Лукиан - Лукиан Самосатский. Сочинения
9. С полной откровенностью я должен сказать: если бы мне пришлось выбирать, чту я хочу — несправедливо казнить кого-нибудь или самому умереть, то, будьте в этом совершенно уверены, я без малейшего колебания предпочел бы лучше умереть, чем казнить человека, ни в чем не повинного. Но если бы кто-нибудь сказал мне: "Что ты выбираешь, Фаларид: умереть несправедливо или справедливо наказать заговорщиков?" — я выбрал бы последнее. И снова призываю я вас быть мне советчиками, дельфийцы! Что лучше: несправедливо умереть или несправедливо же сохранить жизнь замыслившему злое? Нет, я полагаю, человека столь безрассудного, чтобы он не предпочел жить, чем, спасая врагов, погибнуть. И тем не менее сколь многим из тех, кто поднимал на меня руку и был с очевидностью в этом изобличен, я все же спас жизнь! Так поступил я и с Аканфом, который здесь перед вами, и с Тимократом, и с братом его Леогором, помня о старинной приязни к ним.
10. Если вы пожелаете разузнать обо мне, спросите бывавших в Акраганте иноземцев, каково было мое обхождение с ними и ласково ли я встречаю тех, кто пристает к моему берегу, — я, который держу в гаванях особых людей, чтобы наблюдали они и разузнавали, кто такие — приплывшие и откуда, чтобы я мог отпустить их, почтив по достоинству. Некоторые так даже нарочно навещают меня, и это — люди мудрейшие среди эллинов и не избегают общения со мною. Без сомнения, ради этого недавно прибыл к нам мудрый Пифагор, наслышавшись обо мне иного. Когда же Пифагор убедился, чту я за человек, то покинул меня, восхваляя за справедливость и сожалея за вынужденную мою жестокость. Неужели вы думаете, что столь человеколюбиво относящийся к чужеземцам мог бы быть несправедлив по отношению к своим, если бы сам не терпел исключительной несправедливости?
11. Вот мое слово вам в защиту меня самого; все сказанное — правда, все справедливо и похвалы, я убежден в этом, скорее, чем ненависти, достойно. Теперь пора вам услышать про мой посвятительный дар богу, откуда и как приобрел я этого быка, которого сам не заказывал ваятелю. Ибо я не дошел до такого безумия, чтобы пожелать владеть таким предметом. Был тут некто Перилай, прекрасный литейщик, но человек никуда не годный. Этот Перилай, глубоко ошибаясь в моих мыслях и чувствах, думал, что угодит мне, если изобретет какую-нибудь небывалую казнь, так как я будто бы питаю страсть ко всевозможным казням. И вот, изготовив этого быка, он явился вместе с ним ко мне. Бык был прекрасен по виду и сделан похожим до мельчайших потребностей, только движения и мычания не хватало ему, чтобы казаться живым. Увидев его, я тотчас воскликнул: "Вот вещь, достойная принадлежать пифийцу; пусть бык будет отослан богу!" Перилай, стоявший поблизости, сказал: "Что же будет, когда ты узнаешь, какая в нем скрыта хитрая выдумка и какую он может принести тебе пользу?" С этими словами он открыл отверстие в спине быка и сказал: "Если захочешь казнить кого-нибудь, то заставь его войти в это сооружение, запри, потом приставь вот эти флейты к ноздрями быка и прикажи развести под быком огонь. Запертый будет стонать и кричать не переставая, охваченный муками, но крик его, пройдя сквозь флейты, превратится для тебя в пронзительную песню, будет раздаваться горестным напевом и мычанием тоскующим звучать. Таким образом, сидящий внутри будет казниться, а ты тем временем будешь услаждаться звуками флейты".
12. Как только я услышал эти слова, я проникся отвращением к злой изобретательности этого человека, возненавидел его хитроумное сооружение и подверг самого изобретателя соответствующему наказанию.
"Ну что же, Перилай, — сказал я, — если все это является всего лишь пустым обещанием, покажи нам правдивость твоего искусства: войди в быка сам и изобрази крик казнимого, чтобы мы могли убедиться, зазвучат ли, как ты утверждаешь, сквозь флейты напевы". Послушался Перилай. Я же, как только он очутился внутри, запер его и велел разжечь внизу огонь. "Прими, — сказал я, — достойную мзду за свое удивительное изобретение! Будучи учителем музыки, сам первый и поиграй". Перилай понес страдания по заслугам, вкушая плоды своего хитроумия. Я же, приказав извлечь этого человека, пока он еще дышал и подавал признаки жизни, чтобы он не осквернил свое произведение смертью, — приказал без погребения сбросить его с кручи, а быка, подвергнув очищению, отослал вам в посвящение богу и велел записать на нем все случившееся: мое имя, посвятившего этот дар, и мастера Перилая и его выдумку, про мой правый суд, и заслуженное возмездие, про пение искусного литейщика и первое испытание его музыки.
