Плутарх - О том, что пифия более не прорицает стихами
а может быть, он увидел, что египтяне изображают начало и восход солнца в виде новорожденного младенца, сидящего на водяном лотосе.
А я на это сказал, смеясь: «Что же ты, мой милый, опять толкаешь нас в Стою и тянешь в разговор всякие испарения и возгорания? Этим ведь ты, подобно фессалиянкам, сводишь с небес луну и солнце, словно они произросли и берут начало отсюда, от земли и воды! Ведь Платон-то даже человека назвал "небесным злаком", потому что он тянется головой вверх, словно растет из корня. А вы смеетесь над Эмпедок-лом, который говорит, что солнце произошло от отражения небесного света от земли,—
Свет отражает к Олимпу, взирая ликом бесстрастным.[27]
Сами-то вы и земнородное животное, и болотное растение объявляете солнцем, ибо солнце для вас — отечество лягушек и водяных змей!
Но пусть в этом трагически разбираются стоики, мы же лишь небрежно коснемся того, чего сами художники лишь небрежно касались, — ибо хоть и много у них изысканности, все же не совсем они свободны от натяжек и небрежностей.
Как, например, один ваятель изобразил на руке у Аполлона петуха[28] в знак рассвета и утренней поры, так, пожалуй, кто-нибудь скажет, что лягушки здесь служат символом весны, когда солнце начинает царить в воздухе и растапливать снег, — если, конечно, вы признаете Аполлона и солнце не за двух богов, а за одного».
«А по-твоему разве не так? — сказал Серапион. — Разве ты думаешь, что солнце и Аполлон — вещи разные?»
«По-моему, — сказал я, — такие разные, как солнце и луна; но луна не часто и не ото всех скрывает солнце, а солнце всех равно заставило забыть про Аполлона, отвлекши чувством мысль от сущности к видимым явлениям».
13
Затем Серапион спросил проводников, почему эту сокровищницу они называют Коринфской, а не Кипселовой, хотя поставил ее Кипсел?[29] Так как те молчали и, должно быть, не знали, почему, то я со смехом сказал: «Вы думаете, они, оглушенные нашими речами о высоких материях, еще что-то знают или помнят? Ведь мы уже раньше от них слышали, что по низвержении тирании коринфяне захотели и золотую статую в Писе, и здешнее сокровище надписать не именем тирана, а именем города. Дельфы признали это справедливым и согласились, но элейцев за то, что те им позавидовали, не стали допускать до участия в Истмийских игpax. Вот почему с тех пор не было ни одного истмийского состязателя из элейцев, а вовсе не из-за убийства Молионидов Гераклом около Клеон, как полагают; напротив, будь это так, элейцы сами не стали бы допускать коринфян к играм, чтобы этим причинить им обиду». Вот, что я сказал.[30]
14
Когда же мы миновали сокровищницу аканфян и Бра-сида, то проводник показал нам место, где некогда лежали железные вертела гетеры Родописы. Диогениан рассердился. «Значит, — сказал он, — Родописе можно было предоставить в городе место, куда откладывать десятину со своего дохода, а ее товарища по рабству, Эзопа, погубить?»[31]
Серапион же на это сказал: «Что ты, дражайший, сердишься по такому поводу? Взгляни-ка туда наверх и ты увидишь золотую Мнесарету среди царей и полководцев — это о ней Кратет сказал, что это памятник невоздержанности греков».
Но юноша, взглянув, спросил: «А не о Фрине ли это сказал Кратет?»[32] — «Ну да, — ответил Серапион, — настоящее ее имя было Мнесарета, а прозвище Фрины («Жабы») получила она за желтоватую кожу. И немало имен вот так забыто за прозвищами. Так, говорят, мать Александра Поликсену называли потом и Мирталой, и Олимпиадой, и Стратоникой; Эвметию с Родоса многие до сих пор называют по отцу Клеобулиной,[33] а Герофилу из Эритр, прирожденную гадательницу, прозвали Сивиллой. Ты же слышал от грамматиков, что Леду называли Мнесиноей, Ореста — Ахейцем (в тексте лакуна). …Но каким образом ты мыслишь, — добавил он, глядя на Теона, — опровергнуть это обвинение насчет Фрины?»
