Амвросий Феодосий Макробий - Сатурналии
(13) Опять спрашивает Авиен: "Гесиод говорит [Труды и дни. 1, 366], что, когда добрались до середины бочки, [находящееся там] нужно сберегать и пользоваться для насыщения другими частями ее [содержимого], обозначая, без сомнения, [тем самым] наилучшее вино, которое содержалось в середине бочки. Но на опыте проверено, что в масле является наилучшим [то], что всплывает, в меде [же - то], что находится внизу. Итак, я спрашиваю, почему считают, что наилучшим является масло, которое находится наверху, вино, которое - в середине, мед, который - на дне?"
(14) И Дисарий, не замедлив, отвечает: "Мед, который является наилучшим, тяжелее остального. Таким образом, часть меда в сосуде, которая находится внизу, особенно превосходит по весу [остальное] и поэтому ценнее, чем всплывающая. Напротив, в сосуде с вином самая нижняя часть не только взбаламучена примесью осадка, но и хуже на вкус; верхнюю же часть портит соседство с воздухом, из-за примеси которого [вино] делается более разбавленным. Поэтому земледельцы, не удовлетворившись помещением бочек под навес, закапывали [их] и закрывали крышками, обмазанными снаружи [глиной], устраняя, насколько возможно, соприкосновение вина с воздухом, от которого оно столь явно портится, что с трудом сохраняется [даже] в полном и потому менее доступном для воздуха сосуде. (16) Определенно, если ты оттуда почерпнешь [вина] и освободишь место для примеси воздуха, [то] остальное, что осталось, все портится. Таким образом, средняя часть [вина], насколько она [далека] от границы той или другой [части], настолько [же] отдалена от [того и другого] вредного воздействия [и] не становится, так сказать, ни взбаламученной, ни разведенной".
(17) Авиен прибавил [еще вопрос]: "Почему одно и то же питье кажется голодному с меньшей примесью [воды], чем тому, кто принял пищу?"
И тот [говорит]: "Голод опустошает кишки, насыщение заполняет. Таким образом, когда питье втекает через пустоту внутри [тела], оно не очень разбавляется примесями, и потому что находит не расслабленные пищей кишки, ощущается более сильным чувством вкуса, проходя через пустоту".
(18) "Также [и] это мне знать необходимо, - говорит Авиен, - почему [тот], кто выпил, будучи голодным, немножко ослабляет голод; [тот] же, кто, испытывая жажду, принял пищу, не только не удовлетворяет жажду, но [еще] больше и больше разжигает желание пить?"
(19) "Причина [этого] известна, - говорит Дисарий. - Ведь именно жидкости ничто не препятствует, чтобы она, принятая [внутрь], текла по всем частям тела, куда бы ни направившись, и наполняла кишки, и потому голод, который создавал пустоту [в кишках], как бы уже не создает полной пустоты, так как принято вспоможение питья. Пища же, поскольку она более плотная и крупная, направляется в кишки лишь немного разжеванной. Потому она никаким вспоможествованием не облегчает жажду, которую испытал [человек]. Напротив, сколько бы ни досталось влаги извне, она [ее] поглощает, и отсюда возрастает се нехватка, которая называется жаждой".
(20) "И это [вот, также] мне неизвестное, - продолжает Авиен, - я не оставляю [без внимания, а именно] почему большее удовольствие бывает [тогда], когда питье утоляет жажду, чем [тогда], когда пища утоляет голод?"
И Дисарий [ответил]: "Это также вытекает из ранее сказанного. Ибо все поглощенное питье одновременно проникает во все тело и ощущение всех [его] частей производит одно величайшее и заметное наслаждение [от питья]. Пища же [из-за] трудной доставки [лишь] понемногу удовлетворяет [се] нехватку. Потому наслаждение [от] нее дробится на множество частей".
(21) "Это [вот] еще, если угодно, я добавляю к [уже] спрошенному, [а именно] почему пресыщение скорее наступает [у тех], кто глотает с большой жадностью, чем [у тех], кто съел то же [самое] весьма спокойно?"
"На это ответ краток, - говорит [Дисарий]. - Ведь когда [пищу] глотают жадно, тогда вместе со съедаемым [в тело] попадает много воздуха из-за разеваний рта и частого дыхания. Итак, когда воздух заполнил кишки, [человек] за [такое] поедание [пищи] расплачивается наступлением отвращения [к ней]".
(22) "Если я не в тягость тебе, Дисарий, [то] потерпи [меня], очень [уж] неумеренно болтающего из-за желания поучиться, и скажи - ка, прошу, почему достаточно горячую снедь мы легче сжимаем ртом, чем удерживаем рукой, и если что-нибудь [из] нее гораздо горячее, чем [то], что можно очень долго жевать, [то] мы тотчас [его] проглатываем, и однако живот [при этом] не обжигается?"
