Аристофан - Тишина

Дорогою небесной как доставишься?
Не повезет тебя корабль по воздуху.

Крылатый конь, а не корабль помчит меня.

Скажи, что за причуда – оседлать жука
И воспарить на нем к богам, папашенька?

Не знаешь? В баснях у Эзопа сказано,[3]
Что из крылатых жук один небес достиг.

Невероятно это, о отец, отец,
Чтобы богов достигла тварь вонючая.

С орлом враждуя, некогда на небо жук
Взлетел, гнездо разворошив орлиное.

Не лучше ли Пегаса оседлать тебе?
Богам ты показался бы трагичнее.

Да нет, чудачка. Корма мне двойной запас
Тогда б был нужен. А теперь, чем сам кормлюсь,
Добром тем самым и жука кормлю затем.

А что, когда в пучину моря влажную
Он свергнется? Как, окрыленный, вынырнет?

Есть у меня прави́ло подходящее:
Челном наксийским будет мне навозный жук.[4]

А свой корабль к какой пригонишь пристани?

В Пирее, в бухте Жучьей бросим якорь мы.[5]

Смотри не покалечься, не сломай костей!
Не то хромцом ты станешь – Еврипид тебя
Подцепит и состряпает трагедию.

Об этом позабочусь. До свидания!
А вы, кому на благо я свершаю труд,
Сдержите ветры, отливать помедлите
Три дня. Когда в полете жук почует смрад,
Меня он сбросит, изувечив до смерти.

Подымайся бодрей, мой Пегас, веселей,
Шевелись, золотою уздою звеня![6]
Пусть сверкает зубов белоснежный оскал.
Что с тобою? Что делаешь? Ноздри куда
Повернул? Что почувствовал? Нужника дух?
Подымайся смелей, над землей воспари!
Легковеющих крыльев полет напряги
И до Зевсова дома домчись прямиком,
А на всякую пакость наплюй, не гляди!
И про корм свой всегдашний сегодня забудь.

Что ты делаешь? Эй! Кто там сел за нуждой
В Непутевом проулке, в Пирее? Эгей!
Ты погубишь, погубишь меня! Закопай!
И побольше землицы поверху насыпь!
И тимьяна цветущего куст посади,
И душистого масла налей! А не то
Я сломаю хребет, и за гибель мою
Пять талантов заплатит хиосский[7] народ,[8]
И всему будет зад твой виною!
Ай-ай-ай-ай! Как страшно! Не до шуток мне!
Эй ты, машинный мастер, пожалей меня!
Какой-то вихрь ужасный вкруг пупка подул.
Спаси меня! Не то жуку на корм пойду!

Но вот уж я в соседство к божествам попал.
И предо мною Зевса двор, как кажется.
Эй-эй, привратник Зевса! Отопри живей!

Пахнуло чем-то смертным на меня! Геракл!
Что за напасть такая!

Это мерин-жук!

Ах, мерзкий! Ах, проныра! Ах, бессовестный!
Подлец, из подлых подлый! Прощелыжина!
Как ты забрался, подлый прощелыжина!
Как звать тебя! Ответь же!

Прощелыжина!

Откуда родом? Ну же!

Прощелыжина!

Отец твой кто?

Отец мой? Прощелыжина!

Клянусь Землей и Небом, не уйдешь живым,
Когда не скажешь имя и откуда ты.

Тригей – я, афмониец.[9] Виноградарь я,
Не чинодрал, не сплетник и не кляузник.

Пришел зачем?

Привез тебе говядины.

Зачем ты здесь, бедняжка?

Видишь, лакомка,
Теперь уж я тебе не прощелыжина!
Ступай покличь мне Зевса.

Нет и нет! Тю-тю!
Богов застать тебя не угораздило.
Нет дома. Со двора вчера уехали.

В страну какую?

Не в страну.

Куда ж?

На край
Вселенной. В мирозданья щель глубинную.

Зачем же здесь забыли одного тебя?

Да стерегу я барахлишко божее:
Горшочки, ложки, плошки, сковородочки!

Но почему все божества уехали?

На эллинов озлившись. Поселили здесь
Они Раздор, чудовищного демона,
И все ему на расточенье отдали,
А сами удалились в выси горние,
Чтобы не видеть ваших непрестанных свар
И жалоб ваших не слыхать назойливых.

Зачем же боги с нами поступили так?

За то, что вечно воевать хотели вы,
Хоть боги устроили мир. Удача чуть
Склоняется к лаконянам, кричат они:
«Уж всыплем мы афинянам, почешутся!»
Когда ж победа снова за Афинами
И просят мира посланцы лаконские,
Тут вы орете снова: «Нас надуть хотят!
Палладою клянемся мы! Не верьте им!
Придут опять. Ведь Пилос – наш. Наплачутся!»

Все наши разговоры узнаю точь-в-точь.

И потому едва ль еще увидите
Богиню мира – Тишину.

Да где ж она?

Ее низверг Раздор в пещеру страшную.

Да где ж пещера?

Вон, внизу, каменьями,
Ты видишь, завалил ее он доверху,
Чтоб Тишину никак вам не добыть.

Скажи,
А что он с нами делать собирается?

Одно лишь знаю. Он намедни под вечер
Чудовищную ступку приволок домой.

А с этой страшной ступкой что же сделает?

Все города он хочет в порошок стереть.
Но я пойду. Мне слышится, выходит он.
Ужасный шум донесся изнутри.

Ай-ай!
Давай бог ноги! Побегу. Почудилось
Мне грохотанье ступки истребительной.

Ио, народ, народ, народ несчастнейший!
Вот скоро кости затрещат и челюсти.

Чудовищная ступка! О, владыка Феб!
А взгляд его – как гибель. Страшен он, Раздор!
Так вот кого боимся, вот кто душит нас,
Доспехами грозящий, леденитель ног!

Вам, Прасии чесночные, конец пришел,[10]
Пятижды, трижды, десять раз проклятые!