Лариса Печатнова - История Спарты (период архаики и классики)
В современной историографии есть также немало исследователей, склонных считать Ликурга фигурой неисторической. С их точки зрения, легенды наподобие мифа о возвращении Гераклидов или мифа о законодательстве Ликурга были выдуманы в самой Спарте с чисто политическими целями - для того, чтобы объяснить и укрепить представление о незыблемости спартанского мироустройства в сознании не только спартанцев, но и всех греков[001_28].
Среди историков, которые предлагают вообще отказаться от попыток найти какое-либо историческое зерно в предании о Ликурге, назовем, в частности, автора "Спартанского миража" Фр. Олье. По его мнению, эта проблема при существующем состоянии источников неразрешима и остается только примириться с тем, что ничего достоверного мы о Ликурге не знаем[001_29]. М. Финли вообще исключает раннюю историю Спарты из сферы своих исследований, поскольку он считает, что вся античная традиция о древнейшей истории Спарты, а тем более о Ликурге полностью фиктивна. Для него собственно история Спарты начинается только с середины VI в.[001_30] Большие сомнения в историческом существовании Ликурга высказывает Ч. Старр[001_31].
П. Олива, проанализировав развитие взглядов на проблему Ликурга в западной историографии, пришел к неутешительному выводу, что "историческое существование Ликурга доказать невозможно". Дежурная оговорка, что "легенда о Ликурге подобно всем мифам - не чистая фантазия, но мифическое эхо исторической действительности", положения не спасает[001_32]. Примерно в таком же духе высказывается и Ю. В. Андреев. Он признает реальность некоего исторического толчка или переворота как единственно "допустимый минимум исторической достоверности, который может заключаться в античной традиции о Ликурге", но считает "совершенно неприемлемыми попытки реабилитировать античную традицию о Ликурге как серьезный исторический источник"[001_33]. Отказывается от какой-либо дискуссии по поводу историчности Ликурга и автор новейшего исследования, посвященного архаической Греции, О. Мюррей. По его словам, "Ликург служит лишь для того, чтобы напоминать нам, что спартанское общество имело начало во времени"[001_34].
Несмотря на остроумие некоторых из подобного рода гипотез, всеобъемлющий скептицизм в отношении античной традиции о Ликурге неоправдан. У нас нет серьезных оснований отвергать все предание о Ликурге как лишенное какой-либо исторической ценности. Конечно, проблема Ликурга очень трудна. Это одна из самых больших загадок древнегреческой истории. Но вряд ли мы что-нибудь выиграем, если отвергнем античную традицию о Ликурге как полностью или в большей своей части недостоверную. В настоящее время в науке преобладает скорее позитивное отношение к Ликургу, которого причисляют к крупнейшим греческим законодателям архаической эпохи наподобие Драконта или Солона в Афинах[001_35]. Споры среди исследователей, признающих историчность Ликурга, ныне ведутся главным образом относительно содержания законов и времени их введения.
Приведем в качестве примера имена тех ученых (а их немало как среди старых, так и среди новых авторов), которые считают Ликурга лицом историческим, а его законы - важнейшим событием ранней истории Греции. Среди защитников историчности предания о Ликурге назовем, в частности, Г. Бузольта, Н. Хэммонда, К. Краймс, Г. Мичелла, В. Форреста, Дж. Хаксли. Среди отечественных исследователей - Э. Д. Фролова и И. А. Шишову[001_36].
В современной науке также нет согласия относительно времени Ликургова законодательства. Благодаря безусловному доверию к Фукидиду канонической долго считалась предложенная им дата спартанской евномии - конец IX в. Но в настоящее время разногласия во мнениях по данному вопросу очень велики. Если подытожить основные гипотезы, то они суть следующие: Ликурга и его законы помещают или до Первой Мессенской войны (конец IX - середина VIII вв.), что в принципе совпадает с античной традицией, или между Первой и Второй Мессенскими войнами (конец VIII - 1-я половина VII в.), или, наконец, после Второй Мессенской войны (VI в.). Причем эту позднюю дату часто связывают уже не с Ликургом, а с какими-то другими безымянными законодателями, проведшими реформирование Спарты под реставрационными лозунгами.
