Марк Юстин - Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа»
VII, 6, 10. ...взял себе в жены Олимпиаду, – Брак Филиппа с Олимпиадой, эпирской (молосской) принцессой, датируется 357 г. до н.э. Об этом и других браках Филипппа, кроме соответствующих мест в общих трудах, посвященных истории Македонии и Филиппу II, см.: Tronson A. Satyrus the Peripatetic and the Marriages of Philip II // JHS. 1984. Vol. 104. P.116ff.
VII, 6, 11. ...всех его несчастий. – См. выше, VIII, 6, 4 sqq.
VII, 6, 14. ...штурмовал город Мотону... – Осада и взятие Филиппом Мотоны (более распространена форма «Мефона») приходятся на конец 355 – начало 354 г. до н.э. Как сообщает Демосфен, афиняне послали осажденным помощь, но она опоздала: город был уже в руках Филиппа (IV, 35). Об этом событии см. также: Diod. XVI 31, 6; 34, 4 sq.; ср.: Polyaen. IV 2, 15.
КНИГА VIII
Гл.1. (1) Греческие государства, из которых каждое стремилось властвовать над другими, в конце концов все лишились власти (imperium). (2) Без удержу стремились они погубить друг друга и, только уже оказавшись под гнетом, поняли, что потери каждого в отдельности означали гибель для всех. (3) Ибо македонский царь Филипп подстерегал их как будто на дозорной башне, строил козни против их свободы, разжигая соперничество между государствами и приходя на помощь слабейшим; так он в конце концов поработил и побежденных и победителей и подчинил их своей царской власти. (4) Причиной и источником этого несчастья оказались фивяне: когда они одержали верх над другими, они потеряли разум от своей удачи и на общем собрании представителей греческих государств они обрушились с обвинениями на побежденных лакедемонян и фокидян, как будто те недостаточно искупили свои провинности, перенеся столько убийств и грабежей. (5) Лакедемонянам было вменено в вину, что они заняли фиванскую крепость во время перемирия, а фокидянам – что они опустошили Беотию, (6) фивяне якобы желали после бедствий войны снова придать силу законам. (7) Так как решение суда было вынесено согласно воле победителей, то обвиняемые были присуждены к столь большому штрафу, что уплатить его они оказались не в состоянии. (8) Поэтому фокидяне, лишившись и земли, и детей, и жен и придя в полное отчаяние, выбрали себе в вожди некоего Филомела и захватили храм Аполлона в Дельфах, точно разгневались на самого этого бога. (9) После чего, имея в изобилии золото и деньги, они начали войну против фивян с помощью наемных войск. (10) Хотя все проклинали фокидян как святотатцев, однако гораздо большую ненависть, чем фокидяне, навлекли на себя фивяне, которые довели фокидян до этого. (11) Поэтому фокидянам прислали вспомогательные отряды и афиняне и лакедемоняне. (12) При первом столкновении Филомел захватил лагерь фивян. (13) В следующем сражении Филомел пал, сражаясь во главе своего отряда в самой гуще боя, и своей нечестивой кровью смыл грех святотатства. (14) На его место вождем был избран Ономарх.
Гл.2. (1) Для борьбы с ним, Ономархом, фивяне и фессалийцы не захотели выбрать себе вождя из числа своих сограждан. Опасаясь, что, если он окажется победителем, его власть будет для них нестерпима; (2) поэтому они выбрали Филиппа Македонского и добровольно подчинились чужестранному господству (externae dominationi), побоявшись господства своих сограждан. (3) Филипп, будто бы являясь мстителем не за фивян, а карая святотатство (sacrilegii), приказал всем своим воинам надеть лавровые венки и вступил в сражение как бы под предводительством самого бога. (4) Фокидяне, увидав венки из лавра, посвященного богу, трепеща от сознания своего преступления, побросали оружие и обратились в бегство, кровью своей и смертью заплатив за оскорбление святыни. (5) Трудно поверить, какую славу стяжал себе благодаря этому Филипп среди всех народов. (6) Вот, говорили, кто наказал за святотатство, кто отомстил за оскорбление святынь; он один совершил то, что должен был сделать весь мир, – покарал святотатцев. (7) Рядом с богами достоин стать он, выступивший в защиту их величия. (8) Однако, когда афиняне услыхали об исходе войны, они немедленно, чтобы Филипп не вступил в Грецию, заняли Фермопильское ущелье, как некогда, когда наступали персы; но совсем не та была уже их доблесть, и защищали они не то, что тогда; (9) ведь тогда они выступили на защиту свободы Греции, а теперь в защиту открытого святотатства; тогда они хотели охранить храмы от разграбления врагами, а теперь решили защищать тех, кто ограбил храм, от грозившего им мщения. (10) Они явились покровителями преступления, тогда как для них было позором, что мстителями за него оказались не они сами, а другие. (11) Афиняне, видно, забыли, как в трудные времена они пользовались советами этого божества, сколько войн закончили победоносно под его водительством, сколько городов основали по его указаниям, какой мощи (imperium) достигли на суше и на море, забыли, что никогда не предпринимали ничего ни в общественных, ни в частных делах без содействия божественной его силы. (12) И эти умы, изощренные всеми науками, облагороженные наилучшими законами и учреждениями, допустили такое страшное преступление, что впоследствии они не имели уже никакого права в чем бы то ни было упрекать варваров.
