Автор неизвестен - Античная лирика

Сын Кронида, владыка, рожденный Лето! Ни в начале
Песни моей, ни в конце я не забуду тебя.
Первого буду тебя, и последнего, и в середине
Петь я, а ты приклони слух свой и благо мне дай!

Феб-Аполлон — повелитель, прекраснейший между богами!
Только лишь нá свет тебя матерь Лето родила
Близ круговидного озера, пальму обнявши руками, —
Как амброзический вдруг запах широко залил
Делос бескрайный. Земля-великанша светло засмеялась,
Радостный трепет объял море до самых глубин.

Зевсова дочь, Артемида-охотница! Ты, что Атридом
Жертвой была почтена в час, как на Трою он шел, —
Жарким моленьям внемли, охрани от напастей! Тебе ведь
Это легко, для меня ж очень немалая вещь.

Зевсовы дщери, Хариты и Музы! На Кадмовой свадьбе
Слово прекрасное вы некогда спели ему:
«Все, что прекрасно, то мило, а что не прекрасно —
не мило!».
Не человечьи уста эти слова изрекли.

Кирн! Пусть будет печать на этих моих сочнненьях.
Их не сумеет никто тайно присвоить себе
Или жалкой подделкой хорошее слово испортить.
Скажет любой человек: «Вот Феогнида стихи.
Родом он из Мегары». Меж всеми смертными славный,
Жителям города всем нравиться я не могу.
Этому ты не дивись, о сын Полипая. Ведь даже
Зевс угождает не всем засухой или дождем!

С умыслом добрым тебя обучу я тому, что и сам я,
Кирн, от хороших людей малым ребенком узнал.
Будь благомыслен, достоинств, почета себе и богатства
Не добивайся кривым или позорным путем.
Вот что заметь хорошенько себе: не завязывай дружбы
С злыми людьми, но всегда ближе к хорошим
держись
С этими пищу дели и питье, и сиди только с ними,
И одобренья ищи тех, кто душою велик.
От благородных и сам благородные вещи узнаешь,
С злыми погубишь и тот разум, что есть у тебя.
Помни же это и с добрыми знайся, — когда-нибудь сам ты
Скажешь: «Советы друзьям были не плохи его!»

Город беременен наш, но боюсь я, чтоб, им порожденный,
Муж дерзновенный не стал грозных восстаний
вождем.
Благоразумны пока еще граждане этн, но очень
Близки к тому их вожди, чтобы в разнузданность
впасть.
Люди хорошие, Кирн, никогда государств не губили,
То негодяи, простор наглости давши своей,
Дух развращают народа и судьями самых бесчестных
Делают, лишь бы самим пользу и власть получить.
Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, —
Верь мне, недолго она в городе может царить,
Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,
Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.
Ибо отсюда — восстанья, гражданские войны, убийства, —
Также монархи, — от них обереги нас, судьба!

Город все тот же, мой Кирн, да не те же в городе люди,
Встарь ни законов они не разумели, ни тяжб.
Козьими шкурами плечи покрыв, за плугом влачились,
Стадо дубравных лосей прочь от ворот городских
В страхе шарахалось… Ныне рабы — народ-самодержец,
Челядь — кто прежде был горд доблестных предков
семьей.

Лжет гражданин гражданину, и все друг над другом
смеются,
Знаться не хочет никто с мненьем ни добрых,
ни злых.

Кирн, не завязывай искренней дружбы ни с кем из тех
граждан,
Сколько бы выгод тебе этот союз ни сулил.
Всячески всем на словах им старайся представиться
другом,
Важных же дел никаких не начинай ни с одним.
Ибо, начавши, узнаешь ты душу людей этих жалких,
Как ненадежны они в деле бывают любом.
Пó сердцу им только ложь, да обманы, да хитрые козни,
Как для людей, что не ждут больше спасенья себе.

К низким людям, о Кирн, никогда не иди за советом,
Раз собираешься ты важное дело начать,
Лишь к благородным иди, если даже для этого нужно
Много трудов перенесть и издалека прийти.
Также не всякого друга в свои посвящай начинанья:
Много друзей, но из них мало кто верен душой.