Самая ранняя из предлагаемых датировок - конец IX - середина VIII в. Эту дату, как правило, отстаивают те исследователи, которые признают историчность древней традиции о Ликурге и доверяют сообщению Фукидида, что евномия появилась в Спарте за четыре века до начала Пелопоннесской войны. Так, уже Г. Бузольт в своем систематическом обзоре греческих государственных древностей полагал, что Ликург жил в середине VIII в.[001_37] Г. Берве датировал Ликурга и его законодательство рубежом IX-VIII вв., однако считал, что весь комплекс социальных реформ был осуществлен каким-то неизвестным законодателем много позже - в VI в.[001_38] В том же духе высказывается и А. Гомм. По его словам, политическая конституция, конечно, может быть намного старше, чем ajgwghv и eujnomiva, и вполне может относиться к IX в. Но в своем классическом виде, по мнению А. Гомма, спартанская модель полиса возникла не ранее конца VII в.[001_39]
Н. Хэммонд и К. Краймс выступили с критикой тех теорий, которые отрывали Ликурга от главных перемен в спартанском государственном устройстве и переносили их в VII-VI вв. Они вернулись к канонической датировке спартанской первоначальной реформы (конец IX в.), связав Ликурга со спартанской евномией, о которой говорил Фукидид[001_40]. Для Н. Хэммонда Фукидид более надежный специалист по хронологии, чем любой другой древний автор, и поэтому, как он полагает, "мы можем принять дату Фукидида как самую вероятную"[001_41]. В более обстоятельной своей работе - "Создание классической Спарты" - Н. Хэммонд развивает этот взгляд: "Мое мнение состоит в том, что Фукидид не пользовался таким неточным инструментом, как генеалогические подсчеты, если это касалось ранних дат... Фукидид не рассказывает нам, какими методами он пользовался... но я уверен, что он работал тщательно и использовал добротные свидетельства. Другими словами, я доверяю его датировке спартанской евномии - 820-810 гг."[001_42].
В отечественной историографии эту раннюю дату отстаивают Э. Д. Фролов и И. А. Шишова[001_43]. Так, возражая своим оппонентам, Э. Д. Фролов пишет: "Мы должны признаться, что не разделяем этого скепсиса новейших критиков и на прямой вопрос, отчего в консервативной и отсталой Спарте реформатор-устроитель типа Солона явился на два века раньше, чем в Афинах, могли бы ответить указанием именно на более примитивный характер дорийской общины. Говоря яснее, мы считаем, что в условиях насильственного обоснования дорийцев-завоевателей в Лаконике и форсированного превращения их общины в классовое, рабовладельческое общество потребовалось немедленное и всеобъемлющее устроение государства, вылившееся в создание строго-корпоративного рабовладельческого единства - общины равных, гомеев"[001_44].
Но далеко не все исследователи согласны с античной традицией. Толчком к пересмотру традиционной даты послужила публикация У. Виламовицем-Мёллендорфом в 1918 г. найденного на папирусе стихотворного отрывка, который, как он полагал, принадлежал Тиртею[001_45]. Как можно понять из немногих, более или менее сохранившихся строк (v. 12-20), это - вполне традиционный для военно-патриотических песен и стихов призыв храбро сражаться, с набором стандартных тем: помощь богов, подчинение военачальникам, единение воинов, сражающихся плечом к плечу и т. д. За Тиртеевский этот отрывок признал и Диль, включив его в свою "Антологию" (Tyrt. 1, 6-24 Diehl3). Поскольку в данном фрагменте упоминаются три родовые дорийские филы (v. 13 - cwri;" Pavmfuloiv te kai JUllei'" hjd"e; Dumh'ne"ј), У. Виламовиц-Мёллендорф предположил, что во времена Тиртея, т. е. в конце VII в., спартанская армия еще делилась по родовому принципу. В свете этого нового свидетельства он, а вслед за ним и некоторые другие исследователи отнесли дату реформы Ликурга к концу VII или даже к середине VI в.[001_46] По словам Н. Хэммонда, подобная перестановка даты является не чем иным, как насмешкой над всей древней традицией о законодательстве Ликурга[001_47]. В этом Н. Хэммонд бесспорно прав. Вряд ли, как нам кажется, можно использовать фрагмент, впервые опубликованный У. Виламовицем-Мёллендорфом, для радикального пересмотра традиции. Во-первых, авторство Тиртея - только одна из гипотез, хотя и весьма вероятная. Во-вторых, контекст и значение сохранившихся строк настолько темны и неопределенны, что вряд ли с уверенностью можно привязать их к какому-либо конкретному историческому событию. Так, если У. Виламовиц-Мёллендорф помещает этот фрагмент в контекст событий Второй Мессенской войны, то Н. Хэммонд не исключает, что здесь могла идти речь о вторжении дорийцев в Пелопоннес. Если учесть любовь Тиртея к отступлениям в героическое прошлое, то такое предположение вовсе не покажется невероятным.
