Ксенофонт - Киропедия
— Но к чему затевать об этом разговор, — сказал тут Хрисант, — а не сказать сразу, что ты поступишь именно так? Разве ты не устроил состязания и не назначил награды подобным же образом?
— Но, клянусь Зевсом, это не одно и то же, — отвечал Кир. — То, что я командую войском, все воины, очевидно, считают правом, принадлежащим мне от рождения, и произведенное мною распределение командных должностей не станут рассматривать как нарушение справедливости. А вот добычу, которая им достанется на войне, они будут считать своим общим достоянием.
— Но постановит ли собравшееся войско распределять вознаграждение не поровну между всеми, а так, чтобы самым отважным достались и самые высокие награды и большая часть добычи? Что ты думаешь по этому поводу?
— Я полагаю, — ответил Кир, — будет именно так, поскольку и мы все согласны с этим, да и вообще было бы стыдно возражать против поощрения самыми высокими наградами воинов, вынесших на себе самые тяжкие испытания и более всех других способствовавших успеху общего дела. Я думаю, даже самые робкие сочтут полезным, если храбрецы получат подобное преимущество.
Кир желал добиться такого решения прежде всего ради гомотимов: он полагал, что они станут сражаться лучше, зная, что совершенные ими подвиги будут увенчаны достойными наградами. Наступивший момент казался ему наиболее подходящим для такого решения, потому что и гомотимы стали опасаться, как бы их не приравняли к черни.
Собравшиеся в палатке выразили свое согласие с таким решением и добавили, что его должен поддержать всякий, кем бы он ни был. Тут один из таксиархов, рассмеявшись, сказал:
— Я знаю человека из народа, который охотно поддержит предложение, направленное против равенства!
Один из присутствующих тогда спросил говорившего, кого он имеет в виду. Тот ответил:
— Есть у нас в палатке один человек, который во всем старается получить большую долю, клянусь Зевсом!
— В трудах и опасностях также? — спросили его.
— Должен поклясться, что нет; тут я сказал бы неправду. Что касается трудов и тому подобного, то, как я заметил, здесь он старается выбрать себе самую меньшую долю.
— А я полагаю, друзья, — сказал тут Кир, — что подобных люден надо вообще изгонять, если мы хотим иметь боеспособное и дисциплинированное войско. Большинство солдат, насколько я знаю, с готовностью последуют туда, куда их поведут. А доблестные и благородные поведут, их на свершение благих и достойных дел, тогда как порочные люди будут соблазнять их на дурные дела. И очень часто порочные привлекают к себе гораздо больше людей, чем честные. Заманивая наслаждением, предоставляемым немедленно, порок таким путем вербует себе множество единомышленников, тогда как добродетель, указывающая крутой путь к вершинам, не слишком привлекательна в настоящем, чтобы за ней следовали без долгих размышлений, особенно тогда, когда другие увлекают тебя по наклонному и соблазнительному пути порока. Между прочим, те, которые дурны по своей лености и нерадивости, приносят вред только тем, что, подобно трутням, живут за счет других. Те же, которые и от работ уклоняются, и проявляют необыкновенную энергию, бесстыдно стремясь завладеть большею долей благ, более других увлекают людей на путь порока; ведь своим примером они доказывают, что подлость нередко доставляет выгоду. От таких людей мы решительно должны очистить свое войско. И не старайтесь пополнить отряды исключительно согражданами.[57] Так же, как вы отбираете лошадей, стараясь отыскать для себя самых лучших, а не тех, которые выросли у вас на родине, подобным же образом подбирайте себе и людей из разных стран, лишь бы они укрепили ваши ряды и принесли вам славу и честь. Следующие примеры убедят вас в том, что именно таким путем вы скорее всего достигнете успеха. Ведь и колесница не станет двигаться быстро, если в нее запрячь медлительных коней или в одну упряжку поставить резвого коня и клячу; и в доме не будет должного порядка, если в хозяйстве завелись негодные рабы — дом будет стоять прочнее, совершенно лишенный рабов, чем разрушаемый дурными. Вы хорошо знаете, друзья, что, изгоняя из общества порочных людей, вы не только приобретаете благо, заключающееся в их отсутствии, но добиваетесь еще того, что те из оставшихся, кто перенял от них дурные нравы, после изгнания подобных людей избавляются от порока, а достойные воины, видя, как наказаны дурные, стремятся стать еще более достойными и доблестными.
Так говорил Кир. Все друзья согласились с ним и стали поступать в соответствии с его словами.