Если бы даже весь мир обыскать, то легко и свободно
Лишь на одном корабле все уместиться б могли
Люди, которых глаза и язык о стыде не забыли,
Кто бы, где выгода ждет, подлостей делать не стал.

Что мне в любви на словах, если в сердце и в мыслях иное!
Любишь ли, друг мой, меня? Верно ли сердце твое?
Или люби меня с чистой душою, иль, честно отрекшись,
Стань мне врагом и вражду выкажи прямо свою.
Кто ж при одном языке два сердца имеет, — товарищ
Страшный, о Кирн мой! Таких лучше врагами иметь.

Если тебя человек восхваляет, пока на глазах он,
А удалясь, о тебе речи дурные ведет, —
Неблагородный тот друг и товарищ: приятное слово
Только язык говорит, — мысли ж иные в уме.
Другом да будет мне тот, кто характер товарища знает
И переносит его, как бы он ни был тяжел,
С братской любовью. Мой друг, хорошенько все это обдумай,
Вспомнишь ты позже не раз эти советы мои.

Низкому сделав добро, благодарности ждать за услугу
То же, что семя бросать в белые борозды волн.
Если глубокое море засеешь, посева не снимешь;
Делая доброе злым, сам не дождешься добра.
Ибо душа ненасытна у них. Хоть разок их обидел —
Прежнюю дружбу тотчас всю забывают они.
Добрые ж все принимают от нас, как великое благо,
Добрые помнят дела и благодарны за них.

Милых товарищей много найдешь за питьем и едою,
Важное дело начнешь — где они? Нет никого!

Самое трудное в мире, о Кирн, распознать человека
Лживого. Больше всего здесь осторожность нужна.

Золото ль, Кирн, серебро ли фальшиво — беда небольшая,
Да и сумеет всегда умный подделку узнать.
Если ж душа человека, которого другом зовем мы,
Лжива и прячет в груди сердце коварное он,
Самым обманчивым это соделали боги для смертных,
И убеждаться в такой лжи нам всего тяжелей.
Душу узнаешь — мужчины ли, женщины ль — только
тогда ты;
Как испытаешь ее, словно вола под ярком.
Это но то что в амбар свой зайти и запасы измерить.
Очень нередко людей видимость вводит в обман.

Кирн! Выбираем себе лошадей мы, ослов и баранов
Доброй породы, следим, чтобы давали приплод
Лучшие пары. А замуж ничуть не колеблется лучший
Низкую женщину брать, — только б с деньгами была!
Женщина также охотно выходит за низкого мужа, —
Был бы богат! Для нее это важнее всего.
Деньги в почете всеобщем. Богатство смешало породы.
Знатные, низкие — все женятся между собой.
Полипаид, не дивись же тому, что порода сограждан
Все ухудшается: кровь перемешалася в ней.
Знает и сам, что из рода плохого она, и однако,
Льстясь на богатство ее, в дом ее вводит к себе,
Низкую знатный. К тому принуждаются люди могучей
Необходимостью: дух всем усмиряет она.

Если от Зевса богат человек, справедливо и чисто
Нажил достаток, тогда прочно богатство его.
Если ж, стяжательный духом, неправедно он и случайно
Или же ложно клянясь, средства свои приобрел,
Сразу как будто и выгода есть, но в конце торжествует
Разум богов и бедой делает счастье его.
Вот что, однако, сбивает людей: человеку не тотчас
Боги блаженные мстят за прегрешенья его.
Правда, бывает, и сам он поплатится тяжко за грех свой,
И наказанье не ждет милых потомков его,
Но иногда беспощадная смерть, приносящая гибель,
Веки смыкает ему раньше, чем кара придет.

Нет в богатстве предела, который бы видели люди.
Тот, кто имеет уже множество всяческих благ,
Столько же хочет еще. И всех невозможно насытить.
Деньги для нас, для людей, — это потеря ума.
Так ослепленье приходит. Его посылает несчастным
Зевс, и сегодня один, завтра другой ослеплен.

Для легкомысленной черни твердынею служит и башней
Муж благородный, и все ж чести так мало ему!

