Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
– Ничего удивительного! – заметила Баочай. – За домом речка, на берегу благоухают цветы. В комнате пахнет благовониями. А насекомые обычно водятся среди цветов и летят на запах. Разве ты не знаешь?
Баочай поглядела на вышиванье в руках Сижэнь. Это был набрюшник из белого шелка на красной подкладке, Сижэнь вышила на нем утку и селезня среди лотосов. Лотосы были красные, листья темно-зеленые, а утки пестрые.
– Ай-я! – воскликнула Баочай. – Какая прелесть! Но стоит ли тратить время на пустяки? Для кого же это?
Сижэнь приложила палец к губам и указала на спящего Баоюя.
– Зачем ему? – засмеялась Баочай. – Ведь он уже взрослый!
– Именно потому, что это ему не нужно, я и вышиваю так тщательно, – пояснила Сижэнь. – Если понравится, он, может быть, и наденет. Сейчас очень жарко, а он спит беспокойно, поэтому лишняя одежда не помешает. Тогда пусть себе раскрывается! Вы говорите, я потратила много времени, но это еще что! Посмотрели бы вы, какой набрюшник на нем сейчас!
– До чего же ты терпеливая! – воскликнула Баочай.
Сижэнь засмеялась и сказала:
– Так наработалась, что спину ломит. Может быть, присмотрите за ним, барышня, а я немного пройдусь?
– Хорошо! – согласилась Баочай, и Сижэнь вышла.
Увлеченная вышивкой, Баочай не подумала о том, что остается наедине с Баоюем. Девушка села на место Сижэнь и снова принялась рассматривать узор. Вышивка была до того хороша, что Баочай не удержалась, взяла иголку и принялась вышивать.
В это же самое время Дайюй встретилась с Сянъюнь и уговорила ее пойти поздравить Сижэнь. Но во дворе Наслаждения пурпуром стояла тишина и все спали. Тогда Сянъюнь решила поискать Сижэнь во флигеле, а Дайюй подошла к окну и сквозь тонкий шелк увидела спящего Баоюя в розовой с серебристым отливом рубашке, возле него – Баочай с вышиваньем в руках, а рядом с ней – мухогонку.
Ошеломленная Дайюй поспешила спрятаться. Затем поманила к себе Сянъюнь и, зажав рукой рот, чтобы не рассмеяться, показала ей на окно. Охваченная любопытством, Сянъюнь заглянула в комнату и уже готова была расхохотаться, но тут вспомнила, как всегда ласкова с ней Баочай и как любит Дайюй осуждать других и злословить. Поэтому она дернула Дайюй за рукав и сказала:
– Совсем забыла! Сижэнь говорила, что нынче в полдень пойдет на пруд стирать. Пойдем туда!
Дайюй все поняла, но не подала виду и последовала за Сянъюнь.
Едва успела Баочай вышить несколько лепестков, как Баоюй заворочался и стал во сне бормотать:
– Разве можно верить этим буддийским и даосским монахам? Выдумали, будто яшма и золото предназначены друг для друга судьбою? Нет! Судьбой связаны только камень и дерево!
Баочай призадумалась было, но тут появилась Сижэнь.
– Еще не проснулся? – спросила она.
Баочай покачала головой.
– Я только что встретила барышень Дайюй и Сянъюнь, – сказала Сижэнь. – Они не заходили сюда?
– Нет, не видела, – ответила Баочай. – А что они тебе сказали?
– Ничего особенного, – ответила Сижэнь, невольно смутившись. – Просто так, пошутили!
– На этот раз они не шутили, – возразила Баочай. – Я хотела тебе кое-что рассказать, но ты сразу ушла.
В этот момент появилась служанка и сказала Сижэнь, что ее зовет Фэнцзе.
– Это как раз по тому делу, – произнесла Баочай и вместе с Сижэнь и двумя служанками покинула двор Наслаждения пурпуром. От Фэнцзе Сижэнь услышала то, что ей собиралась сказать Баочай. Еще Фэнцзе предупредила, что благодарить нужно только госпожу Ван и что к матушке Цзя не надо идти, чем поставила Сижэнь в неловкое положение.
Побывав у госпожи Ван, Сижэнь вернулась во двор Наслаждения пурпуром. Баоюй уже проснулся и, узнав, зачем ходила Сижэнь к госпоже Ван, не мог скрыть свою радость.
– Уж теперь-то ты не уедешь домой! – смеясь, сказал он. – Помнишь, ты говорила как-то, когда вернулась из дому, будто жить здесь тебе невмоготу и старший брат собирается тебя выкупить. Все это ты придумала, чтобы попугать меня! Посмотрим, кто теперь осмелится тебя забрать.
– Не болтай глупостей, – усмехнулась Сижэнь. – Я принадлежу не тебе, а твоей бабушке, и если захочу уйти, спрашиваться буду не у тебя, а у нее!
– Пусть так, – согласился Баоюй, – а тебе безразлично, что подумают люди, если ты попросишь тебя отпустить? Ведь все будут считать, что это из-за моего дурного характера!
