Аппиан - Биография, творчество
72. Битва шла с зари до ночи, много пало с обеих сторон, и, по-видимому, Массанасса был победителем. Когда он возвращался с боя, ему встретился Сципион. Он же к нему, как к другу по деду, проявил исключительное внимание. Карфагеняне, узнав о прибытии Сципиона, просили его примирить их с Массанассой. Он свел их, и, когда пошел разговор об условиях, карфагеняне сказали, что уступят Массанассе землю около Эмпория148 и дадут тотчас двести талантов серебра и восемьсот со временем, когда же он потребовал выдать ему перебежчиков, они не захотели даже слушать, но разошлись, не достигнув никаких результатов. Возвратился Сципион в Иберию, получив слонов, Массанасса же, окружив холм, где стояли враги, рвом, сторожил, чтобы им не доставлялось никакого продовольствия. И вообще поблизости не было ничего, так что и ему едва лишь издалека с очень большим трудом доставлялось оно в малом количестве. Казалось, что Гасдрубал мог бы тотчас пробиться через линию врагов, пока у него войско было еще сильным и не пострадавшим, но так как у него запасов было больше, чем у Масанассы, он считал, что заставит Массанассу вступить в сражение, и оставался, узнав вместе с тем, что едут послы римлян для примирения. Они пришли, но им было сказано, что если у Массанассы дела хуже, чтобы они прекратили их спор, если же он имеет преимущество, чтобы они еще более подстрекнули его к борьбе.
73. Порученное им они выполнили149, голод же истощал Гасдрубала и карфагенян; сами они ослабели и не могли уже силой одолеть врагов; они сперва перебили вьючных животных, затем после вьючных животных — коней и ели ремни, варя их. У них распространялись разные болезни как вследствие негодной пищи, так и от отсутствия всякой деятельности и времени года, ибо в одно место и в узкий лагерь была заперта большая толпа людей при обычном в Ливии жарком лете. Когда у них кончились дрова для варки пищи, они стали сжигать деревянные части оружия. Из умерших никто не выносился из лагеря, поскольку Массанасса не снимал охраны, их и не сжигали из-за недостатка дров. Поэтому смертность у них была большая, с очень болезненными явлениями, так как они находились вместе с разлагавшимися и издававшими зловоние трупами. Большая часть войска уже погибла; а остаток, не видя для себя никакой надежды на спасение, постановил выдать Массанассе перебежчиков, внести пять тысяч талантов серебра в течение пятидесяти лет и принять назад своих изгнанников, в нарушение собственной клятвы, причем сами они должны были выходить через одни ворота по одному, проходя между рядами врагов с одним только одеянием. Когда они уходили, то Голосса, раздраженный недавним нападением на него, или с ведома отца, или сам по себе, послал на них всадников-нумидийцев, которые перебили не защищавшихся, не имевших оружия для отражения врагов и не могших бежать из-за слабости. Так из пятидесяти восьми тысяч мужей совсем немногие спаслись в Карфаген и с ними полководец Гасдрубал и другие из знатных людей.
XI, 74. Такова была война между Массанассой и карфагенянами, последовала же за ней третья и последняя война римлян в Ливии150. Карфагеняне, потерпев поражение от Массанассы, так что город стал вследствие этого очень слабым, стали бояться и самого Массанассы, еще бывшего поблизости с большим войском, и римлян, которые всегда чувствовали вражду к ним и которые постараются найти предлог в произошедшем столкновении с Массанассой. Их подозрения были совершенно правильны, так как римляне, узнав об этом, тотчас стали набирать войско по всей Италии, не говоря о цели набора, чтобы иметь возможность быстро использовать набранное войско соответственно обстоятельствам. А карфагеняне, считая, что этим они исключат предлог для обвинения, объявили о приговоре к смерти Гасдрубала, бывшего полководцем в этой войне против Массанассы, и Карталона боэтарха, равно и всех других, которые принимали участие в этом деле, возлагая на них вину за войну. Они отправили также послов в Рим, которые обвиняли самого Массанассу, но обвиняли и этих лиц, что они, защищаясь от него слишком решительно и поспешно, ввергли этим город в опасность обвинения в том, будто он начинает военные действия. Но когда кто-то из сенаторов спросил послов, как случилось, что они приговорили виновных к смерти не в начале войны, а после поражения и явились к ним в качестве послов не прежде, но только теперь, те затруднились дать подходящий ответ, сенат же, давно решивший воевать и изобретавший для этого предлоги, ответил следующим образом: карфагеняне не достаточно оправдались перед римлянами. Тогда послы, вновь выступив, спросили: если они считаются в глазах сената виновными, то какой ценой они смогут смыть обвинение; сенат дословно ответил так: «если удовлетворите римлян». Когда они стали искать, что будет достаточным для удовлетворения, одни полагали, что римляне хотят, чтобы была увеличена сумма денег, определенная при Сципионе, другие же — чтобы они отступились в пользу Массанассы от спорной земли. Находясь в затруднении, они вновь отправили послов в Рим и просили их узнать точно, что является для римлян достаточным удовлетворением. На это римляне опять сказали, что карфагеняне хорошо знают это. С этими словами они отослали послов обратно151.