Пьют не вино в мою честь. В гостях у девочки милой
Кто-то сегодня другой, много он хуже меня.
Мать и отец ее пьют за меня холодную воду.
Слезы роняя, она воду приносит им в дом,
В дом, где крошку мою, рукой обхватив, целовал я
В шею и нежно в ответ губы шептали ее.

Бедность, даже чужую, всегда без труда распознаешь.
Бедность не явится в суд, нет на собраньях ее.
Всем она ненавистна, везде на нее нападают,
Вечно ворчат на нее, где бы она ни была.

Вот что, поверь мне, ужасней всего для людей, тяжелее
Всяких болезней для них, даже и смерти самой, —
После того, как детей воспитал ты, все нужное дал им
И накопил, сколько мог, много понесши трудов, —
Дети отца ненавидят и смерти отцовской желают,
Смотрят с враждой на него, словно к ним нищий
вошел.

Что справедливо, что нет — не ведают низкие люди,
Страха не знают совсем, кары не ждут впереди:
Несколько первых шагов неуклюже пройдут — и довольны:
Думают: все хорошо, все превосходно у них.

Друг мой, с доверьем в душе, к любому из граждан из этих
Делать ни шагу не смей, клятве и дружбе не верь.
Даже если тебе призовут в поручители Зевса —
Он над бессмертными царь, — все-таки верить нельзя.

Граждане наши настолько к дурным порицаньям
привыкли,
Что не хватает ума собственный город спасти.

Ныне несчастия добрых становятся благом для низких
Граждан; законы теперь странные всюду царят;
Совести в душах людей не ищи; лишь бесстыдство
и наглость,
Правду победно поправ, всею владеют землей.

Льву и тому не всегда угощаться случается мясом.
Как ни силен, и его может постигнуть нужда.

Кто болтлив, для того молчанье — великая тягость,
Без толку он говорит — сразу заметит любой,
Все ненавидят его. И если с таким человеком
Рядом сидишь на пиру — это несчастье, поверь.

Если в беде человек, никто ему другом не станет,
Даже и тот, кто в одном чреве лежал с ним, о Кирн.

Люди дурные не все на свет явились дурными.
Нет, с дурными людьми многие в дружбу вступив,
Наглости, низким делам, проклятьям от них научились,
Веря, что те говорят сущую правду всегда.

Пусть за столом человек всегда умно себя держит,
Пусть полагают, что он мало что видит кругом,
Словно и нет его здесь. Пусть будет любезен и весел,
Выйдя, он должен молчать, каждого ближе узнав.

Множество низких богато, и в бедности много достойных.
Все же у подлых людей мы бы не стали менять
Качества наши на деньги. Надежна всегда добродетель,
Деньги же нынче один, завтра другой загребет.

Кирн, благородный везде сохраняет присутствие духа,
Плохо ль ему, хорошо ль — держится стойко всегда.
Если же бог негодяю довольство пошлет и богатство,
Этот, лишившись ума, явит негодность свою.

Если бы мы на друзей за любую провинность сердились,
Вовсе тогда бы у нас близких людей и друзей
Не было. От ошибок никто из людей не свободен
Смертных. Свободны от них боги одни лишь, мой Кирн.

Быстрого умный догонит, не будучи вовсе проворным.
Кирн, помогает ему суд справедливый богов.

Так же, спокойно, как я, иди посредине дороги,
Кирн, не заботься о том, где остальные пройдут.

Кирн, ни в чем не усердствуй. Во всем выбирай середину.
Тот же увидишь успех, что и трудясь тяжело.

Сделать с врагами расчет, за любовь расплатиться
с друзьями,
Кирн, да позволит мне Зевс, силы мне большие дав.
Богом среди людей наверно бы я показался,
Если бы умер, успев полностью всем заплатить.

Вовремя, Зевс-Олимпиец, мою исполни молитву.
Вместо несчастий, молю, дай мне отведать добра.
Если конца не найду своим тяжелым заботам,
Пусть я погибну, но пусть горем за горе воздам,
Было бы это по праву. Но вот не приходит расплата
С теми, кто деньги мои силой похитить посмел.
Я же подобен собаке, поток переплывшей в ущелье,
Сбросил я в бурную хлябь все достоянье свое.
Пить бы их черную кровь! И пусть божество бы смотрело
Доброе, то, что моим чаяньям сбыться дало.

