Авл Геллий - Аттические ночи. Книги I - X
(13) Правило же подобного произношения, как кажется, может быть следующим: поскольку греки в том виде прошедшего времени, который они называют παρακείμενον (перфект), обращают вторую букву глагола в „е“, как в γράφω — γέγραφα (писать), ποιω̃ — πεποίηκα (делать), λαλω̃ — λελάληκα (болтать), κρατω̃ — κεκράτηκα (побеждать), λούω — λέλουκα (мыть), (14) следовательно, так происходит и с mordeo — memordi (кусать), posco — peposci (просить), tendo — tetendi (тянуть), tango — tetigi (касаться), curro — cecum (бежать), tollo — tetuli (поднимать), spondeo — spepondi (клятвенно обещать). (15) Так, Марк Туллий [1250] и Гай Цезарь [1251] говорили mordeo — memordi, pungo — pepugi, spondeo — spepondi.
(16) Кроме того, я обнаружил, что по этому же правилу [плюсквамперфект] от scindo (разрывать) произносился не как sciderat, а как sciciderat. Луций Акций [1252] в первой книге „Сотадических стихов“ [1253] говорит sciciderat. Вот его слова:
Non ergo aquila ita, uti praedicant, sciciderat pectus?
(Так неужели орел, как утверждают, грудь разодрал
(sciciderat)?) [1254]
(17) Также Энний <в „Меланиппе“: [1255]
Cum saxum scicident…
(Когда он камень расколол…)>
Валерий Анциат в семьдесят пятой книге „Истории“ написал следующее: „Затем, после совершения погребения, он взошел на форум (descendidit)“. [1256]
Лаберий в „Катулярии“ (Саtularius) сказал так:
Ego mirabar, quomodo mammae mihi…
(Я удивлялась, как же груди у меня…) [1257]
О том, что <как> ususcapio (приобретение в собственность в порядке давности и при наличии определенных условий) произносится в именительном падеже слитно, так и pignoriscapio (взятие в залог) в этой же форме произносилось слитно
(1) Как ususcapio говорится в одно слово, причем „а“ произносится долго, [1258] так и pignoriscapio произносится слитно и долго. (2) [Вот] слова Варрона [1259] из первой [книги] „Вопросов в письмах“: „Pignoriscapio стало отдельным словом из-за солдатского жалованья, которое воин должен был получать от эрарного трибуна“. [1260] (3) Отсюда достаточно ясно, что это capio должно произноситься так же, как captio (обман) [в сочетании] как с usus, так и с pignus. [1261]
Глава 11О том, что и levitas и nequitia [на самом деле] не имеют того значения, в котором они употребляются в обыденной речи
(1) Я слышу, как сегодня levitas обычно употребляется в значении „изменчивость, непостоянство“, a nequitia — в значении „хитрость, ловкость“. (2) Но те из древних, кто говорил правильно и чисто, называли leves тех, кого мы сегодня обычно называем ничтожными (viles) или недостойными какого бы то ни было уважения (nullo honore digni), употребляя соответственно levitas вместо vilitas (ничтожество), a nequam (негодный, беспутный) *** [1262] человека бездельного и бесполезного, который у греков называется обычно ά̉σωτος (беспутный) или α̉κόλαστος (распущенный).
(3) Тот, кто [пожелает] найти примеры [такого употребления] этих слов, пусть не ищет их в совсем древних книгах, а обратится к „Второй филиппике против Марка Антония“ [1263] у Марка Туллия [Цицерона]. (4) Ведь когда он вознамерился указать на низменный образ жизни и поведение Марка Антония, на то, что он скрывается в трактире, что он пьянствует с утра до вечера, что он ходит, скрыв лицо, чтобы его не узнали; так вот, желая сказать про него эти и другие [вещи] подобного рода, он говорит: „Но обратите внимание на его низость (levitas)!“; так, словно указанные позорные [поступки] человека емко выражаются этим порицанием. (5) И затем, возводя на Антония какие-то другие язвительные и позорные поношения, в конце он добавил следующее: „О негодный (nequam) человек! Ибо что еще можно сказать“.
