Александр Барашков - Песни птицы Гамаюн (древне-русские веды)
Пeреехал он лесушки темные, переехал поля Сарачинские, до Днепра доехал могучего. Мать Земля под ним сотрясалась, во Днепре вода всколебалась, в поле травушки приклонились.
Услыхала Рось поступь грозную и сказала Перуну могучему:
— Уж ты здравствуй, Перун сын Сварожич, бог!
— Что ж — ты знаешь меня и по отчеству?
— Как Орла не узнать мне по вылету, не узнать как Перуна по выезду?
И еще ему Рось промолвила:
— Ой ты гой еси, грозный бог Перун! Ты не вспыльчив будь, а будь милостив: ты Дажьбога найдешь в чистом полюшке, не сруби у сыночка головушки. Мой сынок Дажьбог молодешенек, он на буйные речи заносчивый, и в делах своих неуступчивый.
Выезжал Перун в чисто полюшко, выезжал на холм на окатистый, на окатистый холм, на угористый — и увидел: с восточной сторонушки едет Тарх-Дажьбог на лихом коне.
Мечет он булатную палицу чуть пониже ходячего облака, а другою рукой прихватывает, как пером лебединым поигрывает:
— Ай ты, палица моя, ты булатная! Нет мне равного поединщика, на горе ли крутой, в чистом полюшке.
Говорил ему Громовержец:
— Уж те полно, царь, потехаться, похваляться пустыми словами! Уж мы съедемся в чистом полюшке, мы поборемся-побратаемся — да кому Род небесный поможет?
Ото сна будто Тарх пробудился, повернул коня он лихого, и съезжался с Перуном во полюшке. То не горушки в поле сталкивались, то столкнулись два бога могучих.
Тут поднял булатную палицу сын Сваога Перун-гомовежец, ударял той булатной палицей по щиту Дажьбога могучего — на три части распался дажьбожий щит, на три части сломилась палица.
Вновь разъехались в чистом полюшке, сшиблись копьями долгомерными — и сверкнули они, будто молнии. Только копья те посгибались на три части они обломались. Ударялись и саблями острыми — на три части сломились сабельки.
Как они боролись-братались — содрогалася Мать Сыра Земля, расплескалось и море синее, приклонилися все дубравушки. Над Землей всколебался небесный свод, под Землей шевельнулся и Юша-Змей.
Тут сходили они со могучих коней, опускались на Матушку Землю. Стали биться они врукопашную. Они бились-дрались трое суточек и ослаб вдруг Перун Громовержец — подвернулась правая ноженька, ослабела левая ручушка. Пал Перун на Землю Сырую, а Дажьбог ему сел на белую грудь:
— Ты скажи, бог могучий, как имя твое, назови свое имя-отчество, — так сказал Дажьбог поединщику.
— Я приехал из Ирия светлого, я Перун Громовержец Сварога сын.
Тут вскочил Дажьбог с его белых грудей, брал Перуна за белые ручушки:
— Ты прости меня за такую вину, что сидел у тебя я на белых грудях! Встань, Перун, — ты родимый мой батюшка!
Помирились они, побраталися, и вскочили они на буланых коней, и к Роси поехали матушке.
Говорил тогда молодой Дажьбог:
— Ой ты, Рось — родимая матушка! Отпусти меня ко Рипейским горам, отпусти меня к Ирию светлому ко Сварогу богу небесному.
Попрощался Дажьбог с Росью матушкой и поехал с Перуном к Ирию.
ОДИННАДЦАТЫЙ КЛУБОК
— Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как женился Дажьбог сын Пeрунович на младой Златогорушке Виевне.
— Ничего не скрою, что ведаю…
— ☼ —
Хороша поездка в чистом полюшке, хороша пробежка лошадиная. Видно где Дажьбог на коня вскочил, да не видно где в стремена вступил — только видно в полюшке пыль столбом.
Тут увидел Дажьбог — в чистом полюшке поляница-наездница едет.
— Что за чудо-чудесное в поле? Поляница во полюшке едет, а под нею конь, будто лютый зверь, а сама-то спит крепко-накрепко.
Тут вскричал Дажьбог зычным голосом:
— Ой да ты, поляница могучая! Спишь ты впрямь, или ты притворяешься? Не ко мне ли ты подбираешься?
Поляница ж молчит — не ворохнется.
Разгорелось тут сердце дажьбожее — взял Дажьбог булатную палицу, ударял поляницу могучую. Поляница ж сидит — не ворохнется, на Дажьбога она не оглянется.
Ужаснулся Дажьбог и отъехал назад:
— Видно смелости во мне все по-старому, только силы во мне не по-прежнему!
Видит он — дуб стоит в чистом полюшке. Наезжал на него Тарх Пeрунович и ударил булатною палицей — и расшиб сырой дуб на щепочки.
— Значит силы в Дажьбоге по-старому, видно смелость во мне не по-прежнему!
Разъезжался Дажьбог сын Пeрунович, вновь наехал на ту поляницу — и ударил ее в буйну голову.