Кирн, будь стоек в беде. Ведь знал же ты лучшее время.
Было ведь так, что судьба счастье бросала тебе.
Что ж, коль удача — увы! — обернулась бедой, не робея,
Силься, молитву творя, всплыть на поверхность
опять.
Слишком с бедой не носись. Немногих заступников
сыщешь,
Если несчастья свои выставишь всем напоказ.

Кирн! При великом несчастье слабеет душа человека,
Если ж отмстить удалось, снова он крепнет душой.

Злись про себя. А язык всегда пусть будет приятен.
Вспыльчивость — это, поверь, качество низких
людей.

Мыслей сограждан моих уловить я никак не умею;
Зло ли творю иль добро — всё неугоден я им.
И благородный и низкий бранят меня с равным усердьем,
Но из глупцов этих мне не подражает никто.

Кирн, если я не хочу, своей не навязывай дружбы.
Это тебе не вола силой в повозку запрячь.

Милый Зевс! Удивляюсь тебе я: всему ты владыка,
Все почитают тебя, сила твоя велика,
Перед тобою открыты и души и помыслы смертных,
Высшею властью над всем ты обладаешь, о царь!
Как же, Кронид, допускает душа твоя, чтоб нечестивцы
Участь имели одну с теми, кто правду блюдет,
Чтобы равны тебе были разумный душой и надменный,
В несправедливых делах жизнь проводящий свою?
В жизни бессмертными нам ничего не указано точно,
И неизвестен нам путь, как божеству угодить.

…Все-таки, горя не зная, богаты. А тем, что душою
Низких поступков чужды, правду и право блюдут,
Бедность, отчаянья мать, достается. Она к преступленью,
Силой жестокой нужды душу в груди повредив,
Часто ведет человека. И он соглашается часто
Воле своей вопреки вынести страшный позор.
Он уступает нужде. А та уж научит дурному —
Спорам, что гибель несут, низким обманам
и лжи —
Даже того, кто не хочет, кому не пристало дурное.
Ясное дело: нужда тяжкую крайность родит.

Бедными низкий подлец и муж благородный и честный,
Если захватит нужда, сделаться могут равнó.
Честный всегда справедливости верен, ему от рожденья
И до скончания дней честное сердце дано;
Над душою его ни властны ни горе, ни радость,
Плохо ль ему, хорошо ль — тверд он и стоек
всегда.

Слишком ни в чем не усердствуй. В делах человеческих
мера
Должная — лучше всего. Часто, к успеху
стремясь,
Ищет себе барыша человек, обреченный судьбою.
К страшной ошибке его злое ведет божество.
Так пожелало оно, чтоб зло ему благом казалось,
Чтобы казалось плохим то, что полезно ему.

Многое мимо ушей пропускаю, хоть понял отлично.
Вынужден я промолчать, помня значенье свое.

Двери у многих людей к языку не прилажены плотно,
Даже малейший пустяк трогает этих людей.
Часто, внутри оставаясь, дурное становится лучше,
Выйдя наружу, добро хуже становится зла.

Лучшая доля для смертных — на свет никогда
не родиться
И никогда не видать яркого солнца лучей.
Если ж родился, войти поскорее в ворота Аида
И глубоко под землей в темной могиле лежать.

Смертного легче родить и вскормить, чем вложить ему
в душу
Дух благородный. Никто изобрести не сумел,
Как благородными делать дурных и разумными глупых.
Если бы нашим врачам способы бог указал,
Как исцелять у людей их пороки и вредные мысли,
Много бы выпало им очень великих наград.
Если б умели мы разум создать и вложить в человека,
То у хороших отцов злых не бывало б детей:
Речи разумные их убеждали б. Однако на деле,
Как ни учи, из дурных добрых людей
не создашь.

Глупый, мысли мои он вздумал держать под охраной.
Лучше б о собственных он мыслях побольше
радел.

Есть невозможные вещи. О них никогда и не думай,
То, чего сделать нельзя, сделать не сможешь
вовек.

То, от чего никому ни жарко, ни холодно, боги
Людям даруют легко. Слава — в тяжелом труде.

