Публий Назон - Метаморфозы
Снежных Пеонов, — и пусть нам нимфы судьями будут».
315 В спор было стыдно вступать, но еще показалось стыднее —
Им уступить. Вот выбрали нимф, — и тотчас, поклявшись
Реками, сели они на сиденье из дикого камня.
Дева, что вызвала нас, начинает без жребия первой.
Брани бессмертных поет; воздает не по праву Гигантам
320 Честь, а великих богов деянья меж тем умаляет:
Будто, когда изошел Тифей из подземного царства,
На небожителей страх он нагнал, и они, убегая,
Тыл обратили, пока утомленных не принял Египет
В тучные земли и Нил, на семь рукавов разделенный.
325 Будто потом и туда заявился Тифей земнородный,
И что бессмертным пришлось под обманными видами скрыться.
«Стада вождем, — говорит, — стал сам Юпитер: Либийский
Изображаем Аммон и доныне с крутыми рогами!
Вороном сделался Феб, козлом — порожденье Семелы.
330 Кошкой — Делийца сестра, Сатурния — белой коровой.
Рыбой Венера ушла, Киллений стал ибисом-птицей».[210]
Все это спела она, сочетая с кифарою голос.
«Вызвали нас, Аонид, — но тебе недосужно, быть может,
Некогда, может быть, слух склонять к песнопениям нашим?»
335 «Не сомневайся и всю передай по порядку мне песню», —
Молвит Паллада и в тень прохладную рощи садится.
Муза, — «Даем мы одной, — говорит, — одолеть в состязанье!» —
Встала и, плющ молодой вплетя себе в волосы, стала
Пальцем из струн извлекать Каллиопа[211] печальные звуки,
340 Сопровождая такой дрожание струнное песней:
«Первой Церера кривым сошником целину всколыхнула,
Первой — земле принесла и плоды, и покорную пищу,
Первой — законы дала, и все даровала — Церера!
Буду ее воспевать. О, только б достойно богини
345 Песня пропелась моя! — богиня сей песни достойна.
Остров Тринакрия[212] был на падших наложен Гигантов,
Грузом тяжелым его под землей лежащий придавлен
Древний Тифей, что дерзнул возмечтать о престоле небесном,
Все продолжает борьбу, все время восстать угрожает.
350 Но авсонийский Пелор над правой простерся рукою,
Ты же на левой, Пахин; Лилибеем придавлены ноги,
Голову Этна гнетет.[213] Тифей, протянувшись под нею,
Ртом извергает песок и огонь изрыгает, беснуясь.
Тщетно старается он то бремя свалить земляное,
355 Силой своей раскидать города и огромные горы:
Вот и трепещет земля, и сам повелитель безмолвных[214]
В страхе, не вскрылась бы вдруг, не дала бы зияния суша.
Свет не проник бы к нему, ужасая пугливые тени.
Царь, той напасти страшась, из хором своих сумрачных вышел,
360 На колесницу ступил и, черными мчимый конями,
Тщательно стал объезжать основанья земли Сицилийской.
Все осмотрев, убедясь, что ничто не грозит обвалиться,
Страх отложил он. Меж тем Эрикина[215] его увидала
С ей посвященной горы. И, обняв крылатого сына, —
365 «Сын мой, оружье мое, и рука, и могущество! — молвит, —
Лук свой возьми, Купидон, которым ты всех поражаешь,
Быстрые стрелы направь в грудь бога, которому жребий
Выпал последний,[216] когда триединое царство делили.
Горние все и Юпитер-отец, и боги морские
370 Власть твою знают, и тот, в чьей власти боги морские.
Тартару что ж отставать? Что власти своей и моей ты
Не расширяешь? Идет ведь дело о трети вселенной!
Даже и в небе у нас — каково же терпение наше! —
Презрены мы; уменьшается власть и моя и Амура,
375 Разве не видишь: от нас и Паллада теперь и Диана
Лучница прочь отошли? И девствовать будет Цереры
Дочь, коль допустим: она и сама этой участи хочет.
