Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.
– Ты уходи, я сама с ним поговорю, – предложила Фэнцзе. – Может, какое-нибудь пустяковое дело, а если даже и важное, я найду что сказать.
Цзя Лянь удалился во внутренние комнаты. Фэнцзе приказала пригласить евнуха и осведомилась, с чем он пожаловал.
– Господину Ся недавно приглянулся дом, но на его покупку не хватает двухсот лянов серебра, – принялся объяснять евнух. – Вот он и послал меня к вам с просьбой: не можете ли вы ссудить ему двести лянов. Через два дня он их непременно вернет!
– Сделайте одолжение! – расплылась Фэнцзе в улыбке. – Серебра у меня хоть отбавляй, надо только отвесить. Может быть, и нам придется когда-нибудь обратиться к вашему господину!
– И еще господин Ся велел передать, что пока не может вернуть тысячу двести лянов серебра, которые взял в прошлый раз, – проговорил евнух. – Но в конце года он рассчитается со всеми долгами.
– Разумеется! – снова улыбнулась Фэнцзе. – Стоит ли беспокоиться! Скажу прямо: если бы все возвращали долги, как господин Ся, трудно сказать, сколько было бы у нас денег! Затруднений мы пока не испытываем, так что всегда рады выручить!
Фэнцзе позвала жену Ванъэра и приказала:
– Раздобудь где угодно двести лянов серебра, поживее!
Та сразу смекнула, в чем дело, и виновато улыбнулась:
– А я к вам пришла просить в долг, нигде не могу достать!
– Занимать у своих вы умеете! – буркнула Фэнцзе. – А попросишь достать денег на стороне – сразу отказываетесь!.. Пинъэр! – позвала она. – Возьми два моих золотых ожерелья и заложи за четыреста лянов серебра!
Пинъэр принесла большой, обтянутый парчой короб и вытащила из него обернутые в парчу ожерелья: одно крученое, золотое с жемчужинами, каждая величиной с семя лотоса, второе – из драгоценных каменьев, украшенных перьями зимородка. Ожерельям цены не было, точно такие же носили при дворе.
Пинъэр взяла ожерелья, ушла и вскоре возвратилась с четырьмястами лянами серебра. Фэнцзе распорядилась отвесить половину евнуху, а половину отдать жене Ванъэра на устройство праздника Середины осени. Людям велено было донести евнуху серебро до главных ворот, и, распрощавшись с Фэнцзе, он уехал.
– И когда только кончится это наваждение? – с горькой усмешкой произнес Цзя Лянь, входя в комнату.
– Уж очень некстати этот евнух явился! – воскликнула Фэнцзе.
– Вчера приезжал старший евнух Чжоу, тот не стал мелочиться, сразу попросил тысячу, – возмущался Цзя Лянь. – А когда заметил, что я в затруднении, выразил недовольство. Не знаю, что будет дальше!
Фэнцзе тем временем умылась, переоделась и отправилась к матушке Цзя прислуживать за ужином.
А Цзя Лянь пошел к себе в кабинет, где, к великому своему удивлению, застал Линь Чжисяо.
– Что случилось? – спросил Цзя Лянь.
– Только что мне сказали, будто Цзя Юйцунь уволен с должности, – ответил Линь Чжисяо, – за что, неизвестно. Не знаю, правда это или нет.
– Неважно за что, – ответил Цзя Лянь. – Такие, как Цзя Юйцунь, долго не держатся на одном месте. Пожалуй, сейчас начнутся всякие неприятности, так что нам лучше быть от него подальше.
– Совершенно верно! – согласился Линь Чжисяо. – А старший господин Цзя Чжэнь с ним подружился, да и наш господин Цзя Чжэн тоже. И все это знают.
– Как бы то ни было, дел мы с ним никаких не имели, – возразил Цзя Лянь, – а значит, ко всей этой истории непричастны. Постарайся разузнать, за что он уволен!
Линь Чжисяо кивнул, но уходить не торопился. Завел речь о всяких пустяках, упомянул, как бы между прочим, о денежных затруднениях и, наконец, сказал:
– Слишком много у нас в доме народу. Надо попросить старую госпожу, чтобы явила милость и велела отпустить стариков, которые отслужили свое и сейчас не нужны. А сколько в доме служанок! Времена меняются. О прежних порядках надо забыть и кое в чем себя урезать. У кого по восемь служанок, пусть обходятся шестью, у кого четыре – двумя. Ведь многие служанки выросли, выйдут замуж, нарожают детей – сколько людей в доме прибавится!..
– Я и сам думал об этом, – прервал его Цзя Лянь. – Старший господин лишь недавно вернулся, я еще не докладывал ему о важных делах, а о пустяках и подавно. Тут как-то заявилась сваха, так госпожа ее не пустила. Боялась огорчить господина. Услышит о сватовстве и расстроится. Уж так он рад, что вернулся домой, к родным!
– Госпоже мудрости не занимать, – промолвил Линь Чжисяо.
– Да, кстати! – сказал Цзя Лянь. – Сын вашего Ванъэра хочет посвататься к Цайся, служанке из комнат госпожи, и просил меня помочь, но я решил, пусть кто-нибудь другой устроит сговор и сошлется на меня.
