Платон - Государство (litres)
– Ты как в воду смотришь: я ведь и сам часто терплю от них, когда езжу в деревню.
– Если собрать все это вместе, самым главным будет, как ты понимаешь, то, что душа граждан делается крайне чувствительной, даже по мелочам: все принудительное вызывает у них возмущение как нечто недопустимое. А кончат они, как ты знаешь, тем, что перестанут считаться даже с законами – писаными или неписаными, – чтобы уже вообще ни у кого и ни в чем не было над ними власти.
– Я это хорошо знаю.
– Так вот, мой друг, именно из этого правления, такого прекрасного и по-юношески дерзкого, и вырастает, как мне кажется, тирания.
– Действительно, оно дерзкое. Что же, однако, дальше?
– Та же болезнь, что развилась в олигархии и ее погубила, еще больше и сильнее развивается здесь – из-за своеволия – и порабощает демократию. В самом деле, все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.
– Естественно.
– Ведь чрезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для государства оборачивается не чем иным, как чрезвычайным рабством.
– Оно и естественно.
– Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.
– Это не лишено основания.
– Но, думаю я, ты не об этом спрашивал, а о том, какая болезнь, встречающаяся в олигархии, так же точно подтачивает демократию и порабощает ее.
– Ты верно говоришь.
– Этой болезнью я считал появление особого рода людей, праздных и расточительных, под предводительством отчаянных смельчаков, за которыми тянутся и не столь смелые, мы их уподобили трутням, часть которых имеет жало, а часть его лишена.
– Это правильно.
– Оба этих разряда, чуть появятся, вносят расстройство в любой государственный строй, как воспаление и желчь – в тело. И хорошему врачу, и государственному законодателю надо заранее принимать против них меры не менее, чем опытному пчеловоду, – главным образом, чтобы не допустить зарождения трутней, – но, если уж они появятся, надо вырезать вместе с ними и соты.
– Клянусь Зевсом, это уж непременно.
– Чтобы нам было виднее то, что мы хотим различить, сделаем следующее…
– А именно?
Три «части» демократического государства: трутни, богачи и народ
– Разделим мысленно демократическое государство на три части – да это и в действительности так обстоит. Одну часть составят подобного рода трутни: они возникают здесь хоть и вследствие своеволия, но не меньше, чем при олигархическом строе.
– Это так.
– Но здесь они много ядовитее, чем там.
– Почему?
– Там они не в почете, наоборот, их отстраняют от занимаемых должностей, и потому им не на чем набить себе руку и набрать силу. А при демократии они, за редкими исключениями, чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из трутней произносят речи и действуют, а остальные усаживаются поближе к помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе. Выходит, что при таком государственном строе всем, за исключением немногого, распоряжаются подобные люди.
– Конечно.
– Из состава толпы всегда выделяется и другая часть…
– Какая?
– Из дельцов самыми богатыми большей частью становятся и наиболее собранные по своей природе.
– Естественно.
– С них-то трутням всего удобнее собрать побольше меду.
– Как же его и возьмешь с тех, у кого его мало?
– Таких богачей обычно называют сотами трутней.
– Да, пожалуй.
– Третий разряд составляет народ – те, что трудятся своими руками, чужды делячества, да и имущества у них немного. Они всего многочисленнее и при демократическом строе всего влиятельнее, особенно когда соберутся вместе.
– Да, но у них нет желания делать это часто, если им не достается их доля меда.
– А разве они не всегда в доле, поскольку власти имеют возможность отнять собственность у имущих и раздать ее народу, оставив большую часть себе?
– Таким-то способом они всегда получат свою долю.
– А те, у кого отбирают имущество, бывают вынуждены защищаться, выступать в народном собрании и вообще действовать, насколько это возможно.
– Конечно.
– И хотя бы они и не стремились к перевороту, кое-кто все равно обвинит их в кознях против народа и в стремлении к олигархии.
– И что же?
– В конце концов, когда они видят, что народ, обманутый клеветниками, готов не со зла, а по неведению расправиться с ними, тогда они волей-неволей становятся уже действительными приверженцами олигархии. Они тут ни при чем, просто тот самый трутень ужалил их, и от этого в них зародилось такое зло.
– Вот именно.
– Начинаются обвинения, судебные разбирательства, тяжбы.
– Конечно.
– А разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать за ним и его возвеличивать?
– Конечно, привык.
– Значит, уж это-то ясно, что, когда появляется тиран, он вырастает именно из этого корня, то есть как ставленник народа.
– Да, совершенно ясно.
«Тиранический» человек
– С чего же начинается превращение такого ставленника в тирана? Впрочем, ясно, что это происходит, когда он начинает делать то же самое, что в том сказании, которое передают относительно святилища Зевса Ликейского в Аркадии.
– А что именно?
– Говорят, что, кто отведал человеческих внутренностей, мелко нарезанных вместе с мясом жертвенных животных, тому не избежать стать волком. Или ты не слыхал такого предания? – спросил я.
– Слыхал, – ответил Адимант.
– Разве не то же и с представителем народа? Имея в руках чрезвычайно послушную толпу, разве он воздержится от крови своих соплеменников? Напротив, как это обычно бывает, он станет привлекать их к суду по несправедливым обвинениям и осквернит себя, отнимая у людей жизнь, своими нечестивыми устами и языком он будет смаковать убийство родичей. Карая изгнанием и приговаривая к страшной казни, он между тем будет сулить отмену задолженности и передел земли. После всего этого разве не суждено такому человеку неизбежно одно из двух: либо погибнуть от руки своих врагов, либо же стать тираном и превратиться из человека в волка?
– Да, это ему неизбежно суждено.
– Он тот, кто подымает восстание против обладающих собственностью.
– Да, он таков.
– Если он потерпел неудачу, подвергся изгнанию, а потом вернулся – назло своим врагам, – то возвращается он уже как законченный тиран.
– Это ясно.
– Если же те, кто его изгнал, не будут в состоянии его свалить снова и предать казни, очернив в глазах граждан, то они замышляют его тайное убийство.
– Обычно так и бывает.
– Отсюда это общеизвестное требование со стороны тиранов: чуть только они достигнут такой власти, они требуют, чтобы народ назначил им телохранителей, чтобы народный заступник был невредим.
– Это уж непременно.
– И народ, конечно, дает их ему, потому что дорожит его жизнью, за себя же пока вполне спокоен.
– Безусловно.
– А когда увидит это человек, имеющий деньги, а вместе с деньгами и основание ненавидеть народ, он тотчас же, мой друг, как гласило прорицание Крезу,
…к берегам песчанистым Герма
Без оглядки бежит, не стыдясь прослыть малодушным.
– Во второй раз ему и не довелось бы стыдиться.
– Если бы его захватили, он был бы казнен.
– Непременно.
– А тот, народный ставленник, ясно, не покоится «величествен… на пространстве великом», но, повергнув многих других, прямо стоит на колеснице своего государства уже не как представитель народа, а как совершенный тиран.
– Еще бы.
– Разбирать ли нам, в чем счастье этого человека и того государства, в котором появляется подобного рода смертный?
– Конечно, надо разобрать.
– В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и раздает землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и кротким.
– Это неизбежно.
– Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе…
– Это естественно.
– …да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него.
– Это ясно.
– А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю. Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством войны.
– Да, необходимо.
– Но такие действия делают его все более и более ненавистным для граждан.
