и он до сих пор живет вместе с сестрами. Стоит одной из них сказать ему лишнее слово, так он от восторга может натворить невесть что, и тогда хлопот не оберешься. Потому я тебе и советую не обращать на него внимания. Бывает, что он рассуждает вполне разумно, но если уж на него найдет, несет всякий вздор. Так что не очень-то его слушай.
Дайюй ничего не говорила, только кивала головой.
Неожиданно вошла служанка и обратилась к госпоже Ван:
– Старая госпожа приглашает ужинать.
Госпожа Ван заторопилась, подхватила Дайюй под руку, и они вместе вышли из дому через черный ход. Прошли по галерее в западном направлении и через боковую дверь вышли на мощеную дорожку, тянувшуюся с юга на север – от небольшого зала с пристройками к белому каменному экрану, заслонявшему собой дверь в маленький домик.
– Здесь живет твоя старшая сестра Фэнцзе, – объяснила госпожа Ван. – Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся только к ней.
У ворот дворика стояли несколько мальчиков-слуг в возрасте, когда начинают отпускать волосы[37] и собирают их в пучок на макушке.
Госпожа Ван и Дайюй миновали проходной зал, прошли во внутренний дворик, где были покои матушки Цзя, и через заднюю дверь вошли в дом. Едва появилась госпожа Ван, как служанки сразу же принялись расставлять столы и стулья.
Вдова Цзя Чжу, госпожа Ли Вань, подала кубки. Фэнцзе разложила палочки для еды, и тогда госпожа Ван внесла суп. Матушка Цзя сидела на тахте, справа и слева от нее стояло по два стула. Фэнцзе подвела Дайюй к первому стулу слева, но Дайюй смутилась и ни за что не хотела садиться.
– Не стесняйся, – подбодрила ее улыбкой матушка Цзя, – твоя тетя и жены старших братьев едят в другом доме, а ты у нас гостья и по праву должна занять это место.
Лишь тогда Дайюй села. С дозволения старой госпожи села и госпожа Ван, а за нею Инчунь и обе ее сестры – каждая на свой стул. Инчунь на первый справа, Таньчунь – на второй слева, Сичунь – на второй справа. Возле них встали служанки с мухогонками, полоскательницами и полотенцами. У стола распоряжались Ли Вань и Фэнцзе.
В прихожей тоже стояли служанки – молодые и постарше, но даже легкий кашель не нарушал тишины.
После ужина служанки подали чай. Дома мать не разрешала Дайюй пить чай сразу после еды, чтобы не расстроить желудок. Здесь все было иначе, но приходилось подчиняться. Едва Дайюй взяла чашку с чаем, как служанка поднесла ей полоскательницу, оказывается, чаем надо было прополоскать рот. Потом все вымыли руки, и снова был подан чай, но уже не для полосканья.
– Вы все идите, – проговорила матушка Цзя, обращаясь ко взрослым, – а мы побеседуем.
Госпожа Ван поднялась, произнесла приличия ради несколько фраз и вышла вместе с Ли Вань и Фэнцзе.
