Франсиско Суарес - Франсиско Суарес о речи ангелов
Глава XXVII
Являет ли один ангел другому свои акты, ничего не производя в слушающем
1. Отбросив инструментальные, или произвольные, знаки, посредством которых обычно осуществляется речь у людей, нам трудно понять, каким мог бы быть другой способ речи; и поэтому теологи выдумали разные способы ангельской речи. Между ними следует отметить некоторые общие сходства и различия, чтобы внимательнее рассмотреть отдельные мнения. Одни полагают, что эта речь осуществляется без какого-либо производящего воздействия говорящего ангела на слушающего и без того, чтобы в слушающем ангеле производилось добавление какой-либо вещи, через которую он принимал бы некое начало познания актов говорящего. Говорящий всего лишь снимает (если можно так выразиться) завесу со своих актов, то есть чисто объективно (obiective) открывает тайну, которую тотчас может познать другой ангел. Другие же полагают необходимым некоторое производящее воздействие говорящего на слушающего. И обе позиции представлены разнообразными мнениями, которые мы изложим в этой главе, приводя суждения по отдельности, чтобы выбрать те, которые посчитаем наиболее истинными. А в следующей главе мы разрешим некоторые затруднения.
2. Объяснение первого общего[24] мнения, согласно которому речь есть рефлективное мышление о самих прямых актах мышления. – Первое мнение гласит, что один ангел говорит к другому уже тем, что совершает акт познания. Ведь уже в силу того, что он нечто познает, он говорит к самому себе и тем же словом, каким говорит к себе, может выразить другим свое понятие или помысленную в нем вещь и таким образом говорить с другими – либо о своем акте, либо о вещи, репрезентированной в его слове. Ибо слово ума (verbum mentis) формально хотя и репрезентирует вещь тому, кто его производит, однако может объективно репрезентировать и другим: непосредственно – самого себя, а опосредованно и как бы инструментально – вещь, познанную другим через слово как таковое. Ибо оно обозначает не произвольно, как то утверждал Иоанн Майор, упомянутый в предыдущей главе, а посредством естественной репрезентации, поскольку выражает природную соотнесенность со своим объектом как его выраженный образ. Однако в этом мнении утверждается, что не любой мыслительный акт ангела (пусть даже он станет известен другим) имеет характер речи, а лишь тот, которые рефлективен или квази-рефлективен по отношению к акту, о котором идет речь. В самом деле, прямо схватывая некоторую вещь, некто еще не говорит с другим, потому что еще не явил ему преднамеренно свое понятие, пусть даже это понятие может познаваться другими иным способом – тем, каким прочие вещи могут познаваться помимо речи. Итак, согласно этому мнению, надлежит, чтобы ангел выполнил рефлективный акт, которым явил бы, что обладает таким-то понятием о такой-то вещи, и тогда он тем же самым актом явит другому свое понятие и, стало быть, будет говорить к нему. И точно так же ангел, выполняя собственные акты воли и познавая их в себе как бы рефлективно, тем же актом, каким познает свой аффект, являет его другому. Эту позицию подробно излагает Васкес, указ. дисп. 211, гл. 11, и приписывает ее Генриху, Quodl. 5, вопр. 15, Гервею, комм. к книге 2 «Сентенций», дист. 11, вопр. 11, и Майору, дист. 9, вопр. последний. Васкес также ссылается в поддержку своего мнения на св. Фому, но точка зрения св. Фомы совсем другая, о чем ниже. Майор тоже высказывается в другом, заметно отличающемся смысле, а именно говорит о произвольных знаках, как я заметил выше. Генрих же выражается весьма темно, так что его позицию почти невозможно понять, а Гервей хотя отчасти и склоняется к названной точке зрения, однако полагает ложным утверждение об актах ума, известных ангелу или скрытых от него, как мы видели выше. Итак, это мнение, как оно излагается указанным автором[25], – совершенно особое и принадлежит только ему.
3. Основание предложенного объяснения. – Основание здесь одно: то, что ангельская речь есть интеллектуальный акт говорящего ангела; следовательно, сам акт интеллекта есть как бы жест, знак, слово, коим один ангел говорит с другим. Причем это знак не произвольно установленный, как уже было сказано; следовательно, знак естественный, и для его значения нельзя помыслить другого основания, кроме связи, которой он обладает со своим, репрезентированным в нем, объектом. Следовательно, нельзя помыслить лучшего способа ангельской речи… И это же мнение можно подкрепить рациональным доводом: ведь говорить означает выражать и обозначать собственное понятие или вещь, познанную иначе, либо предписывать, либо молить и просить, и все это относится к интеллекту.