Не заставляй никого против воли у нас оставаться,
Не заставляй уходить, кто не желает того,
И не буди, Симонид мой, заснувших — из тех, кто
упился
Крепким вином и теперь сладким покоится сном.
Тех же, кто бодрствует, спать не укладывай против
желанья.
Нет никого, кто б любил, чтоб принуждали его.
Если же хочет кто пить, наливай ему полную чашу.
Радость такую иметь можно не каждую ночь.
Что до меня, то вина медосладкого пил я довольно
И отправляюсь домой вспомнить о сладостном сне.
Пить прекращаю, когда от вина наибольшая радость.
Трезвым я быть не люблю, но и сверх меры
не пью.
Тот же, кто всякую меру в питье переходит, не властен
Ни над своим языком, ни над рассудком своим,
Речи срамные ведет, за которые трезвый краснеет,
Дел не стыдится своих, совесть вином замутив.
Прежде разумный, теперь он становится глупым.
Об этом
Помни всегда и вина больше, чем нужно, не пей.
Из-за стола поднимайся, пока допьяна не напился,
Чтоб не блевать за столом, словно поденщик иль
раб.
Или сиди и не пей. А ты, передышки не зная,
Только твердишь: «Наливай!» Вот отчего ты
и пьян.
То за любовь, то для спора, то в честь небожителей
выпьешь,
То потому, что с вином чаша стоит под рукой.
«Нет» же сказать не умеешь. Совсем для тебя
недостижен
Тот, кто и выпить горазд, но не теряет ума.
Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,
И избегайте душой всяческих ссор и обид.
Пусть и застольные песни звучат — в одиночку и хором.
Так вот бывают для всех очень приятны пиры.

Легок становится мыслью любой человек, если выпьет
Больше, чем нужно, вина, глуп ли он был иль
умен.

Вот и пришел ты, Клеáрист, проплыв глубокое море,
К тем, у кого ни гроша, бедный мой, сам
без гроша.
Мы под скамью корабля у борта положим, Клеарист,
Все, что осталось у нас, все, что нам боги дают:
Самое лучшее мы принесем. И если увидишь
Друга, поведай ему, что за друзья у тебя.
Прятать не стану того, что есть у меня, и не стану
Ради приезда гостей большего где-то искать.
Если же спросят тебя, хорошо ли живу, то скажи им:
Плохо — с богатым сравнить, с бедным
сравнить — хорошо.
Гостя нашей семьи одного принять я сумею.
Если же больше гостей, всех одарить не смогу.

Нет, голова раба никогда не держится прямо,
Вечно она склонена, шея кривая под ней.
Как гиацинтов и роз из лука морского не выйдет,
Так и свободных детей чрево рабы не родит.

«Кирн, линейка и циркуль должны разрешить это дело…»

Кирн, линейка и циркуль должны разрешить это дело.
К той и другой стороне должен я быть справедлив.

Злом никогда никого принуждать не старайся.
Услуга —
Вот что честнее всего, вот что прекрасней всего.

Вестник безмолвный, мой Кирн, войну возвещает
и слезы.
Он на вершине горы, видно его далеко.
Ну-ка, давайте скорей коней быстролетных взнуздаем,
Выйти навстречу, как враг, людям я этим хочу
Очень мало расстоянье. Они его скоро покроют,
Если сужденьям моим правда богами дана.

Нужно в тяжелой беде оставаться по-прежнему стойким
Нужно бессмертных просить выход послать
из беды.

Будь осторожен. Итог на лезвии держится бритвы:
Нынче удача, глядишь, завтра, глядишь, неуспех.

Лучше всего человеку не быть чрезмерно богатым,
Лучше всего для него бедности крайней не знать.

Гостем явившись на пир, с достойным садись человеком,
Рядом с тем, кто сумел всякую мудрость постичь.
Мудрое слово его старайся внимательно слушать,
Чтобы вернуться домой, ценное что-то неся.

Добрый, добро получай! Какой тебе нужен ходатай?
Лучший ходатай тебе — доброе дело твое.

Нет, не враги, а друзья меня предают, потому что,
Словно утеса моряк, я избегаю врагов.