(6) Но мне хочется привести более полно слова Марка Туллия из этого отрывка: „Но обратите внимание на его низость (levitatem)! Прибывши приблизительно в десятом часу в Красные Скалы, [1264] он укрылся в какой-то корчме и, прячась там, пропьянствовал до вечера. Быстро подъехав к Риму на тележке, он явился к себе домой, закрыв лицо. Привратник спрашивает: „Ты кто?“ — „Письмоносец от Марка“. Его тут же привели к той, ради кого он приехал, и он передал ей письмо. [1265] Когда она, плача, читала письмо (ибо содержание этого любовного послания было таково: у него-де впредь ничего не будет с актрисой, он-де отказался от любви к той и перенес всю свою любовь на эту женщину); когда она разрыдалась, этот сострадательный человек не выдержал, открыл лицо и бросился ей на шею. О негодный человек (hominem nequam)! Ибо что еще можно сказать? Ничего более подходящего сказать не могу. Итак, именно для того, чтобы она неожиданно увидела тебя, Катамита, [1266] когда ты вдруг откроешь себе лицо, ты и перепугал ночью Рим, и на много дней навел страх на Италию?“ [1267]
(7) Таким же образом и Квадригарий Клавдий [1268] в первой книге „Анналов“ называет nequitia чрезмерно роскошный и расточительный образ жизни в следующих словах: „Они убеждают [сделать это] некоего луканского юношу, который происходил из исключительно знатного рода, но издержал огромные деньги из-за роскоши (luxus) и беспутства (nequitia)“. [1269] (8) Марк Варрон в сочинении „О латинском языке“ говорит: „Как из non (не) и volo (желать) — nolo (не желать), так и из nе (не) и quicquam (хоть что-нибудь) после выпадения среднего слога получается nequam (ни на что не годный)“. [1270]
(9) Публий Африканский [в речи] „В защиту себя и против Тиберия Азелла“ [1271] [говорит] народу о денежном штрафе: „Все зло, постыдные поступки, гнусности, совершаемые людьми, происходят из-за двух вещей: злонамеренности (malitia) или беспутства (nequitia). Защищаешь ли ты злонамеренность или беспутство, или и то, и другое сразу? Если ты желаешь защищать беспутство, то изволь; если ты на одну блудницу истратил денег больше, чем [оценивается] в податном списке по твоему заявлению все имущество сабинского имения, если это так: кто поручится за твою невиновность тысячью сестерциев? Если ты промотал и издержал более трети отцовских денег на позорные дела, если это так: кто [за тебя] поручится тысячью сестерциев? Ты не хочешь защищать беспутство. Так, давай, защити, по крайней мере, злонамеренность. Если ты торжественными словами сознательно, зная свое положение, дал клятву, то кто [за тебя] поручится тысячью сестерциев?“ [1272]
Глава 12О туниках с длинными рукавами; и о том, как Публий Африканский упрекнул Сулъпиция за их <ношение> [1273]
(1) В Риме и во всем Лации [1274] считалось неприличным для мужчины носить туники длиной на кисть и даже на палец ниже локтя. (2) Наши [предки] называли эти туники греческим словом chirodytae [1275] и полагали, что одним женщинам приличествует длинная и широкая одежда до локтей, скрывающая от глаз голени. (3) Римские же мужчины надевали сначала одну тогу без туники; затем они стали носить подвязанные короткие туники, оставляющие открытыми плечи, которые греки называли έξωμίδες. [1276] (4) Одетый таким старинным манером Публий Африканский, отец Павла, человек, исполненный всяческих добродетелей и доблести, среди всех прочих порицаний в адрес Публия Сульпиция Гала, человека [весьма] изнеженного, упрекнул его также в том, что он носит туники, полностью закрывающие руки.
(5) Вот слова Сципиона: „Ведь если кто ежедневно, напомаженный, украшает себя перед зеркалом, если его брови подбриты, если он прогуливается с выщипанной бородой и обезволошенными бедрами, если, будучи совсем юношей, он возлежал на пирах вблизи любовника, в тунике с длинными рукавами, если он любитель не только вина, но и мужчин, разве усомнится кто-либо в том, что он совершил же самое, что обычно делают кинеды?“ [1277] (6) Вергилий также осуждает подобные туники как позорные [для мужчин] и приличествующие [лишь] женщинам:
„С лентами митры у вас, — говорит он, — с рукавами
туники ваши“. [1278]
(7) И Квинт Энний, как кажется, не без порицания говорил об „облаченном в тунику юношестве“ карфагенян. [1279]
Глава 13Кого Марк Катон назвал бы classicus (относящийся к первому классу римских граждан), а кого infra classem (находящийся ниже класса)
(1) Classici назывались не все те, кто входил в состав пяти классов, но только люди первого класса, [имущество которых] было оценено в сто двадцать пять тысяч или больше. [1280]
(2) Infra classem же называли [представителей] второго и всех прочих классов, [имущество которых] оценивалось в меньшую, чем я указал, сумму. (3) Я упомянул об этом так кратко, поскольку в той речи Марка Катона, где он рекомендовал закон Вокония, [1281] неоднократно ставится вопрос, что такое classicus, а что infra classem. [1282]
Глава 14О трех родах речи и о трех философах, которые были посланы афинянами в римский сенат
(1) Как в стихах, так и в прозе возможны три рода речи, которые греки именуют χαρακτη̃ρες, и называют их [соответственно] α̉δρός (обильный), ι̉σχνός (сухой), μέσος (средний).
(2) Мы также тот стиль, который упомянут первым, называем uber (изобильный), второй — gracilis (простой), третий — mediocris (средний). (3) Изобильному свойственны достоинство и величавость, простому — изящество и ясность, умеренный является промежуточным, будучи причастен и тому и другому стилю. [1283] (4) У каждого из этих достоинств речи имеется равное число родственных ему пороков, которые благодаря обманчивому сходству выдают себя за вид и свойство первых. (5) Так, по большей части, надутые и напыщенные [речи] обманчиво принимаются за изобильные, неотделанные и сухие — за простые, неясные и двусмысленные — за умеренные. (6) Истинными же и подобающими примерами этих стилей, по словам Варрона, в латинском языке являются: образцом изобильности — Пакувий, [1284] простоты — Луцилий, [1285] умеренности — Теренций. [1286] (7) Но сами эти три рода речи были представлены уже у древних, начиная с Гомера, — все три у трех [героев]: возвышенный и изобильный у Улисса, ясный и сдержанный у Менелая, смешанный и умеренный у Нестора. [1287]