– Как?! – вскричала Сижэнь. – Неужели ты думаешь, что я способна служить человеку низкому и плохому? Да я скорее умру! Ведь никто не живет больше ста лет, так уж лучше со всем разом покончить, чтобы не видеть ничего и не слышать!
– Хватит, хватит! – вскричал Баоюй, зажимая ей рот рукой. – Зачем ты так говоришь?!
Сижэнь знала, что лести Баоюй не терпит. Но ей было известно и то, что искренние, идущие от души слова тоже заставляют его страдать, поэтому она раскаивалась в своей опрометчивости. Чтобы как-то загладить вину, Сижэнь заговорила о весеннем ветре, об осенней луне, о пудре и румянах, о красоте девушек – в общем, обо всем, что было особенно дорого Баоюю. Ненароком она вдруг снова упомянула о смерти, но тут же спохватилась и умолкла, причем на самом интересном месте, и Баоюй с улыбкой сказал:
– Все умирают! Но умирать надо достойно. А эти седовласые глупцы только и твердят о том, что великим мужем можно стать, лишь соблюдая правило: «Сановник гибнет, укоряя государя, военный умирает, сражаясь с врагом». Им и в голову не приходит, что только глупый государь казнит смелых сановников. Если же все сановники станут жертвовать жизнью лишь ради того, чтобы прославиться, что будет делать государь? В бою можно погибнуть только во время войны, но что станется с государством, если, мечтая о славе, все сразу захотят умереть?
– В древние времена умирали лишь в тех случаях, когда иного выхода не было! – перебила его Сижэнь.
– Но ведь может случиться, что полководец недальновиден и мало что смыслит в ратном деле и потому погибает? – возразил Баоюй. – Это ты тоже называешь безвыходным положением? И уж никак нельзя сравнивать сановника с военным. Он заучит наизусть одну-две книги и начинает всех и вся обличать, лезет к государю с глупыми, бесполезными советами, старается стяжать себе славу преданного и доблестного, а когда его ставят на место, возмущается и в конце концов сам навлекает на себя гибель. Неужели и это безвыходное положение? Таким людям следовало бы помнить, что государю власть дана самим Небом, а раз так, значит, он – человек совершенный. Готовые отдать жизнь ради славы не постигли, в чем долг подданного перед государем. Если бы мне, например, выпало счастье умереть на ваших глазах и река унесла мое тело в неведомые края, куда и птицы не залетают, прах мой развеял бы ветер, а душа больше не возродилась, – мою смерть можно было бы считать своевременной.
Сижэнь показалось, что Баоюй сошел с ума или бредит. Она ничего не сказала и, сославшись на усталость, поспешила уйти. Баоюй вскоре уснул. А на следующий день даже не вспомнил о том, что говорил накануне.
Однажды Баоюю, которому давно уже наскучило бродить по саду, припомнилась ария из пьесы «Пионовая беседка», он дважды ее прочел, но остался недоволен. Ему не раз приходилось слышать, что среди двенадцати девочек-актрис, живущих в саду Грушевого аромата, есть одна по имени Лингуань на ролях молодых героинь, которая поет лучше своих подруг. И Баоюй отправился в сад Грушевого аромата. Там, во дворе, он увидел Баогуань и Юйгуань. Они с улыбкой бросились ему навстречу и предложили сесть.
– Вы не знаете, где Лингуань? – спросил Баоюй.
– У себя, – ответили девочки.
Когда Баоюй вошел, Лингуань лежала на подушках и даже не пошевелилась при его появлении.
Баоюй, выросший среди девочек, бесцеремонно сел рядом с ней и попросил спеть арию «В воздухе в ясный безоблачный день кружится ивовый пух». Но, против его ожиданий, девочка отодвинулась подальше и сердито заявила:
– Не могу, охрипла. Недавно сама госпожа за нами присылала, а я все равно не стала петь!
Лингуань выпрямилась и села. Только сейчас Баоюй узнал в ней ту самую девочку, которая недавно в саду под кустом чертила на земле иероглиф «цян» – роза.
Обескураженный столь бесцеремонным обхождением, Баоюй покраснел и, ругая себя за робость, покинул комнату. Баогуань бросилась к нему с расспросами, и Баоюй рассказал все как было.
– Не обращайте внимания, – рассмеялась Баогуань. – Сейчас придет господин Цзя Цян – уж он-то заставит ее спеть!
– А где он? – спросил Баоюй, у которого от этих слов на душе стало тоскливо.
– Не знаю, – ответила Баогуань. – Пошел, наверное, исполнять очередной каприз Лингуань.
Озадаченный, Баоюй постоял немного и вскоре увидел Цзя Цяна. В руках у него была клетка с небольшим помостом внутри наподобие сцены, а на помосте – птичка. С веселым видом, очень довольный, Цзя Цян спешил к Лингуань, но, увидев Баоюя, остановился.
