Марк Цицерон - Избранные сочинения
Опрометчивость, очевидно, свойственна цветущему возрасту, а дальновидность — пожилому.
VII. (21) Но ведь память слабеет. — Пожалуй, если ты ее не упражняешь или обделен ею от природы. Фемистокл помнил имена всех сограждан; так неужели вы полагаете, что в старости, встречая Аристида, он называл его Лисимахом?343 Что до меня, то я помню поименно не только тех, кто теперь жив, но и их отцов и дедов и, читая надгробные надписи, не боюсь, что память, как говорится, мне изменит; напротив, они-то и воскрешают во мне воспоминания об умерших. И еще: ни разу я не слыхал, чтобы кто-либо от старости позабыл, где закопал клад; все, что им важно, старики помнят: сроки явки в суд, должников, заимодавцев. (22) А правоведы? А понтифики? А авгуры? А философы? Сколь многое помнят они в старости! Старики сохраняют ум; только бы усердие и трудолюбие у них сохранялись до конца! И это справедливо не только по отношению к прославленным и чтимым мужам, но и к людям, живущим частной и мирной жизнью. Софокл до глубокой старости сочинял трагедии и из-за этого своего пристрастия, казалось, вовсе не заботился о своем имуществе, за что сыновья и привлекли его к суду, надеясь отстранить от управления домом как слабоумного; ведь и по нашему обычаю отцам, дурно управляющим семейным имуществом, запрещают распоряжаться им. Тогда старик, говорят, прочитал судьям недавно сочиненную им трагедию, которую, только что сочинив, держал в руках — «Эдип в Колоне», — и спросил их, неужто это стихи слабоумного; едва прочитав ее, он был решением судей оправдан. (23) Так неужели его, неужели Гомера, Гесиода, Симонида, Стесихора, неужели всех тех, о ком я уже говорил, — Исократа и Горгия, неужели родоначальников философии — Пифагора и Демокрита, неужели Платона и Ксенократа и, наконец, Зенона, Клеанфа или того, кого вы и сами недавно видели в Риме, — стоика Диогена старость заставила прекратить свои занятия? Не вся ли их жизнь до самого конца была движима этими занятиями?
(24) Впрочем, оставим эти божественные занятия; я могу назвать простых римлян, деревенских жителей в Сабинской области, моих соседей и друзей; без них не начинают главных полевых работ: ни сева, ни жатвы, ни засыпки зерна. Впрочем, это едва ли удивительно, — никто ведь не стар настолько, чтобы не рассчитывать прожить еще год; но старики не чуждаются и тех трудов, что, как они знают, им самим пользы уже не принесут.
Для другого поколенья дерево сажает он, —
как говорит наш Стаций в «Сверстниках». (25) И в самом деле, земледелец, как бы стар он ни был, на вопрос, для кого он сажает, ответит без промедления: «Для бессмертных богов, повелевших мне не только принять это от предков, но и передать потомкам».
VIII. Здесь тот же Цецилий Стаций судит о старике, пекущемся о будущих поколениях, вернее, чем в других своих стихах, — этих, например:
Пускай других изъянов нет у старости,
Да плохо, что за долгий век старик того
Насмотрится, на что глядеть не хочется.
Но ведь и много такого, на что хочется глядеть! А то, чего не желаешь, часто видишь и в молодости. И вот что еще говорит тот же зловредный Цецилий:
А самым скверным кажется мне в старости
То, что другим противны мы становимся.
(26) Скорее приятны, чем противны, ибо если мудрые старики наслаждаются общением с благородными юношами и если старость облегчается уважением и любовью молодости, то и молодые ценят наставления стариков, побуждающие их к добродетели; я убежден, что сам не менее любезен вам, чем вы мне.
Итак, вы видите, старики не только не ленивы и не праздны, но всегда в хлопотах, всегда что-нибудь делают, — разумеется, то, к чему имели склонность в прежние годы. Так, Солон в стихах похвалялся, что на старости лет изо дня в день постигает новое, и я сам так же поступил, уже стариком постигнув греческую ученость; я взялся за нее с таким рвением, словно стремился утолить давнюю жажду, — чтобы узнать все то, что сегодня привожу вам как примеры. Услышав о том, как Сократ стал учиться игре на лире, я захотел было и в этом успеть — ведь древние обучались игре на лире; но в словесности, по крайней мере, я кое-что успел.
