Ксенофонт Эфесский - Повесть о Габрокоме и Антии
Создавая социально-фантастический роман, автор отнюдь не стремился к бытописательству, к верному и объективному воспроизведению действительности. Это сказалось и на художественном методе Ксенофонта: его роман связан с традициями народной сказки. Язык, стиль, скупость психологических мотивировок, простота построения образов, гиперболизм, отсутствие внимания к быту—все это должно было создать впечатление сказочной условности, оторванности от повседневной жизни. Действие развертывается в пустом, с реально-бытовой точки зрения, пространстве, в каком-то тридевятом царстве, хотя автор охотно упоминает множество известных географических названий. Но ничто, кроме этих имен, не связывает рисуемый им фон с действительностью; обстановка приключений неизменно столь абстрактна, столь не связана с определенными временными и местными условиями, что невозможно составить себе никакого представления о жизни в Малой Азии, Египте и Италии, куда этн приключения попеременно переносятся. Подобно героям сказки, персонажи Ксенофонта охарактеризованы весьма скупо. Как правило, они носители какой-нибудь одной черты характера и лишены сложной внутренней жизни. Достаточно нескольких слов, чтобы познакомиться с каждым из них: Габроком и Антия—примерные супруги, Манто—влюбленная женщина, Пе- рилай—влюбленный мужчина, Левкон и Рода—верные супруги и верные рабы, Кюно—развратница, Араке—сострадательный старик и т. д. Исключение составляет лишь Гиппотой, характер которого несколько сложнее и богаче оттенками. При этом черты внутреи- него и внешнего облика героев до неправдоподобия гиперболизированы — герои благородны и красивы сверх всякой меры, развратны до предела, небывало жестоки или столь же небывало сострадательны. Чисто сказочно и бесчисленное множество самых невероятных приключений. В известном количестве они заданы самой сюжетной схемой романа, но Ксенофонт нарочито нагромождает их одно на другое, чтобы заменить недостающие психологические мотивировки. Не стремясь к созданию похожей на подлинную жизнь картины, автор не заботится о логичности этих сюжетных положений. Так, например, Антия не узнает Гиппотоя в Таренте, а Левкон и Рода не узнают своих господ на Родосе и сами остаются неузнанными. По-сказочному нарушается правдоподобие и следующей ничем не оправданной задержкой в развитии действия: Габроком, хотя ему известно, что письмо Манто подтверждает его невиновность, не показывает этого письма Апсирту и молча страдает в темнице, пока сам Апсирт случайно не находит письма и не освобождает юношу.
Сама манера изложения уже с первых строчек романа вводит читателя в атмосферу сказки. Жил-был в Эфесе знатный человек по имени Ликомед. У этого Ликомеда от жены его, Фемисто, тоже эфесянки, рождается сын Габроком, такое чудо красоты, какого ни в Ионии, ни в другой земле дотоле не бывало"—такими словами Ксенофонт начинает свою книгу, как бы заранее предупреждая, что речь пойдет о сказочных событиях. К сожалению, следов этого сказочного наивного стиля в романе сохранилось немного— повидимому, они стерлись при сокращении,—но вводящие повествование строки чрезвычайно показательны. Ведь подобным зачином открывается не только сказка нового времени, но н ее античная предшественница—сказка об Амуре и Психее, рассказанная Апулеем в "Золотом осле": "В некотором царстве жили-были царь с царицею. Было у них три дочки красавицы, но старшие по годам хотя и были прекрасны, все же можно было поверить, что найдутся у людей достаточные для них похвалы, меньшая же девушка такой была красоты неописанной, что и слов-то в человеческом языке для прославления ее не найти". Наивность фольклорной интонации слышится и в некоторых других местах романа. Например: "Габрокома покупает старый, отслуживший срок воин по имени Аракс. У этого Аракса была жена, вид ее был страшен, но еще страшнее слава о ней; была она распутна сверх всякой меры, звали ее Кюно. Эта Кюно..."; или: "А пастух и имя ее сразу же сказал, что мол Антия, и поведал об их браке..." Наряду с фольклорно-наивным слогом в "Повести.." можно наблюдать сухой деловой язык, появляющийся главным образом в частях, особенно сильно пострадавших от сокращения. Последнее обстоятельство позволяет предположить, что этот стиль не свойственен Ксенофонту и является следствием работы чужой руки, обезличившей его- сказочную манеру повествования. Это и понятно: в сжатом пересказе терялось своеобразие художественного облика оригинала. Так появлялись отрывки вроде следующего, где изложение конспективно и соответственно невыразителен стиль: .Разбойники доходят так до самой Лаодикии и останавливаются здесь под видом путников, пришедших посмотреть город. Гиппотой пытается разыскать Габрокома и всех расспрашивает о юноше; это ни к чему не приводит; тогда он решает, дав людям отдохнуть, идти на разбой в Финикию, а оттуда в Египет".
