Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

К опустевшей стоянке опять привели тебя ноги.
Миновало два года, и снова стоишь ты в тревоге.

Вспоминаешь с волненьем, как были навьючены вьюки,
И разжег в твоем сердце огонь черный ворон разлуки.

Как на шайку воров, как вожак антилопьего стада,
Ворон клюв свой раскрыл и кричал, что расстаться нам надо.

Ты сказал ему: «Прочь улетай, весть твоя запоздала.
Я узнал без тебя, что разлука с любимой настала.

Понял я до того, как со мной опустился ты рядом,
Что за весть у тебя, — так умри же отравленный ядом!

Иль тебе не понять, что бранить я подругу не смею,
Что другой мне не надо, что счастье мое — только с нею?

Улетай, чтоб не видеть, как я умираю от боли,
Как я ранен, как слезы струятся из глаз поневоле!»

Племя двинулось в путь, опустели жилища кочевья,
И пески устремились к холмам, засыпая деревья.

С другом друг расстается — и дружба сменилась разладом.
Разделил и влюбленных разлучник пугающим взглядом.

Сколько раз я встречался на этой стоянке с любимой —
Не слыхал о разлуке, ужасной и непоправимой.

Но в то утро почувствовал я, будто смерть у порога,
Будто пить я хочу, но отрезана к речке дорога,

У подруги прошу я воды бытия из кувшина,
Но я слышу отказ; в горле жажда, а в сердце — кручина…

«Ты найдешь ли, упрямое сердце, свой правильный путь?
Образумься, опомнись, красавицу эту забудь.

Посмотри: кто любил, от любви отказался давно,
Только ты, как и прежде, неверной надежды полно».

Мне ответило сердце мое: «Ни к чему руготня.
Не меня ты брани, не меня упрекай, не меня,

Упрекай свои очи, — опомниться их приневоль,
Ибо сердце они обрекли на тягчайшую боль.

Кто подруги другой возжелал, тот от века презрен!».
Я воскликнул: «Храни тебя бог от подобных измен!».

А подруге сказал я: «Путем не иду я кривым,
Целомудренный, верен обетам и клятвам своим.

За собою не знаю вины. Если знаешь мой грех,
То пойми, что прощенье — деяний достойнее всех.

Если хочешь — меня ненавидь, если хочешь — убей,
Ибо ты справедливее самых высоких судей.

Долго дни мои трудные длятся, мне в тягость они,
А бессонные ночи еще тяжелее, чем дни…

На голодного волка походишь ты, Лейла, теперь,
Он увидел ягненка и крикнул, рассерженный зверь:

«Ты зачем поносил меня, подлый, у всех на виду?»
Тот спросил: «Но когда?». Волк ответствовал: «В прошлом году»

А ягненок: «Обман! Я лишь этого года приплод!
Ешь меня, но пусть пища на пользу тебе не пойдет!..»

Лейла, Лейла, иль ты — птицелов? Убивает он птиц,
А в душе его жалость к бедняжкам не знает границ.

Не смотри на глаза и на слезы, что льются с ресниц,
А на руки смотри, задушившие маленьких птиц».

Целую след любимой на земле.
Безумец он! — толкуют обо мне.

Целую землю — глину и песок, —
Где разглядел следы любимых ног.

Целую землю — уголок следа.
Безумец я, не ведаю стыда.

Живу в пустыне, гибну от любви.
Лишь звери — собеседники мои.

Любовь меня поймала, увела
Как пленника, что заарканен с хода,
Туда, где нет ни крова, ни тепла,
Ни племени, ни стойбища, ни рода,

Ни тьмы, ни света, ни добра, ни зла
И мукам нет конца и нет исхода.
Горю, сгораю — медленно, дотла.
Люблю — и все безумней год от года!

Всевышний, падаю во прах
    перед каабой в Мекке.
В твоей нуждаюсь доброте,
    защите и опеке.
Ты правишь небом. Ты царишь
    над всей земною твердью.
Надеюсь только на тебя,
    взываю к милосердью.
Любимую не отнимай,
    яви такую милость!
Ведь без нее душа пуста,
    вселенная затмилась.
Она — единый мой удел,
    не ведаю иного.
Твой раб любовью заболел —
    не исцеляй больного!
Ты можешь все. Не отступай
    от воли неизменной.
Любимую не отнимай.
    Она — твой дар бесценный.
Она — моих бессонных мук
    причина и основа.
Она — безумный мой недуг.
    Не исцеляй больного!
Я все забуду — племя, род,
    заветный дым кочевья.
Любимую не отнимай,
    не требуй отреченья.
Ты сам, всесильный, повелел
    любить, не зная меры.
Зачем от верного слуги
    ты требуешь измены?
Ты пожелаешь — я уйду
    от искушений милых,
Но от любимой даже здесь
    отречься я не в силах.
В любви не каюсь даже здесь,
    безумец, грешник слабый,
В священном городе твоем,
    в пыли перед каабой.

В мире нездешнем,
  в раю, где повсюду покой,
Души влюбленных
  томятся ли здешней тоской?
Прах — наша плоть,
  но дано ли нетленному духу
Вечно пылая,
  терзаться любовью людской?
Очи усопших не плачут,
  но в мире нездешнем
Слезы влюбленных —
  бессмертные! — льются рекой!

Я болен любовью,
    моя неизбывна тоска.
Беда моя — рядом,
    любимая так далека.

Теряю надежду,
    живу, привыкая к разлуке.
Молчит моя милая,
    видит во мне чужака.

Я словно птенец,
    угодивший нечаянно в сети.
В плену его держит
    незримая злая рука.

Как будто играет дитя,
    но для пойманной птицы
Игра обернется
    погибелью наверняка.

На волю бы выйти!
    Да стоит ли — право, не знаю.
Ведь сердце приковано к милой,
    а цепь коротка.

Ворон, что ты пророчишь?
    С любимой разлуку?
Сам попробуй, как я,
    испытай эту муку.

Что еще ты сулишь
    одинокому, ворон?
Бедняку угрожаешь
    каким приговором?

Ты не каркай, не трать
    понапрасну усилья —
Потеряешь ты голос
    и перья, и крылья.

Будешь ты, как и я,
    истомленный недугом,
Жить один, без надежды,
    покинутый другом!

Что я делаю, безумец,
    в этот вечер темно-синий?
На песке тебя рисую
    и беседую с пустыней.
Крики ворона услышу —
    наземь падаю в тоске.
Ветер горя заметает
    мой рисунок на песке.

Люблю — в пустыне жажда
    слабей моей любви.
Люблю — иссякли слезы
    бессонные мои.
Люблю — молиться бросил,
    безумьем обуян.
Люблю — не вспоминаю
    каабу и коран.