Сделать низкого добрым труднее, чем доброго низким.
Можешь меня не учить. Я не мальчишка тебе.

Слишком на беды не сетуй, не радуйся слишком удаче,
Прежде чем ты увидал скрытое в самом конце.

О человек! Друг другу мы издали будем друзьями.
Кроме богатства, поверь, можно пресытиться всем.
Долго мы будем дружить. Но только общайся
с другими —
С теми, кто лучше меня склонности знает твои.

Скрыться ты не сумел. Я видел тебя на дороге.
Часто ты хаживал здесь, дружбу мою обманув.
Прочь, противный богам, людей бесчестный предатель.
Был на моей ты груди хитрой, холодной змеей.

То, от чего магнесийцы погибли — насилье и наглость, —
Это сегодня царит в городе нашем святом.

Сытость чрезмерная больше людей погубила, чем голод, —
Тех, кто богатством своим тщился судьбу превзойти.

Есть поначалу во лжи какая-то польза. В итоге
Страшным позором она, злом для обеих сторон
Быстро становится. Тем, кто живет за спиною обмана,
Тем, кто однажды солгал, блага уже не видать.

Трудно разумному долгий вести разговор с дураками,
Но и все время молчать — сверх человеческих сил.

Те, у кого рассудок слабее души, пребывают
В тяжком отчаянье, Кирн, в темном, глухом тупике.
Все, что приходит на ум, обдумывай дважды и трижды.
Кто необуздан, тому зло угрожает всегда.

Цену одну у людей имеют Надежда и Дерзость.
Эти два божества нравом известны крутым.

Сверх ожиданья подчас дела удаются людские,
Замыслам нашим зато сбыться подчас не дано.

Кто расположен к тебе и кто настроен враждебно,
Это ты можешь узнать только в серьезных делах.

Верных заступников ты и товарищей мало отыщешь,
Если отчаянье вдруг душу охватит твою.

С тем, кому плохо пришлось, всегда огорчаемся вместе,
Только чужая беда быстро проходит, мой Кирн.

Клясться не следует в том, что что-то вовек не случится.
Это богов разозлит, властны они над концом.
Делай дело свое. Беда обращается в благо,
Благо выходит бедой. Смотришь — последний бедняк
Вдруг богатеет, а тот, кто средства имеет большие,
Их за одну только ночь сразу теряет порой.
Умный подчас ошибется, глупец же поступит разумно,
Или почетное вдруг место получит подлец.

Если бы я, Симонид, богатство сберег, то, конечно,
Так бы не мучился я в обществе добрых людей.
Гибнет богатство мое у меня на глазах, и молчу я,
Бедностью скован, хотя вовсе не хуже других
Знаю, ради чего понеслись мы в открытое море,
В черную канули ночь, крылья ветрил опустив.
Волны с обеих сторон захлестывают, но отчерпать
Воду они не хотят. Право, спастись нелегко!
Этого им еще мало. Они отстранили от дела
Доброго кормчего, тот править умел кораблем.
Силой деньги берут, загублен всякий порядок,
Больше теперь ни в чем равного нет дележа,
Грузчики стали у власти, негодные выше достойных.
Очень боюсь, что корабль ринут в пучину валы.
Вот какую загадку я гражданам задал достойным,
Может и низкий понять, если достанет ума.

Знания нет у одних, но есть богатство. Другие,
Мучась тяжелой нуждой, благо стремятся найти.
К делу и эти и те равно неспособны, однако:
Деньги мешают одним, разум — помеха другим.

Только одну признает большинство людей добродетель —
Быть богатым. В другом смысла не видят они.
Пусть с самим Радамантом ты в мудрости можешь
тягаться,
Пусть не имеет твоих знаний Сизиф Эолид —
Он ухитрился однажды живым из Аида подняться,
Он Персефону сумел словом своим обмануть —
Ту, что приносит забвенье и разума смертных лишает;
Кроме Сизифа, никто так изловчиться не мог.
Нет, кто будет окутан печальным облаком смерти,
Кто в тенистый покой царства усопших сойдет —
Всем предстоит миновать ворота, которые крепко
Души умерших запрут, как ни противятся те.
Ну, а Сизифу-герою вернуться даже оттуда
Снова на солнечный свет ловкость его помогла.
Пусть языком ты своим боговидному Нестору равен,
Так что и вымысел твой очень на правду похож,
Пусть превосходишь ты в беге стремительных гарпий
и даже
Быстрых Борея детей — ноги проворны у них, —
Все одинаково. Люди запомнить должны хорошенько:
Только богатство одно силу имеет у всех.