Ежели к просьбе моей ты не глух — ради общего царства
С дядей богиню сведи». Сказала Венера. И тотчас
380 Взялся Амур за колчан и стрелу, как мать повелела,
Выбрал из тысячи стрел одну, но острее которой
Не было и ни одной, что лучше бы слушалась лука.
Вот свой податливый рог изогнул, подставив колено,
Мальчик и Диту пронзил искривленной тростинкою сердце.
385 Глубоководное есть от стен недалеко геннейских[217]
Озеро; названо Перг; лебединых более кликов
В волнах струистых своих и Каистр едва ли услышит!
Воды венчая, их лес окружил отовсюду, листвою
Фебов огонь заслоня, покрывалу в театре подобно.
390 Ветви прохладу дарят, цветы разноцветные — почва.
Там неизменно весна. Пока Прозерпина резвилась
В роще, фиалки брала и белые лилии с луга,
В рвенье девичьем своем и подол и корзины цветами
Полнила, спутниц-подруг превзойти стараясь усердьем,
395 Мигом ее увидал, полюбил и похитил Подземный, —
Столь он поспешен в любви! Перепугана насмерть богиня,
Мать и подружек своих — но мать все ж чаще! — в смятенье
Кличет. Когда ж порвала у верхнего края одежду,
Все, что сбирала, цветы из распущенной туники пали.
400 Столько еще простоты в ее летах младенческих было,
Что и утрата цветов увеличила девичье горе!
А похититель меж тем, по имени их называя,
Гонит храпящих коней, торопясь, по шеям, по гривам
Сыплет удары вожжей, покрытых ржавчиной темной,
405 Мимо священных озер и Паликовых, пахнущих серой,
Вод,[218] что бурлят, прорываясь из недр; через местность несется,
Где бакхиады — народ из Коринфа двуморского — древле
Стены воздвигли меж двух корабельных стоянок неравных.
Меж Кианеей лежит и пизейским ключом Аретузой,[219]
410 Там, где отроги сошлись, пространство зажатое моря.
Там-то жила — от нее происходит и местности имя —
Нимфа, в Сицилии всех знаменитее нимф, Кианея.
Вот, до полживота над поверхностью водной поднявшись,
Деву узнала она. «Не проедете дальше! — сказала, —
415 Зятем Цереры тебе не бывать против воли богини;
Просьбой, не силою взять ты должен был деву. Коль можно
С малым большое равнять, — полюбил и меня мой Анапис[220],
Все ж он меня испросил, я в брак не со страха вступила».
Молвила нимфа и их, в обе стороны руки раздвинув,
420 Не пропустила. Сдержать тут гнева не мог уж Сатурний.
Страшных своих разогнал он коней и в бездну пучины
Царский скиптр, на лету закрутившийся, мощной рукою
Кинул, — и, поражена, земля путь в Тартар открыла
И колесницу богов приняла в середину провала.
425 А Кианея, скорбя, что похищена дева, что этим
Попрано право ее, с тех пор безутешную рану
Носит в безмолвной душе и вся истекает слезами.
В воды, которых была божеством лишь недавно великим,
Вся переходит сама, утончаясь; смягчаются члены,
430 Кости — можно согнуть, и ногти утратили твердость,
Что было тоньше всего становится первое жидким, —
Пряди лазурных волос, персты ее, икры и стопы.
После, как члены она потеряла, в холодные струи
Краток уж был переход. Бока, спина ее, плечи
435 И ослабевшая грудь — все тонкими стало ручьями.
Вот наконец, вместо крови живой, в изменившихся жилах
Льется вода, и уж нет ничего, что можно схватить бы.
В ужасе мать между тем пропавшую дочь понапрасну
Ищет везде на земле, во всех ее ищет глубинах.
440 Отдых вкушавшей ее не видала Аврора с власами
Влажными, Геспер[221] не зрел. В обеих руках запалила
Ветви горючей сосны, на Этне возросший, богиня
И леденящею тьмой проносила, не зная покоя.
Снова, лишь радостный день погашал созвездия ночи,
445 Дочь искала она, где Солнце заходит и всходит.
Раз, утомившись, она стала мучиться жаждой, но нечем