15
Тот, спокойно улыбнувшись, отвечал: «Опровергну, да так, чтобы это тебе самому было укором за то, что ты бранишь эллинов за всякие мелочи. Вот ведь Сократ, например, на пиру у Каллия сопротивляется только умащению, но приемлет пляски детей, игру в кости, ласки, шутки[34] — так и ты, мне кажется, подобным образом закрываешь вход в святилище для женщины, недостойно воспользовавшейся цветом своей красоты, но видя вокруг бога первины и десятины от войн, убийств, грабежей, а в храме — груды остатков от военных эллинских добыч, ты не негодуешь, не жалеешь эллинов, читая на великолепных жертвенных дарах позорнейшие надписи: "Брасид и аканфяне — от афинян", "афиняне — от коринфян", "фокейцы — от фессалийцев", "ор-неаты — от сикионцев", "амфиктионы — от фокейцев".[35]
И только Пракситель, получив здесь место для любовницы, вызвал этим гнев Кратета,[36] а ведь Кратет его должен был хвалить за то, что рядом с этими золотыми царями он поставил золотую гетеру, ибо сам Кратет порицал богатство как предмет, недостойный ни восхищения, ни почитания. Ведь в честь царей и правителей прекрасны жертвы лишь от справедливости, от великодушия, от здравомыслия, а не от обилия золота и роскоши, которые доступны и тем, кто провел жизнь наигнуснейшим образом».
16
«Что же ты не расскажешь, — сказал другой проводник, — что Крез посвятил здесь богу еще золотое изображение рабыни, которая пекла ему хлеб?»
«Да, — ответил Теон, — но он это сделал не с тем, чтобы обидеть бога такой роскошью, а по причине веской и справедливой. Ведь говорят, что Алиатт, отец Креза, взял себе вторую жену и имел от нее детей; и вот жена эта, замышляя зло против Креза, дала той хлебопекарше отраву и приказала замешать ее в хлеб и поднести Крезу. Но хлебопекарша украдкой сообщила об этом Крезу, отравленный же хлеб поднесла царицыным детям. За это Крез, когда воцарился, как бы при боге-свидетеле отблагодарил оказавшую ему такое благодеяние женщину.[37]
По такой же причине, — продолжал Теон, — любви и уважения достойны подобные приношения от греческих городов например, от опунтийцев. Когда фокидские тираны послали в переплавку множество приношений из золота и серебра, начеканили монет и пустили их по своим городам, то опун-тийцы, собрав все, какие к ним попали, фокидские серебряные деньги, перелили их на сосуд, прислали его сюда и посвятили его богу.[38] Хвалю я и миринейцев, и аполлониатов, приславших сюда золотые снопы, а еще больше — эритрий-цев и магнетов, принесших богу в дар даже первины народа своего как подателю плодов, как отцу, как родителю и человеколюбцу. А мегарцев я осуждаю за то, что они, почти единственные, поставили здесь статую бога с копьем в руке. Это было после битвы, в которой они победили, выгнали из своего города афинян, занявших было его после Персидских войн.[39] Правда, потом они посвятили все же богу золотой плектр, вероятно, следуя Скифину, который о лире говорит:
…а с нею сдружилось
Чадо прекрасное Зевса, начал и концов покровитель —
Бог Аполлон, — и плектр у него сияет как солнце».[40]
17
Но когда и Серапион собрался об этом что-то сказать, гость наш промолвил: «Хотя и приятно слушать подобные речи, но я должен попросить вас выполнить обещанное — рассказать, почему пифия перестала предсказывать гекзаметрами и другими стихами; если вы согласны, отложим остальной осмотр, присядем здесь и послушаем, в чем здесь дело. Ведь история эта — сильное возражение против веры в оракул, как там ее не толкуй: или так, будто пифия больше не приближается к месту, где пребывает божество, или так, будто уже полностью угасла в ней пневма и истощилась сила».
Итак, обойдя вокруг, мы уселись у основания южной стороны храма, возле святилища Геи, и стали смотреть на воду. Боэт тотчас же заметил, что даже место здесь способствует сомнениям гостя: «Ведь здесь, неподалеку от бьющего ключа, находилось святилище Муз, откуда брали воду для возлияний и омовений, как говорит Симонид:
Там непорочная влага
Прекраснокудрых Муз
Для омовений черплется сверху.[41]
Несколько изысканнее тот же Симонид называет Клио "непорочной блюстительницей oмoвeний" говоря при этом:
Во многих молитвах призываемая черплющими,
Ты, не в золото одетая,
Из амвростеских недр
Дай нам взять влаги благоуханной и милой…
Так что Эвдокс напрасно поверит тем, кто утверждал, будто вода эта называется Стиксовой.[42] А Музы были здесь поставлены как помощницы в гаданиях и хранительницы источника и святилища Геи, которой, говорят, принадлежало это прорицалище, ибо вещания здесь давались в стихах и песнях. Некоторые утверждают, что здесь впервые был услышан героический стих:[43]
Перья сбирайте, о птицы, и мед приносите, о пчелы,—
а затем, когда почитание Муз было оставлено, торжественность изображения исчезла».