(23) И тот [сказал]: "Внутреннее тепло, которое находится в животе, так сказать, гораздо большее и более сильное, [оно] захватывает и ослабляет вследствие своей значительности [все] теплое, что принимает. Потому если бы ты поднес ко рту что-нибудь горячее, лучше не разевать [его], как кое - кто делает, чтобы не доставить жару сил новым вдохом, но немного сжать губы, чтобы больший жар, который еще и помогает рту из живота, захватил меньшее тепло. Рука же, чтобы [ей] было можно нести горячую вещь, не поддерживается никаким собственным теплом".
(24) "Уже давно, - [вновь] говорит Авиен, - я хочу узнать, почему вода, которая, покрывшись льдинками, достигает ледяного холода, менее вредна для питья, чем вода из самого растаявшего снега? Ибо мы знаем, сколько и сколько много вреда бывает из-за выпитой талой воды".
(25) И Дисарий [стал отвечать]: "Я [и сам еще] прибавлю кое-что к спрошенному тобой. Ведь вода из растаявшего снега, даже если бы [ее] нагревали на огне и пили теплой, так же вредна, как и если бы была выпита холодной. Итак, талая вода опасна не только из-за холода, но и по другой причине, которую будет приятно открыть, [прибегнув к] мнению Аристотеля, который в своих природоведческих исследованиях выдвигает эту [причину] и в этом [вот] смысле, если я не ошибаюсь, [ее] излагает. (26) Он говорит: "В целом вода содержит в себе часть тончайшего воздуха, вследствие чего она полезна для здоровья, содержит и землистый осадок, вследствие чего она становится [самой] плотной [сущностью] после земли. Когда же она схватывается [льдом], принуждаемая холодом и стужей воздуха, из нее посредством испарения необходимо как бы выжимается эта тончайшая воздушность, с удалением которой [вода] приходит к сгущению, так как в ней остается одна только земельная сущность. Это ясно потому, что после того как та же самая [заледеневшая] вода растаяла под солнечным теплом, ее объем оказывается меньше, чем был до того, как она затвердела. Отсутствует же [в ней то] исключительно полезное для здоровья, что истребило в воде испарение". (27) Итак, снег, который есть не что иное, как уплотнившаяся в воздухе вода, так как сгустился, потерял свою [воздушную] тонкость, и потому из-за питья этого растаявшего [снега] во внутренностях [человека] распространяются разные виды болезней".
(26) "Упомянутый [тобой] лед напомнил [мне] о давнишнем вопросе, который обычно привлекал меня, [а именно] почему вина либо редко замерзают, либо никогда [не замерзают], тогда как прочие жидкости по большей части обыкновенно уплотняются из-за чрезмерного холода? [Не] потому ли [это бывает], что вино содержит в себе какие-то частицы тепла, и вследствие этого обстоятельства - [а] не из-за цвета, как некоторые думают, - Гомер сказал '"багряным вином" [Ил. 1, 462]. Или есть какая - нибудь другая причина [этого]? Так как я ее не знаю, я хочу узнать".
(27) На это Дисарий [говорит]: "Да будет [так]! Допустим, что вина ограждаются [от замерзания] природным теплом. [Но] разве масло является менее нагретым [от природы] или имеет меньшую способность [к этому] среди [других] нагретых тел? И все же его сковывает стужа. Определенно, если ты считаешь, что труднее замерзает более теплое, [то этому] соответствовало [бы], чтобы и масло не твердело и чтобы более холодное легко уплотнял мороз. Однако уксус из всего является наиболее холодящим, и все же [его] никогда не сковывает [льдом] стужа.
(28) Таким образом, [не] является ли причиной очень быстрого уплотнения масла скорее [то], что оно довольно размягченное и густое? Ведь, кажется, легче застывает очень размягченное и густое. К вину же такая мягкость не имеет отношения, и оно гораздо более жидкое, чем масло; а уксус - и [вовсе] самый жидкий среди прочей влаги, и настолько более терпкий, что [даже] неприятен из-за [своей] кислоты, и никогда не затягивается льдом подобно морской воде, которая из-за своей горечи сама тоже является едкой. (31) Ведь [то], о чем, вопреки мнению почти всех, кто исследовал [это], писал составитель истории [народов] Геродот, [а именно] будто Боснорское море, которое он называет также Киммерийским, и все [то] море этих областей, которое называется Скифским, затвердевает [в] лед и застывает, следует опровергнуть. (32) Ибо [льдом] затягивается не морская вода, но замерзает поверхность моря, по которому плавают пресные воды, потому что в этих областях есть множество рек и болот, втекающих в сами моря, и [потому] па всем море морская вода кажется льдом, но [льдом], образованным из волн - пришельцев.
(33) Мы видим, что это бывает и в Понте, в котором несутся какие-то куски и, так сказать, ледяные глыбы, составленные из множества речных и болотных волн, которые как бы более размягченные, чем морская [волна], допускают замерзание. (34) Впрочем, в Понт втекает множество таких вод и вся его поверхность покрыта пресной влагой. Кроме того, [и] Саллюстий пишет: "Понтийское море более пресное, чем другие [моря]". Согласно также этому свидетельству, если ты бросишь в Понт либо солому, либо бревна, либо [еще] что-нибудь плавающее, [то все это] вынесется из Понта наружу в Пропонтиду и таким образом [попадет] в море, которое омывает побережье