4. Опровергается предложенное объяснение. – Однако такое мнение неудовлетворительно по многим причинам. Во-первых, оно предполагает, что речь одного ангела к другому состоит в чисто имманентном акте говорящего ангела, без какого-либо действия, которое переходило бы в слушающего[26], и, следовательно, ангел не имеет силы своей речью побуждать другого ангела к слушанию. Ведь имманентным актом как таковым он не может возбуждать другого, а может лишь придать ему внешнее именование, что и признает, соответственно, указанный автор. Стало быть, это мнение противоречит св. Фоме и, конечно, противоречит разуму, как мы увидим ниже. Во-вторых, это мнение предполагает, что помыслы ума сами по себе, по своей природе, явны всем ангелам, а потому речь у ангелов как таковая существует не для того, чтобы являть другим помыслы ума: являть необходимо только акты воли. Но это ложно, стало быть, ложно и исходное утверждение. Бо́льшая посылка доказывается: ведь если ангел говорит к другому своей мыслью и словом ума, то либо это слово скрыто от другого ангела, либо само по себе явлено. Если утверждается первое, то с необходимостью потребуется другое слово ума, чтобы явить его, а о том, другом, встанет тот же вопрос, и так до бесконечности. Если же то, первое, слово известно другим, на том же основании будет известно другим и любое другое слово, или акт интеллекта, и, соответственно, для его манифестации не потребуется никакой речи. Правда, можно было бы сказать, что прямые понятия ума о самих вещах скрыты от остальных ангелов и становятся явными через посредство речи, а рефлективные понятия о более ранних прямых понятиях или об актах воли не скрыты, но познаются всеми ангелами. Но такое различение напрасно, ибо нет основания приписывать (эти свойства) одним актам ума более, чем другим, и ни Писание, ни Отцы не проводят между ними различения. Вот почему либо обо всех следует утверждать, что они сокрыты, либо все известны сами по себе, при другом понимании Писания и Отцов. Так, следовательно, и утверждает этот автор, опираясь для прояснения этого мнения на указанное основание. И, соответственно, он полагает, что один ангел способен говорить к другому о помыслах ума не для того, чтобы явить их заново, а чтобы, со своей стороны, поставить их в отношение к другому. А вот с аффектами воли дело обстоит иначе, ибо они могут познаваться другими не иначе, кроме как будучи явленными через речь. Но основание этого в достаточной мере опровергнуто нами.
5. В-третьих, приводится следующий аргумент: отсюда следует, что, пусть даже речь о понятиях ума и не невозможна между ангелами с точки зрения ее направленности, она, как правило, напрасна и бесполезна потому, что не способна принести им никакой пользы, а речь без пользы напрасна. Предположение это основано на том, что, когда человек говорит другому о вещи, тому известной, он делает это либо потому, что не знает, что она тому известна, либо для того, чтобы лучше разъяснить или лучше понять ее, либо для того, чтобы надежнее убедиться в ней либо побудить другого задуматься над ней, либо для еще какой-нибудь подобной пользы, если таковая возможна. Но ничему из этого нет места среди ангелов – по крайней мере, согласно указанному суждению. Ибо, если ангелам известны помыслы ума всех прочих ангелов, никто из этих прочих не может пребывать в неведении относительно помысла другого, или знать его несовершенно, или нуждаться в его подтверждении либо в большей достоверности, ибо знает, что может усмотреть его в себе интуитивно и совершенно. Мы же говорим о речи в строгом смысле, как об отличной от иллюминации. В том же, чтобы побудить другого ангела к рассмотрению вещи, которую он способен знать сам по себе, ангелам нет никакой пользы, согласно этому мнению. Следовательно, такая речь будет абсолютно напрасной и бесполезной.
6. Приводятся возражения против последнего, третьего, аргумента. – Ты скажешь: этим аргументом доказывается, что бесполезно обращаться с речью к Богу. Отвечаю: здесь нет сходства, так как обращенная к Богу речь у человека, если произносится вслух, приносит много пользы самому человеку. Ибо этой речью он побуждается к большему вниманию ума и к движению сердца и тем самым приносит Богу поклонение и благоговение. Если же это чисто ментальная речь, то она тем более совершается в виде актов воли и интеллекта, коими душа подчиняет себя Богу и признает зависимость от него, и потому такая речь в высшей степени достойна и полезна – как интеллектуально, если можно так выразиться, так и морально. У ангелов же, в их беседе между собой, либо нет такой пользы, либо она не рассматривается в речи, но речь как таковая служит у ангелов обмену понятиями и советами между собой, как сказал Дамаскин, кн. 2 «О православной вере», гл. 3. Так что подобно тому, как Отцы учат о сокрытости помыслов ума у ангелов, они же, говоря об ангельском общении, или речи, прямо исходят из того, что она зависит от решения говорящих, и не только в отношении нацеленности, или направленности, которая определяется добровольно, но и в отношении раскрытия помыслов, и ради этой цели они преимущественно полагают наличие речи у ангелов. Так, св. Фома в вопр. 109 «Суммы теологии», арт. 1, говорит, что речь у ангелов существует, «чтобы понятие ума одного стало известным другому», и на первое возражение отвечает: «Когда ангел желает явить другому свое понятие, оно тотчас познается другим». Тем самым он предполагает, что ранее тот его не знал и что ему для того придается направленность к другому, что тот мог его узнать.