Вслед за этим Кир вновь завел шутливые разговоры. Заметив, как один из лохагов ужинал рядом с косматым и весьма безобразным воином, он обратился к этому лохагу по имени и сказал:
— Самбавл, ты, вероятно, следуешь эллинскому обычаю, если всюду бываешь вместе с этим юношей, возлежащим рядом с тобой. Ты делаешь это, по-видимому, ради его красоты?
— Клянусь Зевсом, — отвечал Самбавл, — мне доставляет удовольствие видеть его и быть рядом с ним.
При этих словах все присутствующие обратили свои взоры в его сторону и, увидев лицо этого воина, разразились хохотом. Один из них заметил при этом:
— Во имя богов, Самбавл, скажи нам, чем привлек тебя к себе этот человек? Тот ответил:
— Друзья, клянусь Зевсом, я охотно открою причину. Сколько раз мне ни приходилось звать его, днем или ночью, он никогда, отговариваясь недосугом, не отказывался прийти на помощь, и не просто приходил, а прибегал. Что бы я ни приказал ему сделать, он всегда трудился до седьмого пота, выполняя мое приказание. И свою десятку он обучил так же добросовестно выполнять свой воинский долг, не на словах, а на деле показывая, каким должен быть воин. Тут кто-то заметил:
— И все же, несмотря на его выдающиеся качества, ты не целуешь его, как своих родных. Безобразный воин ответил за него:
— Это так, клянусь, Зевсом. Ведь он не переносит тяжелой работы. Если бы он захотел поцеловать меня, для него это равнялось бы самому тяжкому труду!
Глава III
Так в шатре Кира затевались попеременно то шутливые, то серьезные речи и дела. Совершив третье возлияние[58] и обратившись к богам с мольбой даровать благо, все покинули шатер Кира и отправились на отдых. На следующий день Кир собрал всех воинов и произнес перед ними следующую речь:
— Друзья, близится схватка, враги уже недалеко. Наградой нам, если мы победим, — а именно о победе нам следует говорить и ее непременно добиваться, — будут наши враги и все, что им принадлежит. А если, напротив, побежденными окажемся мы, то все имущество побежденных будет наградой победителю. Вам всем надо твердо усвоить следующую истину. Когда каждый воин перед сражением проникнется сознанием того, что его долг — бороться за победу, не жалея сил, понимая, что если он сам не будет храбро сражаться, то и успех не будет достигнут, тогда все войско в короткий срок одержит много блестящих побед. Напротив, когда каждый воин затаит в душе надежду, будто кто-то другой станет сражаться за победу и нести все тяготы войны в то время, как ему самому можно будет предаваться лени и безделию, — этому войску, запомните, выпадут на долю все беды и несчастья побежденных. И божество устроило все соответствующим образом: над теми, кто не желает самостоятельно. добиваться благополучного исхода, оно поставило других в качестве начальников, повелевающих ими. Пусть же теперь кто-нибудь встанет и выскажет свое мнение по следующему поводу: если воины, более других потрудившиеся во имя победы и смелее подвергавшие себя опасности, получат и большую долю добычи — увеличит ли это нашу доблесть и отвагу в схватке с врагом? Или же, напротив, трусливое поведение в бою никак не будет принято во внимание, поскольку добыча, попавшая в руки победителей, будет поделена поровну?
Тут Хрисант, один из гомотимов, не выделявшийся среди прочих ни ростом, ни силой, но обладавший острым умом, встал и сказал следующее:
— Кир, я полагаю, что ты произнес эту речь не с целью объявить всем, будто трусы получат равную с храбрецами долю добычи, а для того, чтобы выяснить только одно, а именно — найдется ли человек, который пожелает открыто признать, что он, не совершая никаких доблестных и благородных подвигов, которые станут совершать другие, надеется получить равную с ними долю добычи. Лично я, не обладая ни особой быстротой ног, ни силой рук, знаю, что при таком телосложении смогу совершить в бою лишь то, что не доставит мне ни первого, ни второго, ни тысячного, а, может быть, и десятитысячного места в ряду отважных и храбрых воинов. Но при этом я совершенно ясно сознаю, что если могучие воины возьмутся за дело, то мне достанется от общей добычи часть, которая справедливо будет соответствовать моим личным заслугам. Напротив, когда трусы станут бездействовать, а храбрые и могучие воины не проявят должной воли к победе, я опасаюсь, как бы мне не досталось кое-что иное вместо добычи, и притом в большей мере, чем я этого бы хотел.