Зевс-повелитель, пусть боги пошлют невоздержность
бесчестным,
Пусть бы устроила так воля бессмертных богов:
Кто ужасные вещи творил, не ведая в сердце
Страха, богов позабыв, кары ничуть не страшась, —
Сам и платится пусть за свои злодеянья, и после
Пусть неразумье отца детям не будет во вред.
Дети бесчестных отцов, но честные в мыслях и в деле,
Те, что боятся всегда гнева, Кронид, твоего,
Те, что выше всего справедливость ценили сограждан,
Пусть за проступки отцов кары уже не несут.
Это да будет угодно блаженным богам. А покамест, —
Грешник всегда невредим, зло постигает других.

Зевс, живущий в эфире, пусть держит над городом этим
К нашему благу всегда правую руку свою.
Пусть охраняют нас и другие блаженные боги.
Ты же, о бог Аполлон, ум наш исправь и язык.
Пусть форминга и флейта священный напев заиграют,
Мы же, во славу богов должный исполнив обряд,
Пить вино и вести приятные всем разговоры
Будем, ничуть не боясь мидян, идущих войной.
Самое лучшее это: с веселой, довольной душою
Быть в стороне от забот, в радостях жизнь проводить,
Мысли подальше отбросив о том, что несчастная старость,
Страшные кары и смерть всех поджидают в конце.

Вестник муз и слуга, особое знанье имея,
Мудрость не должен свою только себе оставлять.
Он обязан еще искать, показывать, делать.
Что в нем за прок, если он прячет свое мастерство?

Благоволя к Алкафою, Пелопову славному сыну,
Сам ты, о Феб, укрепил город возвышенный наш.
Сам же от нас отрази и надменные полчища мидян,
Чтобы с приходом весны граждане наши могли
С радостным духом во славу тебе посылать гекатомбы
И, твой алтарь окружив, душу свою услаждать
Кликами, пеньем пеанов, пирами, кифарным бряцаньем.
Страх мою душу берет, как погляжу я кругом
На безрассудство, и распри, и войны гражданские греков.
Милостив будь, Аполлон, город от бед защити!

Некогда быть самому мне пришлось и в земле Сикелийской,
И виноградники я видел эвбейских равнин,
В Спарте блестящей я жил, над Эвротом, заросшим осокой;
Люди любили меня всюду, где я ни бывал;
Радости мне ни малейшей, однако, они не давали:
Всюду рвался я душой к милой отчизне моей.

Пусть никогда у меня другой не будет заботы:
Доблесть и мудрость — о них думать хочу я всегда.
Только бы мне наслаждаться формингою, пляскою, пеньем,
Только бы ясность ума в радостях мне сохранять.

Радость не в том, чтобы вред причинять чужестранцам
и нашим
Гражданам. В правых делах ты научись находить
Радость для сердца. Конечно, жестокий тебя не похвалит,
Но у хороших зато будешь на лучшем счету.
Добрых ругают одни, усиленно хвалят другие,
А о подлых и речь даже не станут вести.

Нет на земле никого, кто был бы совсем безупречен.
Лучше, однако, когда меньше о нас говорят.

Быть точнее, чем циркуль, точней, чем часы и линейка,
Быть осторожным всегда должен священный посол,
Тот, которому бог устами жрицы в Пифоне,
В пышном святилище, Кирн, вещие знаки дает.
Лишнее слово прибавь — ничем не исправить ошибки.
Слово пропустишь одно — в грех пред богами
впадешь.

То, что случилось со мной, с одной только смертью
сравнится.
Все остальное, поверь, менее страшно, о Кирн:
Предали подло меня друзья. С врагами поближе
Я сойдусь, чтоб узнать, что же за люди они.