IX. (27) Даже и теперь я не более завидую силе молодых (это было второе обвинение старости), чем прежде завидовал силе быка или слона. Что у тебя есть, тем и подобает пользоваться, и что бы ты ни делал, делай в меру своих сил. Что может быть презреннее слов Милона Кротонского?344 Он, уже стариком, смотрел на упражнения состязающихся атлетов, затем, взглянув на свои руки, воскликнул в слезах: «А ведь они уже мертвы!» Право, не они, а сам ты, пустослов! Ведь славы достиг не ты, а твои плечи и мышцы. Ничего подобного не сказали бы ни Секст Элий, ни — на много лет раньше — Тиберий Корунканий, ни — совсем недавно — Публий Красс,345 давшие гражданам законы и сохранившие свой светлый ум до последнего вздоха. (28) Оратор, пожалуй, может ослабеть к старости; ведь ему требуется не только ум, но и сила легких. Правда, звучностью голоса можно блистать даже и в старости, — я и сам ее не утратил, а мои лета вам известны. Но все же старику подобают речи спокойные и сдержанные; изящное и негромкое слово красноречивого старика само собой находит слушателей. Если же сам ты не в силах говорить при народе, то все же можешь этому учить Сципиона и Лелия. И право, что приятнее для нас, чем старость, окруженная вниманием молодости? (29) Неужто согласимся мы, будто нет у старости сил наставлять молодых людей, вразумлять их и направлять их, чтобы они готовы были взять на себя любую обязанность? Что достославнее такого занятия? На мой взгляд, Гней и Публий Сципионы346 и оба твоих деда, Луций Эмилий и Публий Африканский,347 были баловнями судьбы, так как их всюду сопровождали знатные юноши, и всех наставников в высоких науках нельзя не счесть счастливыми, как бы они ни состарились, насколько бы ни иссякли их силы. Впрочем, силы подтачиваются пороками молодости чаще, чем недугами старости: обессилевшее тело старость получает в наследство от развратно и невоздержно проведенной молодости. (30) Так Кир, у Ксенофонта,348 беседуя перед смертью в глубокой старости, утверждает, что с годами чувствовал себя ничуть не слабее, чем в молодости. Сам я в детстве, помнится, видел Луция Метелла; избранный в верховные понтифики через четыре года после своего второго консульства, он ведал этой жреческой должностью двадцать два года и даже под конец жизни был настолько полон сил, что ему не приходилось с сожалением вспоминать молодость. Не стану говорить о себе, хотя старикам это свойственно и нашему возрасту прощается. X. (31) Разве вы не замечали, как часто Нестор у Гомера ведет разговор о своих доблестях? Ведь уже третье поколение людей проходило перед его глазами, и ему нечего было опасаться, говоря о себе правду, прослыть чересчур заносчивым или болтливым. И действительно, как говорит Гомер,
Речи из уст его вещих сладчайшие меда лилися,349 —
а для этого телесная сила не надобна. Да и знаменитый вождь Греции350 нигде не говорит, что желал бы иметь десятерых воинов, подобных Аяксу, но, по собственным словам, хотел бы иметь десятерых, подобных Нестору: если бы это удалось ему, то Троя — он не сомневается — вскоре пала бы.
(32) Но возвращаюсь к себе: мне уже восемьдесят четвертый год. Хотел бы я похвалиться тем же, чем и Кир, но могу только сказать: хотя силы мои уже не те, какие были тогда, когда я служил солдатом или квестором в Пуническую войну, или консулом в Испании, или, четыре года спустя, когда я в чине военного трибуна сражался под Фермопилами в консульство Мания Ацилия Глабриона, все-таки, как вы видите сами, старость не совсем ослабила и не совсем изнурила меня: есть у меня силы и для курии, и для ростр,351 и для друзей, и для опекаемых, и для гостеприимцев. Ведь я никогда не соглашался с пресловутой старинной пословицей, советующей нам: «Хочешь старости долгой — состарься пораньше». Я же, но правде сказать, предпочел бы стариком пробыть недолго, но стать им попозже. И так доныне еще не было человека, кому я, сославшись на дела, отказал бы в беседе.
(33) Но, скажут мне, сил у меня меньше, чем у любого из вас. Право же, и вы не так сильны, как центурион Тит Нонций. Но разве он поэтому выше вас? Умеренность нужна и в трате сил; не напрягай их больше, чем можешь; тогда не будешь испытывать их недостатка. Милон, говорят, вступил на ристалище в Олимпии, неся на плечах быка. Что же предпочел бы ты получить в дар: такую же силу мышц или силу ума Пифагора? Словом, пользуйся благом, пока обладаешь им; когда же его не станет, не сожалей о нем. А не то и молодые люди должны были бы сожалеть об отрочестве, а более зрелый возраст — о юности? Течение жизни определено, путь природы един и прост, и каждому возрасту впору свое: слабость присуща детству, пылкость — юности, строгость правил — зрелому возрасту, а умудренность — старости, — все эти свойства естественны, если своевременны. (34) Ты, Сципион, верно, знаешь, как поступает гостеприимец твоего деда Масинисса,352 а ведь ему уже исполнилось девяносто: отправившись в путь пешком, он уже не садится на коня; выехав верхом, он уже не сходит с коня; ни дождь, ни холод не могут заставить его покрыть голову; мышцы его крепки, и ему легко справляться со всеми обязанностями и делами царя. Так упражнение и воздержанность помогают человеку даже в старости сохранить долю былых сил.