Поляница ж сидит — не ворохнется, на Дажьбога она не оглянется.
Ужаснулся Дажьбог и отъехал назад:
— Видно смелости во мне все по-старому, только силы во мне не по-прежнему!
Видит он — скала в чистом полюшке. Наезжал на нее Тарх Пeрунович и ударил булатною палицей — и разбил на мелкие камешки.
— Значит силы в Дажьбоге по-старому, видно смелость во мне не по-прежнему!
Разъезжался опять Тарх Пeрунович, вновь наехал на ту поляницу он и ударил ее в буйну голову, и отшиб себе руку правую.
На коне поляница сворохнулась, на Дажьбога она тут оглядывалась:
— Я-то думала — мухи кусаются, оказалось — то добрый молодец!
Ухватила Тарха Пeруновича поляница за желтые кудри, подняла с конем богатырским, опустила его во хрустальный ларец, а ларец запирала ключиком.
И поехала снова к Рипейским горам. Едет целый день вплоть до вечера, едет темную ночь до рассвета. А на третьи сутки могучий конь стал под нею брести-спотыкаться. Она била его плеткой шелковой:
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, ты чего подо мной спотыкаешься?
Тут ответил ей богатырский конь:
— Поляница ты удалая, Златогорка дочь Вия подземного! Ты прости уж меня, хозяюшка, третьи сутки иду я без отдыха, и везу двух могучих всадников, вместе с ними коня богатырского. Богатырь тот силой слабей тебя, ну а смелостью посильней тебя!
Тут опомнилась Златогорка, вынимала хрустальный ларчик, отпирала его золотым ключом, вынимала Дажьбога Пeруновича из ларца за желтые кудри:
— Ах, удалый ты, добрый молодец! Сделай ты великую заповедь, ты возьми-ка меня в замужество. Будешь жить тогда ты по-прежнему. Коль откажешься — знать тебе не жить. На ладонь положу, а другой прижму — только мокренько между ладошками будет!
— Златогорка, дочь Вия подземного! Отпусти ты меня жить по-прежнему, я согласен на заповедь вечную, я приму с тобой золотой венец!
И поехали они да не в чисто поле, а поехали ко Рипейским горам, ко тому ли Ирию светлому. Встретил их Сварог с Ладой-матушкой. И спросил Сварог Златогорушку:
— Ты кого привезла, Златогорушка?
— Привезла я могучего витязя удалого Тарха Пeруновича, скуй Сварог нам свадьбу небесную!
Приняли Дажьбог с Златогоркою золотые венцы свароговы, стали вместе они коротать свой век.
— ☼ —
Далеко-далеко в чистом поле поднималась пыль и стелилась ковыль. Проезжали там добрый молодец — молодой Дажьбог сын Пeрунович и удалая поляница: Златогорка — дочь Вия подземного.
Они ехали ко святым горам, ко высоким горам Араратским. Ехали они много времени, подъезжали они ко Святой горе. Находили тут чудо-чудное, чудо-чудное — диво-дивное, площаницу нашли огромную. А на ней надписана надпись:
«Тот в гроб ляжет — кому в нем лежать суждено.»
Тут спустились они со могучих коней и ко гробу тому наклонились. И спросила тогда Златогорушка:
— А кому в этом гробе лежать суждено? Ты послушай меня, милый муж Дажьбог, ты ложись-ка в гроб да примеряйся, на тебя ли гроб этот вырублен?
Тут ложился Дажьбог в тот огромный гроб, только гроб ему не поладился — он в длину длинен, в ширину — широк.
— Ты Дажьбог могучий, Перуна сын, выйди ты из гробницы той каменной. Я теперь прилягу, примеряюсь.
И легла Златогорушка в каменный гроб. Златогорке гроб тот поладился — он в длину по мере, в ширину как раз.
И сказала тогда Златогорушка:
— Ай же ты, Дажьбог, мой любезный муж, ты покрой-ка крышечку белую, полежу я в гробу, полюбуюся.
Отвечал Златогорке могучий Дажьбог:
— Не возьму, Златогорка, я крышечки, шутишь шуточку ты немалую, ты себя хоронить собираешься.
Тут взяла Златогорушка крышечку и закрыла ею свой каменный гроб. Захотела поднять — и не может:
— Ай же ты, Дажьбог сын Пeрунович, мне в гробу лежать тяжелешенько, ты открой скорей крышку белую, ты подай мне свежего воздуха.
Взял Дажьбог ту крышечку белую — только крышечка не поднялась, даже щелочка не открылась.
И сказала ему Златогорушка:
— Ты разбей-ка крышечку белую, вынь меня из гроба глубокого!
Он ударил булатною палицей вдоль той крышечки тяжкой каменной. А куда он ударил палицей — становился там обруч кованный.
Тут сказала ему Златогорушка:
— Ты возьми, Дажьбог сын Пeрунович, кладенец мой меч. Бей ты им по гробу глубокому, поперек ударь крышки белой!
Но не смог поднять этот меч Дажьбог.