75. И вот карфагеняне были в страхе и недоумении, Утика же, величайший после Карфагена город Ливии, имевший удобные гавани для причала судов, достаточно большие к тому же для высадки войск, отстоящий от Карфагена на шестьдесят стадиев и хорошо расположенный для войны с карфагенянами, разочаровавшись тогда в деле карфагенян и проявляя в подходящий момент старинную свою ненависть к ним, отправила послов в Рим, которые передали Утику в распоряжение римлян152. Сенат, до того стремившийся к войне и к ней готовившийся, когда к римлянам присоединился такой укрепленный и удобно расположенный город, открыто выразил свое намерение и, собравшись на Капитолий (где они обычно рассматривали вопрос о войне), постановил воевать с карфагенянами. Военачальниками они тотчас послали консулов: над пехотой Мания Манилия, а над флотом — Луция Марция Цензорина153, которым тайно было указано не прекращать войны, прежде чем они не разрушат Карфагена. Принеся жертвы, консулы отплыли в Сицилию, чтобы переправиться оттуда в Утику; плыли же они на следующих кораблях: на пятидесяти пентерах, на ста гемиолиях154 и на многих других без военного оборудования, легких и круглых торговых судах. На них плыло войско в восемьдесят тысяч пеших и до четырех тысяч всадников155, все отборные воины, ибо, ввиду столь замечательного похода и явной надежды на победу, всякий и из граждан и из союзников стремился на эту войну, и многие записывались в ряды войска даже в качестве добровольцев.
76. Карфагенянам и объявление войны и начало военных действий было сообщено одновременно одним вестником; он принес и постановление о войне и вместе с тем сообщил, что против них плывет флот. Пораженные этим, они стали отчаиваться в своем положении и потому, что у них не было кораблей, и потому, что так недавно они потеряли такое количество молодежи; у них не было ни союзников, ни готовых наемников, ни хлеба, собранного на случай осады, и ничего другого, как это бывает при не объявленной наперед и столь стремительно начатой войне, и сами не имея возможности сопротивляться одновременно и римлянам и Массанассе. Поэтому они отправили других послов в Рим, дав им полномочия решать все по своему усмотрению, чтобы, как только могут, уладить дело при сложившихся обстоятельствах. Сенат сказал им, что, если карфагеняне дадут консулам, еще находящимся в Сицилии, в качестве заложников триста знатнейших среди них детей в ближайшие тридцать дней и выполнят все другое, предписанное им, они будут иметь Карфаген свободным и автономным и всю землю, которую они имеют в Ливии. Это было постановлено во всеобщее сведение, и сенаторы дали послам отнести это решение в Карфаген; тайно же они послали приказ консулам держаться того, что было поручено им частным образом156.
77. Карфагеняне относились с подозрением к сенатскому решению, передавая заложников не на основании твердого соглашения; но так как они находились в такой опасности, то, возлагая надежды на то, что они не уклонятся ни от какого условия, они со всем рвением, предупреждая назначенный срок, повезли своих детей в Сицилию, причем их оплакивали родители и домашние, особенно матери, которые с безумными воплями обнимали детей, хватались за корабли, везущие их, и полководцев, их сопровождавших, бросались к якорям, разрывали снасти, руками обвивали моряков и препятствовали плаванию. Были среди женщин и такие, которые плыли за кораблем далеко в море, проливая слезы и смотря на детей. Находившиеся же на берегу рвали на себе волосы и били себя в грудь, как при жестокой печали; ведь им казалось, что дача заложников это лишь красивое выражение, на деле же это — сдача города, когда эти дети отдаются без какого-либо определенного соглашения. И многие из них среди воплей и это пророчили городу, говоря, что выдача детей нисколько ему не поможет; такова вот была отправка заложников в Карфагене, в Сицилии же консулы, приняв их, переслали в Рим, а карфагенянам сказали, что все остальное, что нужно для окончания войны, они скажут в Утике.
