Гомер - Античная лирика

Нáннион и Биттó, обе с Самоса, храм Афродиты
Уж не хотят посещать узаконённым путем,
А перешли на другое, что гадко. Царица Киприда!
Взор отврати свой от них, кинувших ложе твое.

Археанасса, гетера, зарыта здесь, колофоня́нка,
Даже в морщинах у ней сладкий ютился Эрот.
Вы же, любовники, первый срывавшие цвет ее жизни,
Можно представить, каким вас опалило огнем!

Двадцать два года прожить не успев, уж устал я от жизни.
Что вы томите, за что жжете, эроты, меня?
Если несчастье случится со мною, что станете делать?
В кости беспечно играть будете вы, как всегда.

Пей же, Асклепиад! Что с тобою? К чему эти слезы?
Не одного ведь тебя Пафия в сеть завлекла,
И не в тебя одного посылались жестоким Эротом
Стрелы из лука. Зачем в землю ложиться живым?
Чистого выпьем вина Дионисова! Утро коро́тко.
Станем ли лампы мы ждать, вестницы скорого сна?
Выпьем же, весело выпьем! Несчастный, конец уже близок,
Будем покоиться мы долгую, долгую ночь.

Вспять хоть на восемь локтей отступи, беспокойное море,
Там поднимись высоко, волны кидай и бушуй.
Если ж разроешь могилу Эвмара, добра никакого
В ней все равно не найдешь — кости увидишь и прах.

Здесь, у могилы Аянта, сижу я, несчастная Доблесть,
Кудри обрезав свои, с грустью великой в душе.
Тяжко скорблю я о том, что теперь у ахеян, как видно,
Ловкая, хитрая Ложь стала сильнее меня.

Полный отважности взор Александра и весь его облик
Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь!
Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье:
«Землю беру я себе, ты же Олимпом владей».

Изображенье Киприды здесь видим мы, не Вереники:
Трудно решить, на кого больше походит оно.

Музы тебя, Гесиод, увидали однажды пасущим
В полдень отару овец на каменистой горе
И, обступивши кругом всей толпою, тебе протянули
Лавра священного ветвь с пышною, свежей листвой.
Также воды из ключа геликонского дали, который
Прежде копытом своим конь их крылатый пробил.
Этой водою упившись, воспел ты работы и роды
Вечно блаженных богов, как и героев былых.

Лидой зовусь я и родом из Лидии. Но надо всеми
Внучками Кодра[377] меня славой вознес Антимах.
Кто не поет обо мне? Кем теперь не читается «Лида» —
Книга, которую он с музами вместе писал?

Это Эринны пленительный труд, девятнадцатилетней
Девушки труд — оттого и невелик он; а все ж
Лучше он многих других. Если б смерть не пришла к ней так рано,
Кто бы соперничать мог славою имени с ней?

Будь я тобою воспитан, о родина, древние Сарды,
Я бы с кратером ходил или в тимпан ударял,
Раззолочённый евну́х. А в богатой трофеями Спарте
Став гражданином, теперь имя Алкмана ношу.
Муз геликонских узнал и щедротами их возвеличен
Больше могучих царей, больше, чем Гиг и Даскил.

Восемь высоких щитов, восемь шлемов, нагрудников тканых,
Столько же острых секир с пятнами крови на них
Корифасийской Афине[382] — от павших луканов добычу —
Сын Эвантеев принес, Гагнон, могучий в бою.

Эти большие щиты от луканов, уздечки и копья,
Бьющие в оба конца, гладкие, сложены в ряд
В жертву Палладе. Тоскуют они по коням и по людям,
Но и людей и коней черная смерть унесла.

В храме Итонской Афины[384] повешены Пирром-молоссом[385]
Смелых галатов щиты.[386] В дар их принес он, разбив
Войско царя Антигона. Дивиться ль тому? Эакиды[387] —
С давних времен до сих пор славные всюду бойцы.

Тайная, кротко прими в благодарность себе от скитальца,
Что по своей бедноте мог принести Леонид:
Эти лепешки на масле, хранимые долго оливы,
Свежий, недавно с ветвей сорванный фиговый плод,
Малую ветку лозы виноградной с пятком на ней ягод,
Несколько капель вина — сколько осталось на дне…
Если, богиня, меня, исцелив от болезни, избавишь
И от нужды, принесу в жертву тебе я козу.

Молвил однажды Киприде Эрот: «Одевайся в доспехи,
Или из Спарты уйди! Бредит наш город войной».
Но, усмехнувшись, сказала она: «Как была безоружной,
Так и останусь, а жить все-таки в Спарте хочу».
Нет у Киприды доспехов: бесстыдники лишь утверждают,
Не знатоки, будто здесь ходит богиня в броне.

В Феспиях[388] чтут одного лишь Эрота, дитя Афродиты,
И признают только тот образ Эрота, в каком
Бога познал сам Пракситель, в каком его видел у Фрины
И, изваяв, ей как дань собственной страсти поднес…

Киприду, вставшую сейчас из лона вод
И мокрую еще от пены, Апеллес[390]
Не написал здесь, нет! — воспроизвел живой,
Во всей ее пленительной красе. Смотри:
Вот руки подняла, чтоб выжать волосы,
И взор уже сверкает страстью нежною,
И — знак расцвета — грудь кругла, как яблоко.
Афина и жена Кронида говорят:
«О Зевс, побеждены мы будем в споре с ней».

Прочь от лачуги моей убегайте, подпольные мыши!
Вас не прокормит пустой ларь Леонида. Старик
Рад, коли есть только соль у него да два хлебца ячменных,
Этим довольными быть нас приучили отцы.
Что же ты, лакомка, там в уголке понапрасну скребешься,
Крошки от ужина в нем не находя ни одной?
Брось бедняка и беги поскорее в другие жилища,
Где ты побольше себе корма добудешь, чем здесь.

Не подвергай себя, смертный, невзгодам скитальческой жизни,
Вечно один на другой переменяя края.
Не подвергайся невзгодам скитанья, хотя бы и пусто
Было жилище твое, скуп на тепло твой очаг,
Скуден был хлеб твой ячменный, мука не из важных, хотя бы
Тесто месилось рукой в камне долбленом, хотя б
К хлебу за трапезой бедной приправой единственной были
Тмин, да порей у тебя, да горьковатая соль.

Время отправиться в путь! Прилетела уже щебетунья
Ласточка; мягко опять западный ветер подул,
Снова луга зацвели, и уже успокоилось море,
Что под дыханием бурь волны вздымало свои.
Пусть же поднимут пловцы якоря и отвяжут канаты;
Пусть отплывает судно́, все паруса распустив!
Так я напутствую вас, Приап, охраняющий пристань:
Смело с товаром своим в путь отправляйся, пловец!