В романе заметна еще третья стилевая тенденция—риторическая. В эпоху создания .Повести..." влияние риторического стиля, то есть стиля украшенной рифмами, ритмизованной прозы, приближавшейся к поэзии и почти вытеснившей ее, широко затронуло прозаическую литературу, главным образом—господствующего направления. Представитель демократического литературного крыла, Ксенофонт ориентировался на народное творчество и потому скупо, сравнительно с другими романистами, использовал риторический стиль, но все же в этой изысканной манере у него выполнены описания, лирические монологи, письма. Например: "Волосы золотистые, почти все пряди нескрепленные, лишь немногие заплетенные, веянием ветра потрясенные; глаза оживленные, как у девы проясненные, как у целомудренной смятенные. Одежда — хитон багряный, поясом опоясанный, до колен спускающийся, локтей касающийся; оленья шкура, обвивающая стан, на ремне колчан, лук и стрелы, руки девы дротики несут, следом собаки бегут".
Переводы, переделки и подражания греческому роману сыграли заметную роль в формировании европейского романа XVII и XVIII веков. Известная роль в этом процессе принадлежит "Повести о Габрокоме и Антии" Ксенофонта Эфесского. Первый ее перевод на итальянский язык вышел в 1723 году, за три года до публикации греческого текста. В последующие годы появились многочисленные издания оригинала и переводов его на новые языки (английский, немецкий, французский). Русская читающая публика впервые познакомилась с романом Ксенофонта в 1793 году, когда в Москве появилась книга, озаглавленная .Торжество супружеской любви над злосчастиями, или Приключения Аврокома и Анфии. Ефесская повесть. Сочинение Ксенофонта. Перевод с греческого на французский, а с сего на российский язык В... П..." В...П... буквально следовал своему французскому оригиналу, французский же переводчик не столько переводил, сколько пересказывал Ксенофонта, приспособляя роман к господствовавшим тогда во Франции литературным вкусам, так что русский читатель получил салонный вариант "Повести...", очень далекий от подлинника и исполненный неточностей, пропусков и переделок.
Новый русский перевод стремится воспроизвести роман со всеми его особенностями, чтобы познакомить читателя с любопытным образчиком поздней греческой литературы, обращенной к широким слоям народа.
С. Полякова
I.
Жил-был в Эфесе знатный человек по имени Ликомед. У этого Ликомеда от жены его Фемисто, тоже эфесянки, рождается сын Габроком, такое чудо красоты, какого ни в Ионии, ни в другой земле дотоле не бывало. Он становился все красивее день ото дня, и вместе с прелестью тела расцветали в нем и достоинства души. Он занимался разными, науками и играл на всяких инструментах; охота же, верховая езда и борьба в полном вооружении были его обычными упражнениями. Габроком был любезен не только эфесцам, но и остальным жителям Азии, и все надеялись, что он станет отличным гражданином. Люди почитали юношу как бога, и находились даже такие, кто, увидев его, преклоняли колена и молились. И вот Габроком чрезмерно возомнил о себе и стал гордиться совершенствами души, а превыше этого красотою тела. Все, что другие называли прекрасным, он презирал и ничто—ни увиденное, ни услышанное—не считал достойным себя. И когда люди восхищались красотой другого юноши или девушки, он их высмеивал, ибо был уверен, что прекрасен только он. Даже самого Эрота Габроком не считал богом, но отверг совершенно, ни во что его не ставя, и утверждал, что против воли никто и никогда не влюбился и богу этому не покорился. Если же случалось ему проходить мимо
Эротова храма или видеть статую бога, он дерзко смеялся и себя объявлял красивее всякого Эрота. И действительно, в присутствии Габрокома ни одна статуя не казалась уже прекрасной, ни одно изображение Эрота не вызывало похвалы.
2. Гневается Эрот,—ибо враждолюбив он и неумолим к надменным,—и пускает в ход свои уловки; самому богу казалось нелегким овладеть юношей. И вот, вооружившись и взяв с собою всю силу любовных пагуб, он пошел на Габрокома войной. Справлялся праздник Артемиды Эфесской— торжественное шествие к святилищу, расположенному в семи стадиях от города. По обычаю, в шествии принимали участие эфесские девушки в праздничных одеждах и эфебы—сверстники Габрокома. Юноше было около шестнадцати лет, он шел с эфебами в первых рядах. Зрелище привлекло много, народа, цэфесцев и чужестранцев; здесь, по обычаю, родители выбирали женихов девушкам, а юношам—невест. Шествие выступало так; сначала шли жертвенные животные, люди с факелами, корзинами и благовониями, за ними кони, собаки и те, кто нес охотничью снасть, затем девушки; каждая была украшена словно для возлюбленного.
![Борис Екимов - "Говори, мама, говори..."[рассказы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