Гл.3. (1) Но и Филипп не проявил себя более благопристойным по отношению к своим союзникам. (2) Он точно боялся, как бы не оказаться превзойденным врагами в делах святотатства. Те самые государства, у которых он еще недавно был вождем, которые воевали под его начальством, которые поздравляли и его и себя с общей победой, (3) он захватил и разграбил как лютый враг; жен и детей всех граждан Филипп продал в рабство, (4) не пощадил ни храмов бессмертных богов, ни других священных зданий, ни богов-пенатов общественных и частных, под кров которых он так недавно входил как гость. (5) Поистине казалось, что он не столько был мстителем за святотатство, сколько добивался свободы для себя совершать святотатство. (6) Потом, как будто совершив великие подвиги, он переправился в Каппадокию. Ведя здесь войну с тем же вероломством, взяв хитростью в плен и перебив ближайших царей, он всю эту область подчинил власти Македонии. (7) Затем, чтобы уничтожить толки о своем вероломстве, которым, как тогда считали, он превосходил всех, он разослал по царствам и богатейшим городам (civitates) своих посланцев, (8) которые должны были распространять слухи, что царь Филипп за большие деньги сдает подряды на строительство городских стен, святилищ и храмов, и через глашатаев вызывать к нему предпринимателей. (9) Когда же те приезжали в Македонию, их задерживали там путем различных проволочек, а они, боясь царя, потихоньку уезжали обратно. (10) После этого Филипп напал на Олинф. Дело в том, что олинфяне из сострадания дали у себя убежище двум братьям Филиппа, рожденным от его мачехи, после того как еще один их брат был царем убит. Филипп хотел убить и этих двух, так как они могли притязать на царскую власть. (11) И вот по этой-то причине он разрушил древний и знаменитый город, а братьев предал давно предрешенной казни и насладился как богатой добычей, так и желанным для него братоубийством (parricidii). (12) Затем, как будто все, что бы ему ни вздумалось, ему было дозволено, он захватил золотые рудники в Фессалии, а серебряные – во Фракии, (13) а чтобы ничего не оставить не нарушенным, ни один закон – ни божеский, ни человеческий, он занялся еще и морским разбоем. (14) В это время случилось так, что два брата, фракийские цари, выбрали Филиппа судьей во взаимных их спорах, но не потому, что считали его справедливым, а потому, что каждый боялся, как бы Филипп не пришел на помощь одному из них. (15) Но Филипп, как было у него в обычае, неожиданно для обоих братьев прибыл на третейский суд как на войну, во главе войска, и у обоих братьев отнял их царства, поступив не как судья, а как коварный, преступный разбойник.
Гл.4. (1) Пока это происходило, к Филиппу явились афинские послы просить мира. (2) Выслушав их, Филипп и сам направил в Афины послов договориться об условиях мира. Здесь и был заключен мир, выгодный для обеих сторон. (3) Из других греческих государств также прибыли посольства, движимые не любовью к миру, а страхом перед войной. (4) Фессалийцы же и беотяне, все более разъяряясь, стали просить царя, чтобы он открыто выступил в качестве вождя всей Греции в поход против фокидян. (5) Они пылали такой ненавистью к фокидянам, что, забыв о своих поражениях, предпочитали сами погибнуть, лишь бы погубить их, предпочитали терпеть уже испытанную ими жестокость Филиппа, только бы не пощадить своих врагов. (6) Напротив, послы фокидян при поддержке афинян и лакедемонян просили, чтобы царь не начинал против них войну, за отсрочку которой они уже трижды уплачивали ему. (7) Поистине позорное и сожаления достойное зрелище! Греция, еще и в то время первая среди всех стран мира и по силам своим и по достоинству, неизменная победительница царей и народов и еще тогда владычица многих городов, лежала простертой ниц перед чужим престолом и униженно просила то начать, то прекратить войну. (8) Те, кто был оплотом всех стран мира, теперь все свои надежды возлагали на мощь чужестранца, раздорами своими и внутренними войнами доведенные до того, что пресмыкались перед тем, кто недавно еще был ничтожнейшим из их подопечных; (9) и особенно усердствовали фивяне и лакедемоняне, которые раньше соперничали между собой из-за власти над Грецией, а теперь наперебой добивались милостей властелина. (10) Филипп между тем, в величии своей славы, как будто относится с презрением к этим знаменитым городам и тем временем взвешивает, кому отдать предпочтение. (11) Он тайно выслушивает просьбы обоих посольств; одним обещает избавление от войны и обязывает их клятвой никому не выдавать этого ответа; другим, напротив, говорит, что придет им на помощь. И тем и другим запрещает готовиться к войне и чего бы то ни было опасаться. (12) Успокоив всех такими разноречивыми ответами, он занимает Фермопильское ущелье.