13. Вы же, граждане дельфийские, справедливо поступите, если вместе с моими послами принесете за меня жертву богу, а быка поместите в святилище на достойном для него месте. Пусть видят все, каков я для злодеев и как наказываю непомерные их желания злого. Довольно одного этого, полагаю я, чтобы выяснить мой нрав: Перилай наказанный и бык, коего посвятил я богу, а не сохранил далее при себе, чтобы не играли на его флейтах иные казнимые; и не заставил я его более издать ни одного звука, кроме рева самого мастера, но ограничился тем единственным разом, чтобы и пробу произвести искусства, и навсегда прекратить эту ненавистную музам и человеку противную песнь. Таково то, что я ныне приношу богу. Посвящу ему еще не раз и другое, когда устроит он так, что не буду более нуждаться в казнях.
14. Вот это, граждане дельфийские, слова Фаларида. Все это — правда и так все и было. Будет справедливо, если вы поверите нашему свидетельству, ибо мы знаем происходившее и не имеем никаких причин вас обманывать. Если же требуется и необходимо заступничество за человека, напрасно слывущего злодеем и вынужденного необходимостью к казням, то мы, жители Акраганта, эллины родом и исконные доряне, умоляем вас: не отвергайте человека, который хочет быть вашим другом и движим желанием великое добро оказать всему народу вашему и каждому из вас в отдельности. Итак, возьмите сами этого быка и принесите его, как посвящение, богу, вознеся мольбы за Акрагант и за Фаларида. Не отсылайте нас обратно ни с чем, не оскорбляйте Фаларида и не лишайте бога прекраснейшего и праведнейшего посвящения.
СЛОВО ВТОРОЕ
1. Не являюсь я, граждане дельфийские, ни защитником всех акрагантийцев, ни одного Фаларида и не имею никаких особых причин питать к нему личное расположение или возлагать надежды на будущую дружбу с ним. Я выслушал послов, от него прибывших, рассуждающих здраво и скромно, и забочусь о том, чтобы предстоящее решение ваше было благочестивым, отвечало общей пользе и, самое главное, было достойно дельфийцев. Потому-то я и встал, чтобы посоветовать вам: не оскорбляйте мужа владетельного и благочестивого и не отвергайте посвящения, которое уже принадлежит по обету богу и на все времена должно остаться тройным высокой важности памятником: искусства прекраснейшего, замысла коварнейшего и справедливого возмездия.
2. Уж то, что вы в целом обнаружили колебание в этом вопросе и предложили нам на рассмотрение, следует ли принимать посвятительное приношение или нужно отправить его обратно, — уже это одно я считаю нечестием, даже более того, пределом безбожия, дальше которого идти невозможно. Ибо дело идет не о чем другом, как о святотатстве, но гораздо более тяжком, чем иное, поскольку похищение того, что уже посвящено богу, не так безбожно, как запрещение с самого начала желающим принести такое посвящение.
3. Я сам дельфиец и с вами буду соучаствовать в равной степени и в доброй славе народной, если будет она охраняться, и в позорной молве, если породит ее нынешний случай. Я молю вас: не запирайте святилище для людей благочестивых и перед всеми людьми не навлекайте клеветы на наш город, будто он по ложным доносам лишает бога посвящений, ему приносимых, и путем голосования и решения судей подвергает проверке поступки жертвователей: ибо никто больше не решится принести в храм посвящение, зная, что бог не хочет принимать, чего не одобрят раньше дельфийцы.
4. Между тем пифиец уже произнес свой правый суд об этом приношении: если бы ненавидел бог Фаларида или приношением его гнушался, легко ему было бы в Ионическом море потопить посвящение вместе с судном. Но бог, по словам послов, дал совершить переезд при тихой погоде и позволил невредимо причалить к Кирре.
5. Из этого явствует, что приемлет бог благочестие этого самодержца. Должно и вам тот же вынести ему приговор и присоединить этого быка к прочему благолепию святилища. Ибо ничего не могло бы быть более неуместного, чем если бы человек, пославший богу великолепный дар, получил обвинение и, за благочестие, стяжал бы решение, признающее его недостойным даже принести жертву.
6. Конечно, выступавший передо мною мой противник, как будто он недавно только прибыл из Акраганта, произнес напыщенную речь о каких-то убийствах и насилиях, чинимых тираном, о грабежах и уводах и только-только что не выдавал себя за очевидца, хотя мы знаем, что он никогда и к кораблю близко не подходил. Известно, что не следует слишком верить даже тем, кто утверждает, будто они претерпели подобное, ибо неизвестно, правду ли они говорят. Тем более не подобает строить обвинение на том, чего мы сами не знаем.
