Эсхил - Античная драма

О новом горе услышать, о беде,
Владыка владык, ты приди сегодня.
Над нами стигийская ночь нависла:
Вся юная наша погибла поросль.
Царь незлобивый, Дарий-отец, явись!

Царь, твоя смерть —
Вечная рана для близких твоих.
Если б державой поныне ты
Правил, нам не пришлось бы
Нынче рыдать от боли двойной.
Ведь не плавают больше
Корабли, корабли мои.

Вернейшие из верных, юных лет моих
Товарищи седые! Что стряслось в стране!
Она в рыданьях бьется, и трещит земля.
Свою жену со страхом вижу около
Могилы, — благосклонно, впрочем, принял дар, —
А вы, столпившись у надгробья, плачете
И скорбно, заклинаньями и воплями,
Меня зовете. Выйти же на свет дневной
Не так-то просто: боги преисподние
Предпочитают брать, чем отдавать назад.
Но я и там в почете, и поэтому
Я вышел. Торопись же, чтоб не мешкать мне.
Какая персов новая печаль гнетет?

Страшно тебя мне увидеть,
Страшно мне слово промолвить,
Дрожу пред тобою, как прежде.

Если, вняв твоим заклятьям, вышел я из царства мглы,
Ты без долгих отступлений, покороче обо всем
Расскажи, отбросив робость пред особою моей.

Нет, не могу подчиниться
Нет, не могу я решиться
Сказать несказанное другу.

Что ж, коль скоро страх, как прежде, разум сковывает ваш,
Ты, почтенная подруга, сопостёльница моя.
Перестань рыдать и плакать и хоть слово мне скажи
Толком! Такова уж участь смертных — горести терпеть.
Ведь на суше и на море бед немало суждено
Испытать любому, если заживется на земле.

О счастливейший из смертных, доброй взысканный судьбой,
Если в дни, когда на солнце ты глядел, достоин был
Только зависти твой жребий, богоравный персов царь,
То и смерть твоя завидна: ты не дожил до беды.
Все случившееся, Дарий, краткой речью охвачу
И скажу, не обинуясь: мощи персов нет как нет.

Что стряслось? Мятеж ли, мор ли государство погубил?

Не мятеж, не мор. В Афинах наше войско полегло.

Кто ж пошел туда войною из сынов моих, скажи.

Ксеркс неистовый и целый материк опустошил.

Он пустился в сухопутный иль морской поход, глупец?

И в морской и в сухопутный. Он двумя фронтами шел.

Как такая тьма пехоты переправиться смогла?

Мост навел, чтоб через волны Геллы посуху пройти.

Неужели умудрился Боспор мощный запереть?

Умудрился. Демон, видно, дело сделать пособил.

И могуч же этот демон, если свел с ума царя!

По исходу видно, сколько зла он может натворить.

Что же с ними приключилось? Почему вы все в слезах?

Принесло пехоте гибель пораженье сил морских.

Значит, вражеские копья истребили всех бойцов?

Потому и стонут Сузы: город славный опустел.

Жаль мне доблестного войска, ополченцев наших жаль.

И несчастные бактрийцы полегли, всё молодежь.

О безумец, погубил он самый цвет союзных войск!

Ксеркс, оставшись, как сказали, с небольшим числом бойцов…

Где и как пропал? Надежда, что спасется, есть иль нет?

Он прошел, по счастью, к мосту, две связавшему земли.

И на этот, значит, вышел материк. Верна ли весть?

Да, вполне. Сомнений в этом никаких не может быть.

О, как быстро подтвердились предсказанья! Сына Зевс
Предреченною судьбою покарал. А я-то мнил,
Что еще нескоро боги волю выполнят свою.
Но того, кто сам стремится к яме, бог уж подтолкнет.
Пасть пред близкими моими распахнул колодец бед,
Сын же мой, того не видя, юной дерзостью блеснул:
Геллеспонта ток священный, божий Боспора поток,
Он связать решил цепями, как строптивого раба,
И ярмом оков железных преградив теченью путь,
Многочисленному войску путь широкий проложил.
В слепоте тщеславья, смертный, он с богами и самим
Посейдоном вздумал спорить! Не безумья ли недуг
Поразил его? Боюсь я, что трудов моих плоды,
Что богатства наши сможет первый встречный захватить.

Ксеркс, оплошно вняв советам подстрекателей дурных,
Это сделал. Те твердили, что богатство сыновьям
Ты копьем добыл, а он, мол, труса празднует, сидит
Сиднем дома и не множит обретенного отцом.
И, упреки эти часто из недобрых слыша уст,
Он в конце концов решился с войском в Грецию идти.

Вот как оно свершилось, дело страшное.
О нем навек запомнят. Никогда еще
Такого разоренья в Сузах не было,
С тех пор как Зевс-владыка ниспослал закон,
Чтоб всей землей стада растящей Азии
Всегда один лишь правил скиптроносный вождь.
Мид первым нашим был военачальником,[30]
Затем на эту должность Мидов сын пришел,
Свое умевший сердце подчинять уму.
А третьим Кир был, человек счастливейший,
Он мир, достигши власти, даровал друзьям.
Завоевал он Лидию и Фригию[31]
И покорил насильем Ионийский край.
Умен был очень, боги с ним не ссорились,
И Кира сын четвертым нашим стал вождем.
А пятым правил Мардис, опозоривший
Престол свой древний и отчизну. Этого
Достойный Артафрен с друзьями верными
Хитро убили во дворце, как долг велел.
Шестым был Марафис, и Артафрен — седьмым.
И я, я тоже поприща желанного
Добился и в походы с войском хаживал,
Но бед подобных я не приносил стране.
А Ксеркс, мой юный сын, по легкомыслию,
Обычному у юных, мой завет забыл.
Кому-кому, а вам, мои ровесники,
Известно, что никто из нас, правителей
Державы этой, стольких не наделал бед.

К какому же, владыка Дарий, речь свою
Ведешь итогу? Как народу Персии
Благополучней выйти из такой беды?

Войной на греков не ходите в будущем,
Каким бы сильным войско наше ни было:
Сама земля их с ними заодно в бою.

Но как же может бой сама земля вести?

Голодной смертью тьмы и тьмы врагов казня,