– Пожалуй, лучше вам не вмешиваться в это дело, второй господин, – после некоторого раздумья произнес Линь Чжисяо. – Сын Ванъэра любит вино и азартные игры. Пусть даже речь идет о служанке, но и для слуг брак – дело серьезное. Говорят, Цайся очень хороша собой – к чему губить ей жизнь?!
– Значит, он выпивоха! – воскликнул Цзя Лянь. – Зачем же тогда ему жениться? Не лучше ли дать ему палок да посадить под замок?
– Не обязательно делать это сейчас! – улыбнулся Линь Чжисяо. – Вот учинит какой-нибудь скандал, вы и распорядитесь его наказать.
На том разговор закончился, и Линь Чжисяо ушел.
Вечером Фэнцзе велела устроить сговор. Мать Цайся не хотела отдавать дочь за пьяницу, но Фэнцзе оказывала ей честь, выступая свахой, и пришлось согласиться.
Вскоре вернулся Цзя Лянь.
– Ну что, говорил ты насчет сватовства? – спросила Фэнцзе.
– Нет, – ответил Цзя Лянь. – Узнал, что он отъявленный негодяй, и передумал. Если правда то, что о нем говорят, надо его сначала хорошенько проучить, а уж потом подумать, стоит ли его вообще сватать.
– Тебя послушать, так в нашем доме все плохие, даже я, – съязвила Фэнцзе. – Что же говорить о слугах! С матерью Цайся уже договорились, она просто счастлива! Неужто объявить ей, что сговор отменяется?
– Раз дело сделано, что теперь говорить? – промолвил Цзя Лянь. – Только предупреди Ванъэра, чтобы впредь хорошенько присматривал за сыном!
Цзя Лянь и Фэнцзе еще долго вели разговор, но рассказывать об этом мы не будем.
А сейчас речь пойдет о Цайся. Вернувшись в родительский дом, девушка стала ждать, когда ее выдадут замуж. Она давно любила Цзя Хуаня, но брак с ним оставался пока делом нерешенным. К ним зачастила жена Ванъэра, и Цайся знала, что старуха хочет просватать ее за своего сына. Цайся не хотелось идти за такого грубияна и пьяницу. Но жена Ванъэра пользовалась влиянием в доме и могла добиться своего. Тогда пришлось бы Цайся расстаться с давней мечтой. И вот как-то вечером Цайся попросила младшую сестренку Сяося пробраться тайком к наложнице Чжао и обо всем ей рассказать.
Дело в том, что наложница Чжао очень любила Цайся и хотела женить на ней Цзя Хуаня, была бы у нее по крайней мере опора, но госпожа Ван неожиданно отпустила Цайся домой. Чжао никак не могла уговорить Цзя Хуаня решить этот вопрос с госпожой Ван, Цзя Хуань стеснялся. К тому же Цайся не очень-то ему и нравилась. Уж слишком она проста, можно найти и получше. И он тянул время. Зато наложница Чжао не собиралась отказываться от своего намерения и, выслушав Сяося, рассказала обо всем Цзя Чжэну.
– Зачем спешить? – ответил Цзя Чжэн. – Подождем годик-другой, пока твой сын выучится, а женить его никогда не поздно. Я присмотрел двух девушек: одну для Цзя Хуаня, другую для Баоюя. Так что года через два вернемся к этому разговору.
Чжао хотела еще что-то сказать, но тут раздался оглушительный грохот.
Если хотите узнать, что произошло, прочтите следующую главу.
Глава семьдесят третья
Итак, когда наложница Чжао вела разговор с Цзя Чжэном, раздался оглушительный грохот. На вопрос, что случилось, служанки сказали, что это в прихожей выскочила оконная рама. Наложница Чжао обругала служанок и вместе с ними стала прилаживать раму, после чего проводила Цзя Чжэна отдыхать и уже не возвращалась к начатому разговору.
Баоюй как раз лег поспать, как вдруг раздался стук в ворота. Это пришла Сяоцяо, прислуживавшая в комнатах наложницы Чжао. Не отвечая на вопросы служанок, девочка направилась прямо к Баоюю.
– Что случилось? – удивленно спросили девушки.
– Хочу сообщить вам новость, – зашептала Сяоцяо на ухо Баоюю. – Ваш батюшка в разговоре с моей госпожой упомянул ваше имя. Имейте это в виду, если батюшка позовет вас к себе.
Сказав это, Сяоцяо заторопилась домой. Даже от чая отказалась – боялась, что запрут ворота.
Баоюй знал, что наложница Чжао терпеть его не может, знал и ее коварство. Неизвестно, о чем они говорили с отцом, но Баоюй почувствовал себя так, как Сунь Дашэн[189] при заклинании: «Обруч, сожмись». Баоюя проняла дрожь. По некотором размышлении он решил, что отец собирается устроить ему экзамен. «Самое главное – не теряться, – думал Баоюй. – Если же у отца какое-нибудь другое дело, я вывернусь!» Баоюй накинул халат и сел за книги. «Эти дни отец не вспоминал обо мне, и я опять забросил учение, – ругал он себя. – Знай я, что так получится, каждый день повторял бы пройденное».
